Здравствуйте! У микрофона Михаил Хазин. Начинаем сегодняшнюю передачу. Посвящена она будет, вопреки той традиции, которая уже сложилась в последние несколько недель, не политике, не тем процессам, которые происходят в элитах, а экономике, причём я бы даже сказал экономической теории.

Связано это с тем, что я столкнулся в своей работе с вопросами, мне задавали вопрос о том, насколько Карл Маркс правильно понимал расширенное производство в рамках экономики, что по этому поводу думала Роза Люксембург, какие у неё были противоречия с Лениным и так далее, и тому подобное. Я, соответственно, задумался над этим вопросом, мне он показался очень интересным, но не совсем в том контексте, в котором он был задан. Вообще говоря, понимать то, что думал Маркс об экономике – вещь достаточно сложная. То, что он понимал о других аспектах – это как раз понять можно. А вот чисто об экономических вопросах достаточно сложно – и потому что сам Маркс не был экономистом и писал зачастую достаточно сложно, и потому что переводчики Маркса с достаточно архаичного на сегодняшний день языка тоже были не на высоте и по этой причине, говорить о том, о чём он реально думал, достаточно сложно, это уж такая отдельная работа, как воспроизвести те мысли, те соображения, которые были у Маркса.

Что касается Розы Люксембург, то у нее всё несколько проще, но её отличие от Маркса состоит вот в чём: дело в том, что Маркс по большому счёту, когда он описывал экономику и воспроизводство капитала, он это делал на микроуровне, то есть речь шла о предпринимателе, о фирме, но не об экономике в целом. Роза Люксембург как раз ставила вопрос именно в макроэкономике, то есть она задавалась следующим вопросом: если мы на очередном этапе производства произвели больше, чем в предыдущий раз, то вопрос: кто это купил и откуда у него на это деньги? Соответственно, как только этот вопрос возникает в правильном варианте, немедленно, сразу же, возникает вопрос встречный: а, собственно говоря, откуда вообще, при капитализме у покупателей есть деньги на то, чтобы раскупить товары, которые производятся, поскольку единственный источник денег у пролетариата – это заработная плата, которая только часть издержек. Да, разумеется, ещё имеются капиталисты, которые получают прибавочную стоимость, то есть, получают больше, но все равно, это не может превышать издержки. Иными словами – объем продаж не может превышать полные издержки. Если ещё учесть налоги, таможенные пошлины, то сразу же возникает целая куча вопросов. Собственно говоря, Роза Люксембург именно эту тему и пыталась разобрать.
Если мы посмотрим на её споры с Лениным, то там картина была следующая: Ленин жил в стране, в которой ещё не произошёл аграрно-индустриальный переход. Там теоретически была достаточно большая возможность резкого увеличения производительности труда, что влекло за собой резкое увеличение доходов, и, тем самым можно было ещё довольно серьёзно развиваться. Теоретически Россия в этом момент входила в «германскую технологическую зону», но в этой зоне она была в глубокой периферии, рынка там в западноевропейском понимании не было и быть не могло, хотя бы из-за логистических соображений и из-за того, что 80% населения жило на натуральном хозяйстве, и по этой причине для Ленина этот вопрос не стоял, а в экономике, давайте скажем прямо, Ленин выдающимся специалистом не был. По этой причине Роза Люксембург, которая жила в Германии, уже столкнулась с тем, что три технологических зоны, в конце 19-начале 20 века столкнулись, а я напомню, что Маркс умер в 1881 году, а Энгельс в 1890-е годы, Энгельс успел застать начало этого противостояния, но до конца в нем уже разобраться уже не мог, и он был уже глубоко пожилым человеком. Роза Люксембург была внутри этого столкновения, потому что она была членом социал-демократических партий Польши, которая была в Российской Империи и Германии, которая в 1914 году с Россией схлестнулась, что очень странно с точки зрения теории технологических зон.

