Время взяло свое: теперь я в ином положении. Окруженный тысячами людей, испытавшими на себе мой метод лечения, я ныне очень легко объясню мою систему, которую весьма немногие могли уразуметь несколько лет тому назад. Опыт будет руководителем моих собеседников, и если представлялись ранее затруднения к пониманию системы, то отнюдь не потому, что она трудна или сложна, но лишь от того, что она чересчур проста. Истина всегда проста и не может быть иною.

Древние ученые весьма долго сочиняли множество сложных теорий о движении небесных светил кругом земли, которые могли бы и теперь привести в восторг каждого интеллигентного человека, но все это существовало до тех пор, пока не проникла в науку более простая истина о движении земли вокруг своей оси, уничтожившая безжалостно все вышеупомянутые сложные умозрения ученых. Казалось, нет ничего труднее уразуметь столь простую истину, а также провести ее в жизнь. Людям, воспитанным в идее о движении планет вокруг земли, было настолько же затруднительно согласиться с обратным учением, как ныне большинству из интеллигенции, вскормленной на густых аллопатических микстурах и полновесных порошках, недоступно представление о преимуществах гомеопатических лекарств пред аллопатическими.

Справедливо говорит Чарльз Кингзли (Charles Kingsley): «мир обязан преобразованиями не толпе, а лишь немногим лицам, стоящим выше того общественного мнения, которое некогда распяло нашего Господа».

Причина нашего сопротивления к познанию некоторых истин — это воспитание. С самых юных лет мы привыкаем смотреть с некоторым трепетом и уважением на длинные и громадные здания академий, клиник, больниц и на массу студентов, обладающих аттестатом зрелости и правом именоваться «философами древних времен», которые учатся снова несколько лет таким наукам, названия которых неизвестны и непонятны большинству. Отсюда происходит наше рабство и безотчетное доверие к медицинской касте. Понятие о цвете, вкусах и силах аллопатических лекарств проникает в людей с молоком матери. Поэтому, когда из аптеки приносят красное, желтое, мутное или горькое, соленое, вонючее и ворочащее все лицо питье, то большинство, по своему неведению истины, успокаивается в сознании, что это настоящее лекарство. Бесцветность, безвкусие — вселяют недоверие, сомнение, и тогда подобная микстура не заслуживает названия научной и целебной, так как большинство аллопатических микстур имеет цвет и вкус. Многие убеждены, что чем сильнее или крепче микстура, тем быстрее и лучше она действует, а потому они скорее получат исцеление. Лечась только у аллопатов, мы привыкли к особого рода осмотру, например, аускультации, и чем дольше она производится, тем внимательнее нам кажется доктор; некоторые врачи даже часами мучат больных; те же, которые аускультириют не долго, а больше расспрашивают страждущих, кажутся многим невнимательными. Как-то на душе делается покойнее, когда врач достанет из сюртучного кармана изящный молоточек с костяной пластинкой и начнет постукивать; впрочем, слышит ли что он, больной не знает; но надо верить, что даже глуховатые старички-врачи обладают (?) особым научным слухом.

Таковы взгляды большинства интеллигентных людей, вселенные воспитанием и представителями аллопатии, в руках которых они находятся. Конечно, многое бы не существовало и изменилось, если бы общество имело какое-либо понятие о медицине и могло судить о том, что врачи творят с больными.

Стоит только вникнуть в слова и речи, произносимый ежедневно в собраниях и гостиных, чтоб убедиться, что в нынешнем веке большинство людей окончательно спуталось в понятиях о медицине, об истинных причинах своих болезней и о рациональных способах лечения. Действительно, никогда не было столько партий в медицинской касте, как теперь. Одни проповедуют, что лекарства только мешают живительной силе природы — оздоровлять организм больного, а потому-де надо лечить исключительно одной гигиеной; другие смеются над увлечениями своих собратий — гигиенистов и возвеличивают значение лекарств; третьи уверяют, что действительная польза получается только от таких средств, как вода и электричество; четвертые отвергают решительно все и действие лекарств называют воображением; пятые признают лишь силу магнетизма, гипнотизма или внушения; шестые действуют излюбленным массажем; седьмые признают все решительно и лечат чем угодно. Наряду с этим интеллигенция ежедневно узнает такие новости: хирургия достигла небывалых совершенств, вырезывает многие органы без вреда для здоровья человека; так, например, если болезнь селезенки не поддается никакому лечению, то нет основания более страдать и церемониться с нею, — следует пригласить хирурга и удалить ее из организма; то же самое относительно матки. Обе почки, разумеется, нельзя вырезать, но одну из них — больную, грозящую заразить неизлечимою болезнью и другую почку — положительно советуют оперировать. Глаза излечиваются гораздо проще и скорее ножичком, чем лекарствами; при болях в глазу делают проколы и боли умолкают. Вообще, нервные страдания глаз, уничтожаются вылущиванием одного больного глаза, чем спасается другой. Нервным субъектам, страдающим поражением узлов или ганглий, преблагополучно делают проколы или вырезают эти узлы. При злокачественных опухолях, железы и так - называемый гланды, которых до смерти боятся сами доктора, по неуменью различить их от раковидных затвердений, безусловно советуют немедленно вырезать. Никто не задумывается ныне перед лечением оперативным ножом.

Г. Егер изобрел «нормальный костюм» и стоит облечься в него, чтобы начать приобретать здоровье. Г. Шарко придумал способ подвешивать нервных больных — и будто бы самые упорные параличи проходят. Магнетизёры прекращают головные боли, выпрямляют сведенные члены; электризеры излечивают параличи; гимнастеры выпрямляют корсетами горбы. Гидропаты лечат водой все болезни. Наконец, Броун-Секар придумал способы превращать стариков в молодых, посредством подкожного впрыскивания особо приготовленной жидкости из желез морской свинки. Гипнотизм окончательно смешал в какой-то хаос наши понятия. Стоит черноокому доктору провести рукою по воздуху и над головою больного, — страждущий засыпает; затем, если тот же черноокий соблаговолит приказать ему быть здоровым, — больной просыпается здоровым. Сколько было примеров, что страдающие бессонницею начинали после гипнотического внушения отлично спать; умирающие от голодной смерти, вследствие судорог в горле и других причин, начинали есть, эпилептики освобождались от припадков и т. д.

За границей, в особенности в Америке, гомеопатия пользуется особой симпатией населения, так что в Соединенных Штатах теперь насчитывается 10.000 врачей гомеопатов. Результаты системы лечения графа Матеи редко кому неизвестны в Европе.

Боже милосердый, к кому же обращаться, где лечиться, кому верить?... Вот справедливый вопрос современного человека: «кто говорит нам правду, или все нас обманывают?»

Еще 100 лет тому назад (1790 г.) великий философ Кант во вступлении ко 2-му изданию своей знаменитой «Критики чистого разума», писал следующее: «По успешному результату легко судить, идет ли обработка познаний, относящихся к делу разума, верным путем науки, или нет. Если она после многих приготовлений, подойдя к намеченной цели, останавливается или же возвращается назад, чтобы искать другого пути к той же цели, а равно если невозможно уяснить сотрудникам способа преследования общей цели, то можно с уверенностью сказать, что такое изучение далеко еще не находится на пути науки, а скорее представляет брожение ощупью; и в этом же состоит заслуга разума, чтобы находить, где только возможно, требуемый путь, ведущий к намеченной цели, хотя бы для этого пришлось отвергнуть некоторую часть этой цели, которая не была вначале достаточно обдумана».