Весь фокус состоял в том, что Российская Империя, которая была главным союзником Германии до 80-х годов, всё-таки была абсолютной монархией и там стратегическое изменение политики могло быть следствием решения одного человека, а не элиты, элиты российские никогда на разрыв отношений с Германией не пошли бы. Я напомню, что за полгода до начала войны 1914 года, Первой Мировой, писались Николаю II записки о том, что это бессмысленно, что у нас нет интересов на Западе, по этой причине нам ни в коем случае не нужно на Западе воевать, поскольку у нас с Германией естественная линия разграничения, и не нужно пытаться двигать её на Запад, это бессмысленно, ничего от этого мы не получим, а потерять можем многое, у нас есть естественная линия на юге, куда можно двигаться, у нас есть Турция, у нас есть средняя Азия и там нужно работать и в этом смысле союзнические отношения с Англией, которая нам противодействует на этом южном фронте – это полный идиотизм, но Николай II не согласился, тем более, что изменение стратегической модели произошло до того, как он стал императором, решением лично Александра III. Существует мнение, что он это сделал под давлением жены, которая была датчанкой, которая не могла забыть, как в процессе создания германской империи немецкие войска взяли Копенгаген и как они там порезвились. В целом, можно отметить, что стратегически это, скорее всего, была ошибка. Зная Александра III, можно предположить, что он руководствовался ещё какими-то причинами, но мы сегодня уже ответа на этот вопрос не узнаем.

В любом случае можно сказать так, что Роза Люксембург в своих исследованиях как раз следовала именно марксизму в том смысле и политэкономии Адама Смита, именно пыталась рассмотреть ситуацию развития капитализма с точки зрения макроэкономики. Иными словами, она изучала ресурс воспроизводства капитализма в целом. А Маркс в этом смысле изучал микроэкономические свойства капитализма. Если мы посмотрим на спор Ленина и Розы Люксембург, то это совсем смешно, потому что Ленин в этой ситуации выступал как сторонник «economics», для которого сама мысль об ограничении рынка представляется нонсенсом. Но в «economics» это понятно, потому что это микроэкономика, база «economics» – микроэкономика, для фирмы базовых ограничений рынка не существует, если это фирма не монополист. А что касается Ленина, то в данном случае, это был даже не столько «экономикс», сколько такая архаика, связанная с чрезвычайно специфическим положением дел в Российской Империи на начало XX века.
На сегодня все эти споры не представляют никакого интереса. Почему? Дело в том, что современная экономика не имеет никакого отношения к той экономике, которая была в конце XIX - начале  XX века. Экономика конца XIX - начала XX века была экономикой создания реальных товаров, а вот соответственно сегодня экономика во многом финансовая. Я напомню, что финансовая экономика создавалась в три этапа: создание Федеральной Резервной Системы США, которая легализовала эмиссию, при которой главным бенефициаром, то есть получателем прибыли от этой эмиссии стало не государство в виде «сеньоража», а   финансовая система – банки, которые получали эту эмиссию. Вторым этапом стало в 1944 году создание Бреттон-вудской системы, которая  была до 1991 года в половине мира, а с 1991 года по всему миру, и наконец, это 1981-й год, это рейгономика, когда началось стимулирование уже даже не финансовой системы, а непосредственно домохозяйства.  Вот три этапа, но я напоминаю, что создание ФРС – это 1913 год, работала она с 1914, естественно, Роза Люксембург не могла увидеть эффект от создания ФРС, поскольку её убили в 1918 году, а сам процесс реализации тех механизмов, которые были заложены в Федеральную Резервную Систему, начался в 1920 годы, по окончании Первой Мировой войны.
А можно ли привести какую-нибудь аналогию, такую, чтобы было понятно? Я попытаюсь объяснить, как это устроено. Представим себе, что у нас экономика – это горная речушка, которая стекает из многих ручьёв с гор, потом она постепенно сливается в речку, и та впадает где-то на равнине куда-то там, вот равнина нас уже не волнует. А дальше как соответственно идёт кругооборот? Вода испаряется, поднимается, идёт дождик, и снова эта система воспроизводится. В некотором смысле скорость этой речки — это темпы экономического роста, то есть когда у вас выпадает дождик, то воды становится больше, она течет быстрее, когда, соответственно, засуха, воды становится меньше, она течет медленней. А если вы, скажем, кораблик опускаете в верховье, в каком-то ручье, то он за три дня доходит до равнины. Теперь представим себе, что у нас появляются люди, которые начинают ставить плотины. Из-за того, что они ставят плотины количество воды, которая на равнину попадает, практически на первом этапе не меняется, но скорость с которой эта вода течёт существенно уменьшается, и запас воды увеличивается. По мере того, как растёт запас воды и создаются водохранилища, с них начинается ускоренное испарение и в некоторый момент эта наша речка перестаёт дотекать до конца, как в средней Азии горные реки, которые начали закрывать разными плотинами или создавать различные оросительные каналы, до конца, то есть до Уральского моря, не доходят. В результате, воды у вас становится больше, и её владельцы становятся богаче, но если вы запускаете кораблик, то он начинает плыть до конца все медленней и медленней, и по мере увеличения количества этих плотин и водохранилищ, в некоторый момент он вообще не доплывает до конца. Иными словами, экономика останавливается. Да, разумеется, там  имеются плотинки, по ним идёт водичка, какие-то мельнички крутятся, но окончательного результата нет.
Вот это аналог того, что происходило в мировой экономике в XX - начале XXI века. Промежуточные экономические элементы капитализировались, под них выпускались дополнительные деньги, этими деньгами стимулировался спрос, но общая прибыль, которая образуется в экономике всё время сокращалась. В некоторый момент она стала нулевой. Собственно говоря, сегодня капитал мировой экономики не воспроизводится, денег «выше крыши» – прибыль получить невозможно. То есть воды в этих водохранилищах, которые идут уже каскадами – много, но до равнины, до конца, ничего не доходит, потому что всё по дороге испаряется, потому что инфраструктура съедает больше, чем может в принципе образоваться.