К концу вышеназванного сочинения Кант отвечает на то возражение, что, несмотря на все ученые способы анализа, философия не может доказать более того, чем сколько доступно обыкновенному уму: «Возможно ли требовать, чтобы познание, касающееся всех людей, стояло выше обыкновенного ума и было достоянием одних только философов? Именно то, что вы порицаете, составляет наилучшее подтверждение того мнения, что природу нельзя обвинить в пристрастном распределении своих даров во всем, что касается потребности всех людей без различия, и что высшая философия относительно существенных интересов человеческой природы не может идти далее обыкновенного человеческого ума».

Последнее мнение должно было бы до известной степени смирить гордость всех наших высокомерных ученых; и в этих словах великого Канта мы находим оправдание неоспоримого требования, чтобы медицина стала общим достоянием народа, — мысль, которую д-р Штамм совершенно верно выражает следующими словами: «метод лечения, который может сделаться популярным, представляет единственно верную медицинскую систему будущего».

Здоровье есть драгоценнейший дар Божий, и достойно удивления, что в наш практический век, научивший всех недоверию и скептицизму, многие люди продолжают им распоряжаться безотчетнейшим образом. При всей скупости нашей публики, большинство дает свое здоровье или достояние, которое не купишь ни за какие деньги, докторам на веру, без расписки и без ручательства, что его им вернут не расстроенным. «Счастливые врачи, — сказал один ученый: — их успехи освещает солнце, тогда как их ошибки покрывает земля». Если современные люди с малолетства учатся законам, равным уставам и многосложным положениям для того, чтобы не попасть в руки людей, способных воспользоваться во вред их доверием, то, казалось бы, еще гораздо нужнее выучиться общей медицине, дабы самому уметь сохранить свое драгоценнейшее достояние, а также с собственным убеждением выбирать те способы лечения, которые ближе к истине. Знающий истину не сделает ошибки. Если бы все понимали, что такое, например, катаракт и отчего он происходит, то вряд ли многие решились бы ждать его созревания (бессмысленное слово!), по совету окулистов, что равносильно запущенно болезни, а затем снять его, воображая, что это какая-то пленка, когда операция катаракта заключается в прорезывании глаза и в выдавливании вон одной из главных частей глаза—хрусталика. Тогда бы выражение: «снять катаракт» не имело бы употребления.

Чудеса XIX-го века застали интеллигенцию в таком медицинском развитии, что мало кто знает, где у человека помещаются почки, селезенка, желчный пузырь и в чем кроется корень всех болезней. Необходимость распространения медицинских познаний в образованном обществе сознается давно, и неоднократно были издаваемы домашние лечебники, вроде лечебника профессора Флоринского, который удостоился премии Петра Великого в 1878 году, но предложенная для лечебника программа не могла удовлетворять цели. Пора обществу знать самую суть дела, голую правду, чтобы люди науки чистосердечно выяснили, что они понимают, чего решительно не знают, в чем можно ожидать от них помощи и в каких случаях решительно нет.

Я, как вышедший не из медицинской среды, обучившийся всему сам, самостоятельно, независимо, — смел всегда иметь свое личное мнение и плодом его явилась моя система лечения. Эта новая система родилась из всестороннего изучения существующих и практикующихся методов лечения в медицине и служит как бы восполнением замеченных мною недостатков и ошибок. Для того чтобы объяснить вам, господа, мою теорию, я должен указать тот путь, по которому я дошел сам, а поэтому мне придется начать мои беседы с самого начала возникновения медицины, т.е. с её истории. Столь обширная программа дает мне возможность, по счастью, открыть вам глаза и на все существующие методы в медицине, и, таким образом, я достигну попутно двух целей.

Говоря о практикующихся лечениях, я буду избегать выражения собственного мнения, насколько это возможно. Для вас, господа, самое важное — знать откровенную исповедь самих сторонников каждого метода, и только по этой исповеди вы будете в состоянии определить пользу или вред их способов лечения.

Прежде всего, нам следует начать с разбора медицины вообще, которая, конечно, одна в основе для всех систем и методов, а затем перейдем к рассмотрению аллопатии, гомеопатии, гидропатии и т. д.