 Вопрос: можно ли в рамках этой аналогии описать отношения России с миром? Ответ: можно, Россия – это ручеёк, который впадает в основную реку, если воды не хватает, чтобы она дошла до равнины, её объём нужно увеличить. По этой причине те, кто контролируют основные запасы воды ставят на водорегулирующие институты на нашем ручье своих людей, чтобы они не держали воду у нас, а спускали её вниз. В результате, соответственно, у нас денег не хватает, да, у нас высокая прибыль по сравнению с ними в экономике, но эта экономика маленькая, потому что в ней вот эти плотины не стоят, и соответственно, они пытаются нашей водой поддержать свою систему в целом, а разумеется это не в наших интересах, потому что нам не нужна в экономике высокая прибыль, нам нужен большой объем капитализации для того, чтобы создавать инфраструктуру. Но у нас не получается, вместо этого у нас высокая прибыль по отдельным операциям, но инвестиционных денег нет.

Что произошло с приходом Трампа? Трамп – это представитель реального сектора, ему нужно, чтобы вода текла. В рамках этой аналогии он хочет значительную часть плотин разрушить. Ему неинтересно то, что кто-то является держателем вот этих богатств, ему важен поток, чтобы вода текла, и по этой причине он хочет порушить плотины. Разумеется, тот, кто контролирует воду внутри этих водохранилищ, он ругается, потому что для него это чистая потеря, но у Трампа другие цели и задачи, соответственно, он вполне заинтересован в том, чтобы у нас какую-то часть плотин поставили, потому что в условиях, когда он разрушает плотины, ему лишняя вода не нужна, его и так снести может. Потому что в тот момент, когда он начнет какую-то плотину ломать, это водохранилище обеспечит избыточный водный поток, поэтому он вполне заинтересован в том, чтобы мы за это время построили у себя какое-то количество плотин, увеличили количество денег и начали развиваться самостоятельно, а там, глядишь, мы и станем источником прибыли для новой его экономики. Вот это более-менее полная аналогия того, как все это устроено.
Иными словами, мы живём сегодня в ситуации, при которой промежуточный спрос, то есть, те компании, которые работают для бизнеса, а не для конечного потребителя, очень сильно наращивают свою капитализацию, под нее берут кредиты и потом за счёт этих кредитов стимулируют экономику в целом, но в результате избыточного количества этих денег, экономика в целом перестала развиваться. Что нужно сделать? Нужно значительную часть тех компаний, которые работают только на перераспределение денег ликвидировать и вернуть ситуацию, не полностью, но значительно, к той модели, которая была как раз во времена Карла Маркса и Розы Люксембург, когда ключевой задачей было получение прибыли от продажи реального продукта.  В те времена это был продукт, а в наши времена это может быть и продукт, и услуга, только реально востребованная людьми, а не покупаемая в связи с тем, что называется кредит. Вот это картинка, в которой мы сегодня находимся.