Если в России есть люди с общими медицинскими познаниями, то большинство их училось по популярному лечебнику д-ра Флоринского: «Домашняя медицина», разошедшемуся в громадном количестве экземпляров. На основании этой книги, многие считают приобретенные ими убеждения неопровержимыми, а поэтому необходимо нам ближе познакомиться с означенным премированным лечебником. Так, на странице 7-ой лечебника профессор говорит: «медицина по существу своему и значению в жизни должна быть предметом общего образования в известных доступных для популярного изложения размерах. Врачи должны совершенствовать науку, проводить общественные санитарные меры, служить народу и государству во всех случаях, требующих специального научного и технического знания, но они же должны делиться с народом результатами своих научных изысканий, проводить свои аксиомы в массу населения, чтобы это не было достоянием касты, а входило бы в народное сознание, как один из элементов цивилизации. Только с таким широким применением медицинская наука может считаться истинным народным благом и выйдет на настоящую практическую дорогу. Распространение медицинских познаний в народе, прежде всего, необходимо для самих же врачей, ибо, только при усвоении в народном сознании основ научной медицины, наши санитарные предложения и частные медицинские советы могут быть надлежащим образом оценены и усвоены теми, к кому они относятся. Еще более такие познания необходимы для всего образованного общества. В жизни медицинская помощь требуется не в одних только трудных случаях, но в гораздо большем числе легких, доступных для врачевания и без помощи специалиста и т. д.» Распространитель столь симпатичных и верных идей, профессор Флоринский, также говорит на стр. 3-й: «всякая наука, в том числе и медицинская, не может считаться совершенною; но существующие недостатки и пробелы в медицинских познаниях не могут служить поводом к сомнению или отрицанию медицины вообще».
 
Отрицать медицину вообще, скажем мы, никому не может придти в голову, но при несовершенстве этой науки невольно большинство сомневается в её силе, что понятно и логично. Возможно ли не признавать столь необходимую и древнюю науку, существующую более 6.000 лет? Но соглашаться со всеми новейшими направлениями, когда они не приносят ощутительных результатов и оказываются совершенно бессильными в борьбе с человеческими болезнями, в состоянии только люди незнакомые с историей медицины и которым, по счастью, не приходилось серьезно хворать или наблюдать за больными. Несовершенство медицины слишком ощутительно для каждого человека, чтобы кто-либо мог сомневаться в этом. Наконец, и сами врачи этого не в состоянии скрыть. Так, доктор Майнтцер (P. Mayntzer in Zell. a M.) пишет: «не подлежит никакому сомнению, что внутренняя медицина нашего столетия, особливо последних десятилетий его, оказала большие успехи положительного и отрицательного характера. Но как бы ни были велики эти успехи, мы, тем не менее, напрасно стали бы искать во врачебном искусстве тех закругленных, систематичных и, по своим результатам и мероприятиям, положительных и непоколебимых научных основ, которые присущи анатомии, хирургии и патологии. Врачебное искусство, даже в лучших своих лекарственных результатах, чересчур подвержено превратностям, сомнительному весу личного авторитета и, некоторым образом, влиянию моды, вследствие чего в нем совершенно отсутствует законосообразная необходимость, обнаруживающая, что к той или другой (излечимой) болезни должно быть применимо и должно излечить то или другое средство. Что же удивительного, что медицина имеет необыкновенно большое число презирателей (Россбах) и что её научный склад беспрестанно оплакивается всеми, начиная с профессора и кончая студентом».