Есть два варианта развития событий: либо надувание промежуточного спроса, когда мы создаем целую кучу промежуточных компаний по которым движется капитал, под каждую из этих компаний, мы берем кредиты, мы раздуваем капитализацию, мы раздуваем интеллектуальную собственность, но в результате прибыль размазывается на столько по этим фиктивным компаниям, потенциальная прибыль, которая может возникнуть в экономике, что она исчезает в связи с тем, что она тратится на инфраструктуру всего вот этого. Известная история, когда у вас крупная компания одна, то Майбах или Роллс-ройс только у директора, а если вы создаёте пять компаний промежуточных, то каждый директор считает себя крутым, через него же идет большой финансовый поток, прибыль может быть и маленькая, а поток-то большой, каждый себе требует Майбах, в результате прибыль, которая была у крупной компании, у этой цепочки из пяти компаний, исчезает, прибыль от основной деятельности, потому что она вся идёт на покупку Майбаха. С точки зрения продавца Майбахов, это может быть и неплохо, но беда состоит в том, что экономика то выстроена на конечном спросе, и поэтому если основная деятельность прибыль не приносит, то рано или поздно вся цепочка обанкротится, приходится и Майбахи продавать и большое количество людей выгонять на улицу, а люди, которые работают в руководстве этих пяти компаний тоже обеспечивают спрос – то есть на первом этапе создается ощущение, вы сделали новую компанию, вы под неё взяли кредит, вы стали платить зарплату, люди стали покупать, создается ощущение, что спрос вырос. Условно говоря, когда текла речка, и вы сделали плотину, то с точки зрения речки она стала впадать не куда-то там внизу, а стала впадать в котловину, которая образовалась. Все замечательно, но потом эта котловину начинает заполняться, в результате течение речки замедляется, и в ней соответственно начинаются гнилостные процессы, те, кто видел, как ведут себя речки подпруженные, это очень хорошо понимают. Вот это такая общая картина.

И по этой причине мы сегодня сталкиваемся с чрезвычайно серьезной проблемой. Дело в том, что спор между политэкономией и «экономикс», который начался в начале ХХ века, а после 1991 года приобрёл очень, я бы сказал, политический характер, привёл к тому, что макроэкономические подходы к политэкономии оказались очень сильно задвинуты. Как следствие, сегодня экономикс в рамках своего микроэкономического подхода на очень многие вопросы ответить не может, это реальная проблема, с ней что-то нужно делать, такие истории в экономической науке и в других науках в истории встречались, безусловно, из этого тупика нужно выходить.

Возвращаясь к экономической теории, что отсюда следует с точки зрения последствий для современной экономики? Поскольку у нас очень перегружен промежуточный спрос, то нам категорически необходимо его избавить от промежуточных лишних инстанций и соответственно от того механизма, которым он поддерживался, то есть от эмиссионного кредита. Но как только мы останавливаем этот кредит и начинаем закрывать промежуточные институты (промежуточные они, кстати, не только производственные, но и финансовые, потому что колоссальное количество разных институтов, которые концентрируют деньги, потом их вкладывают в финансовые институты, потом выдают кредиты, потом снова концентрируют) ... в той аналогии, которую я приводил, это соответствует разрушению части плотин и спуску соответствующих прудов. Значит, вы говорите: «Мы вот это ликвидируем, вот это ликвидируем», грубо говоря, это аналогично следующей схеме, мы видели это схему совершенно чётко на примере так называемого реформируемого РАО ЕЭС России, когда единый производственный комплекс, который обеспечивал производство реального продукта электрической энергии, был разбит на большое количество мелких структур, которые между собой стали конкурировать, каждая из них стала брать кредиты, каждая из них стала генерировать долги, для выплаты этих долгов она начала увеличивать тарифы, в результате общая капитализация отрасли сильно выросла, а ее эффективность с точки зрения экономики в целом сильно упала и отрасль вместо того, чтобы быть тем, чем она были при СССР, то есть инфраструктурной отраслью, которая по дешёвому тарифу обеспечивала  эффективную работу всей остальной экономики, она стала самостоятельной производственной отраслью, которая, используя свое монопольное положение для каждого потребителя, пытается выбить для себя максимальную прибыль.
Какой из этого может быть выход? Ну, например, выход может быть такой: каждому потребителю разрешается заключать прямой договор с производителем (сегодня это довольно легко контролировать, у кого именно этот потребитель берёт электроэнергию) и платить по себестоимости этой электроэнергии, плюс какой-то фиксированный процент – 8, 11, неважно. Все посредники, которые возникли после так называемой чубайсовской реформы, должны уложиться в этот процент, если они при этом не могут обслуживать те кредиты, которые они понабрали, они должны закрыться, распродать всё своё имущество, включая Майбахи так называемых руководителей, и влиться либо в вышестоящую структуру, либо в нижестоящую, но мы понимаем, что всё кончится в конце концов воссозданием РАО ЕЭС. Если кто-то по каким-то причинам, например, из-за того, что он не может обслуживать или ещё чего-то, останавливает работу, ну, например, какая-то промежуточная структура не платит поставщику электроэнергии (почему? потому что в свою очередь от своего потребителя она деньги получила, но направила их не поставщику, а на погашение кредита, который у него был), то в этом случае руководитель идёт под суд. Иными словами задача руководителя обеспечивать бесперебойность подачи электроэнергии. Если он этого сделать не может, он обязан объявить о своем банкротстве и соответственно ликвидироваться за ненадобностью. Эта конструкция вполне осуществима в наше время. Да, конечно, вся эта чубайсовская камарилья будет сильно против, а сейчас и другие, потому что энергосбытовые организации всё больше перепродают иностранцам, ровно потому что