Приведенное выше чистосердечное признание профессора Флоринского, однако, нисколько не согласуется с описанием на 2-ой странице научной постановки медицины; так он говорит: «медицинские науки обладают точными методами, дают положительное знание, основанное на фактах и логических выводах. Основы этих наук зиждутся прочно, имея свои аксиомы, как и все точные науки. Колебания и разногласия здесь возможны в частностях, в вопросах еще не установившихся, подлежащих дальнейшей обработке; но эти спорные вопросы рано или поздно могут быть выяснены, приняты или отвергнуты наукою. Наука, стало быть, имеет свой естественный рост, прогрессивное движение по неизменному пути. Эти знания в будущем могут быть только расширяемы, но не отвергаемы. Этим отличается истинная наука от фиктивной и этим характеризуется современная научная медицина, отрасль естественных наук. Поэтому все сомнения и нападки несведущих и пристрастных людей, например гомеопатов, против основных принципов и положительных знаний общепринятой научной медицины следует считать легкомысленною утопией». В чем же в таком случае заключается несовершенство науки? Мне думается, если она несовершенна, то это проглядывает во всем — и в методах, и в даваемых знаниях и в фактах, основанных на несовершенных методах, а тем более в упомянутых логических выводах. Из знаний вытекают методы, факты и затем выводы; все это неразрывно связано одно с другим, а колебания и разноглася всегда относятся к основам, а не частностям, ибо последние исходят из первых. Таким образом, наука может быть совершенна, если основа зиждется прочно, имея свои аксиомы, как и все точные науки. Если медицина — наука точная, наподобие математики, то можно ли допустить, что бы человек, посвятивший себя изучению её и получивший диплом на право распоряжаться жизнью людей на основании точных данных, ошибался в определении болезни и действии данного им лекарства? Все, что выработано математикою, не возбуждает никогда колебаний и разногласий, ибо каждый, проверяющий вывод, убеждается в точности его, но новая медицина сама отвергаете убеждения многих своих представителей, проводивших их в жизнь несколько лет тому назад, и постоянно создает противоречащие друг другу теории. Что дважды два — четыре, это математическая аксиома; что человеческое тело питается кровью, от качества которой зависит здоровье или болезнь человека,— это главнейшая медицинская аксиома; но ручаться за остальные медицинские определения большей частью невозможно. Так, например, говорится, что в капле крови в булавочную головку 4 миллиона шариков, или что бесцветные кровяные тельца возникают в селезенке, где находится одно бесцветное тельце на 70 красных, а вообще в крови, находящейся в здоровом состоянии, на 350—500 красных телец приходится одно бесцветное. Нам скажут, что подобное определение не важно, но с этим согласиться нельзя, ибо кровь есть источник всей жизни и здоровья и не знать, где образуются составные её части, непозволительно для точной науки.