они, пользуясь своим монопольным положением, могут получать сверхприбыль, но на это мы смотреть не должны, плюс 11% или 13% денег от себестоимости у производителя. В результате мы снизим стоимость электроэнергии реально, а не так, как это обещал Чубайс, в результате мы резко повысим эффективность, в результате у нас вместо эффективных «менагеров» на Роллс-ройсах будут работать инженеры, которые будут ездить не на жигулях конечно, но на фольксвагенах или фордах, и в результате эффективность всей экономической системы в целом очень повысится.
Вот это суть той реформы, которую собирается проводить Трамп. Именно по этой причине он понизил налоги, потому что, чтобы такую реформу проводить в рамках США, ему нужно обеспечить приоритет реального сектора перед финансовым. Делать это он будет двумя способами. Первый способ: он, снизив налоги, позволил получать прибыль в реальном секторе, а следующий этап состоит в том, что он скорее всего начнёт повышать налоги в секторе финансов. Либо же он обрушит те финансовые пузыри, которые там образовались, в результате там произойдут массовые банкротства, это было в 30-е годы. Это абсолютно разумная логика в нынешней ситуации, потому что я уже говорил, что суть всей экономической конструкции – чтобы проходило расширенное воспроизводство – она порушена, поскольку количество воды, которая сверху в нашей речке, о которой я говорил в первой части, которая доходит до конца, до равнины, оно стало нулевым. Из-за чего должны рухнуть финансовые рынки? Дело в том, что экономика и США и Евросоюза живёт на стимулировании спроса. Стимулирование спроса сегодня идёт через бюджет, и действительно, для своей реформы Трамп вновь увеличил дефицит бюджета США, а бюджет финансируется за счет эмиссии. Многие говорят: «Ну и ладно, да, мы долг обслуживаем, все отлично». На самом деле не отлично, потому что мы видим результат: нет экономического роста, капитал не воспроизводится, а эмиссией мы не можем обеспечить реальное воспроизводство, эмиссия позволяет перераспределять, в пользу тех, кто является бенефициарам этой эмиссии, но она не может обеспечить создание новой добавленной стоимости. Ну, очень условно: если Вы напечатали в экономику лишние миллион долларов, то тот, кто этот миллион долларов получил, может много чего на них прикупить, и это не важно, что: это могут быть и товары, а могут быть активы, например, если Вы выдаёте кредиты, то Вы тем самым получаете активы, под которыми будущая прибыль тех предприятий, которые у Вас кредит взяли. Но из-за того, что денег в экономике стало больше, у Вас есть два варианта: либо Вы должны, используя инструменты денежной политики, эти деньги вытащить, и тогда фактически речь идет о том, что Вы ввели дополнительный налог в пользу того, кто получил эту эмиссию в миллион долларов, то есть, Вы фактически со всех граждан поделили этот миллион поровну, взяли со всех одну десятую копеечки, с миру по нитке – нищему рубаха, тот банк, который этот миллион долларов получил, фактически получил налог со всей остальной экономики. Либо же другой вариант: у Вас увеличится инфляция, то есть, произойдет обесценение всех остальных активов, с точки зрения реальности это одно и то же. Вопрос только в том, как считать, если Вы считаете в тех деньгах, которые внутри системы – у Вас инфляция, если Вы считаете в какой-то фиксированной шкале, то Вы обнаруживаете этот эффект, да, в номинале произошел рост, а в реальности минус.

Если мы посмотрим на ту ситуацию, которая сегодня в тех же США, то мы увидим, что в номинале имеет место и экономический рост, и увеличение объема продаж, скажем, недвижимости, и всего остального, но если Вы начнёте считать инфляцию честно, то Вы можете с интересом обнаружить, что этого роста нет. Это очень хорошо знают малые и средние предприниматели, которые живут в реальной экономике, у которых нет доступа к этим эмиссионным деньгам. Они четко видят, что капитал не воспроизводится. А в Западной Европе это видно сразу, потому что бонды немецкого правительства продаются по отрицательной ставке. Вы покупаете бумажку за 100 евро, а вам возвращают обратно 99,95 – типа за хранение Вы платите. Это и означает, что капитал не воспроизводится. А если Вы куда-то вкладываете, да, конечно, может, Вы и получите прибыль, но все равно риски же есть, то есть, 100 человек вложат, из них 90 получат прибыль, а 10 – убытки, которые компенсируют эту прибыль.

Именно по этой причине Трамп увеличивает ставку, потому что доходность экономики в целом, доходность реального сектора привязана к этой ставке. Если у Вас ставка нулевая, экономика имеет отрицательную доходность, а если Вы ставку поднимите, скажем, до 5%, то экономика вполне себе может выйти в плюс, скажем в 2,5- 3%. Беда состоит только в одном – что у Вас вот эти промежуточные компании, что реального сектора, что финансового, настолько закредитованы, там настолько большой объем долгов (кстати, как и у домохозяйств, потому что объем кредитов домохозяйств США сегодня 120%, что примерно в 2 раза превышает ту величину, которая может более менее нормально обслуживаться при нормальной ставке)... так вот, как только Вы поднимаете ставку с целью сделать экономику эффективной, с целью обеспечить воспроизводство капитала, то вы обнаруживаете, что вы не в состоянии обслуживать этот долг. Что значит, что вы не можете обслуживать долг? Это означает, что у вас начинаются дефолты, дефолты частные, дефолты корпоративные, прежде всего, финансовых институтов, а если соответственно происходят дефолты, это означает, что рушится вся финансовая система, потому что её активы - это долги.
Вот из-за чего бешеный конфликт между Трампом и Клинтон. Потому что Клинтон, как ставленник банков, шла в логике, что если у финансовой системы проблемы, то нужно печатать деньги и вкладывать их в банки. Вспомните ситуацию 2008 года, когда в марте 2008 года губернатор штата Нью-Йорк и восходящая звезда демократической партии, который должен был осенью идти на выборы от демократической партии, Элиот Спитцер (он считался одним из фаворитов от демократической партии), объявляет о том,  что поскольку реальные активы страховых компаний стали отрицательными, то по этой причине страховые компании, зарегистрированные в штате Нью-Йорк, то есть, главные мировые страховые компании, должны либо отдаться в управление регулирующей комиссии штата Нью-Йорк (то есть, в ней будет введено внешнее управление – в переводе на русский, бенефициары будут отрезаны от сверх доходов), либо же они должны увеличить свои уставные капиталы на сумму, которая обеспечит безопасность. Он им дал две недели, через две недели его обнаружили с проституткой в каком-то мотеле, он подал в отставку, тему спрятали под ковёр, замылили. Через полгода компания AIG получила от федерального правительства сумму около 80 миллиардов долларов на покрытие тех самых дырок, о которых говорил Элиот Спитцер.

Вот это – та проблема, с который мы сейчас столкнёмся куда в большем масштабе. Вот задача Клинтон была обеспечить вот эти эмиссионные деньги… А, да, кстати, откуда, соответственно, у правительства взялись деньги? – От продажи бондов, а бонды, соответственно, кому они продавали? В реальности – федеральному резерву, то есть, напрямую федеральный резерв не может закупать бонды у правительства, но это могут делать банки, близкие к ФРС, а ФРС, соответственно, у банков их перевыкупает, так что, в этом смысле тут всё шито белыми нитками. Так вот: два варианта, если у вас начинается долговой кризис в связи с повышением ставки – то либо вы должны спасать финансовые институты за счёт эмиссии (именно поэтому так хотели финансисты провести Клинтон, она бы именно этим и занималась, как это было в 2008 году), либо Вы будете спасать реальный сектор и Вам наплевать, что у Вас обанкротятся финансовые институты, я думаю, что именно так и будет поступать Трамп. Обратите внимание: в риторике Вашингтона последний год отсутствует термин «банки слишком большие, чтобы их обанкротить», нет у Трампа таких банков, он может обанкротить, кого хочешь.

Вот это и есть ключевое место – разница между Трампом и Клинтон, разница между финансистами и изоляционистами.

А теперь давайте посмотрим с этой точки зрения на российскую ситуацию. В российской ситуации контроль за финансами осуществляют представители западных финансистов, МВФ, Мирового банка, условно говоря, друзья Клинтон. Они обеспечивают отток нашего капитала туда и соответственно, политически поддерживают Клинтон, ну или всех тех, кто там стоит, то есть, они личные враги Трампа. Вот это – реальная объективная ситуация, они реальные враги Трампа.

Возникает вопрос, что он в этой ситуации должен делать? Вот смотрите, вы точно знаете, что есть большая страна, у которой много разных рычагов, да, она сильно ослабла, по сравнению с тем, что было 20-30 лет назад, но все равно она большая, и в этой стране значительную часть рычагов контролируют ваши враги, при этом лидер этой страны может быть не ваш враг, во всяком случае есть гипотеза, что с ним можно договориться. Вы пытаетесь с ним договориться: «Слушай, а тебе эти вот люди нужны? Они тебе прямо позарез нужны или можно их «того – вжик»?» Тот говорит: «Ну вот да…, но для того, чтобы их убрать мне нужны гарантии». В личных беседах Трамп говорит: «Ну хорошо, я могу сделать то-то, могу сделать то-то, вперёд!». Что делает противоположная сторона? Она должна с одной стороны защищать своих, что она делает? Она начинает угрожать Путину, во-первых, она начинает говорить, что Путин весь нехороший, что он то-то, взрывает детей в Сирии, возит кокаин, убивает своих политиков, не важно, чем страшнее, тем лучше. Но при этом нужно понимать, что этот страх должен быть для своих, потому что в нашей стране очень многие вещи, которыми они пугают, у нас не работают. Это с одной стороны, с другой стороны, надо его шантажировать и говорить: «Парень, если ты вот этих тронешь, то получишь раз-два-три», и это, безусловно, происходит, мы это видим. И наконец, третье: надо давить на Трампа, чтобы он не мог выполнить тех своих обязательств, которые он даёт Путину, в обмен на то, что Путин может убрать врагов Трампа из нашего правительства. Ровно это и происходит.

Я не знаю, чем закончится это противостояние, это война, кто победит в войне – априори не ясно. Многие смеялись, что у Гитлера в конце 1944 - начале 1945 гг. было секретное оружие, но я напомню, что именно в Германии уже в 1940-е годы, уже к концу войны появились первые работающие вертолеты, которые спасали немецких летчиков и моряков из Балтийского моря, из Северного, когда они там попадали в воду, именно у них появились первые ракеты. Я напомню, что первый космический полет по формальным правилам, суборбитальный провёл Вернер фон Браун в 1944 году, что первый компьютер сделали немцы в 1942 году, что в сентябре 1945 года они планировали обстреливать Нью-Йорк межконтинентальными баллистическими ракетами, что Фау уже была готова стрелять как межконтинентальная баллистическая ракета. Собственно, если они провели суборбитальный полет, то вообще о чём разговор?! Не успели сделать бомбу, а представьте себе, что они сделали бы к февралю 1945 года атомную бомбу, чем бы война закончилась? Непонятно. Именно по этой причине… Кстати, вспомните, в фильме «17 мгновений весны», в самом начале Штирлиц рассуждает о том, что он-то знал, насколько ещё сильна немецкая военная машина. А представьте себе, если бы Гитлер в феврале или в марте 1945 года сбросил бы атомную бомбу на Лондон, что бы было? Тогда все западные войска он бы мог бросить на восток, или бы он её сбросил на Москву и умер бы Сталин (что бы там ни говорили наши реформаторы, именно воля Сталина обеспечила победу в Великой Отечественной войне).

По этой причине, сегодня, в рамках этой колоссальной войны между финансистами и теми, кто им противостоит, на чьей стороне будет победа, я не знаю. У меня имеются соображения о том, что если выборы закончатся у нас более-менее успешно, то в этом случае (я не верю, что Путин может проиграть выборы и дело здесь не в технологиях, а в том, что Россия -  страна, в которой представление о власти царское, то есть, у нас в стране у власти должен быть царь, и все альтернативы – они в общем не царские: Грудинин при всем своём интересе к нему, он, тем не менее, пока на царя не тянет)… так вот, может быть, по итогам выборов Путин и пойдёт на описанный сговор с Трампом, и тогда будет очень интересная картина. Может быть не пойдёт, может быть, финансисты предъявят какие-то аргументы ещё мощные, аналогичные тем, которые не сумел предъявить Гитлер весной 1945 года, а у финансистов они может быть и есть, но мы этого пока не знаем; может быть их нет в Вашингтоне, но есть в Москве, тут очень интересная картина, про нее очень сложно было бы что-либо сказать, мне это абсолютно не очевидно, но я при этом чётко понимаю, что мы стоим сегодня на пороге грандиозного перелома, что мир таким, каким он был раньше, быть не может. Он будет другим уже к лету этого года. На этом наше время подошло к концу, благодарю за внимание, до свидания.
/ Мнение автора может не совпадать с позицией редакции /