Если астроном может вычислить год, месяц, день, час, минуту и секунду, когда будет солнечное или лунное затмение, то значит, его выводами руководит точная наука. Медицина же в определениях руководится большею частию предположениями, но никак ни несомненными данными. Стоит просмотреть анатомию, которая, конечно, одна из более точных медицинских наук, и то встретится в ней масса вопросов, не разъясненных еще до сих пор. Если за шесть тысяч лет медицина, изучая человека, не пришла ко всем необходимым выводам и определениям, то уже этого достаточно, чтобы сомневаться в совершенстве её основ, знаний, методов и логических выводов. По словам профессора Флоринского, знания могут быть в будущем только расширяемы, но не отвергаемы, а между тем на практике мы видим постоянно обратное: знания одного поколения отвергаются последующим и не только не расширяются, но признаются совершенно ложными. Если профессор, как аллопат, столь резко выражается о своих товарищах по академии, перешедших потом на сторону гомеопатии, то это уже доказывает, что общая для всех наука — медицина — не имеет еще неоспоримых принципов. Настолько медицина незнакома еще с организмом и болезнями человека, насколько ботаника не знает всех растений и трав, хотя они все красуются на поверхности земли, начиная с первого дня сотворения мира. Прав был князь Бисмарк, говоря в рейхстаге в 1881 — 1882 годах: «В медицине нет речи о точности науки, а все дело заключается в обращении с живыми организмами и телами, сущность которых столь же мало поддается исследованию, сколько и сущность человеческого тела при вскрытии его ученейшими врачами. Там, где видит глаз и может найти применение хирургия, там можно отметить весьма выдающиеся результаты; в области же внутренних болезней, к сожалению врачей, успехи науки в течение всей истории человечества весьма незначительны. Медицинская наука сидит верхом на высокой лошади, но она не видит и не знает почвы, по которой она едет». Признавая медицину за чрезвычайно несовершенную науку, мы теперь считаем уместным выставить её заслуги. Значение медицинских наук для государства и общества громадно и принесенная ими польза за 6.000 лет неизмерима. Сотни тысяч просвещенных людей посвящали этим наукам всю свою жизнь, разрабатывали их различные отрасли и создали громадную литературу, которая послужила во многих отношениях человечеству. Благодаря успехам медицинских наук, многие местности, считавшиеся почти непригодными для обитания, оздоровлены, а чрез это прекратились злокачественные эпидемии, от которых вымирало население. Медицина научила нас также, чего мы должны оберегаться, дабы сохранить здоровье, и если не спасает людей от болезни и смерти, из которых последняя неизбежна, то уменьшает страдания их, за что человечество должно быть уже благодарно науке. Невозможно перечислит всех благ, доставленных медициною человечеству, но признательность людей была бы еще больше к представителям этой важной науки, если бы они не вытесняли из жизни те открытия, которые могут лишь обогатить медицину, хотя и не выходят из дверей специальной академии, и не лишали бы таким образом больных действительной подчас помощи. История медицины учит врача скромности, но не самоуправству со страждущими.

Английский доктор Гейвард (Hayward), автор очень распространенной брошюры: «Современные способы лечения", пишет в ней: «в патологии, гигиене, диэтике, хирургии, профилактике и отыскании причин источника болезней наука подвинулась и продолжает двигаться вперед; жизнь спасается и увечья предупреждаются или облегчаются мерами, которые несколько лет тому назад казались бы невероятными; физиология и философия питания и гигиены с каждым годом все более и более выясняются, и применение их законов расширяется: в профилактической же и санитарной медицине нынешний век сделал особенно заметные успехи в деле предупреждения и лечения эпидемических и спорадических болезней. Когда же мы приступаем к изучению лечения посредством лекарств, т. е. к терапии, мы находим, что здесь существует громадное различие во мнениях и в практике. Расходящиеся мнения так многочисленны в своем разнообразии, это всеобщее убеждение, что о каждом отдельном случае болезни можно получить столько же различных мнений, сколько врачей будут высказывать его; и это разногласие врачей даже вошло в поговорку. При таких разнообразных взглядах было бы странно, если бы представители какой-либо одной партии считали правоверными именно себя и свои заключения, исходящие «ex cathedra». Медицинских наук очень много и они разделяются на несколько групп. Неизвестно почему врачи-аллопаты считают их собственными произведениями и стараются обвинить своих товарищей-гомеопатов в непризнании этих наук. «У гомеопатов нет науки, они не разрабатывают и не двигают ее вперед», восклицают противники системы Ганемана. При этом забывается, что та группа медицинских наук, которая называется подготовительною, в строгом смысле не есть принадлежность медицинских наук, а отрасль наук естественноисторических, создана далеко не одними медицинскими академиями и без изучения этой группы наук никто из образованных людей не берется лечить. Подготовительные науки знакомят с устройством и отправлениями человеческого организма и, так сказать, служат лишь почвою или основанием для научной медицины. К этой группе принадлежат: анатомия и гистология, т.е. науки о строении человеческого тела, физиология, медицинские физика и химия, т.е. науки об отправлениях человеческого организма; патологическая анатомия и общая патология, т.е. науки о болезненных изменениях в человеческом организме.

Другая группа наук, называемых прикладными, тоже распадается на два отдела: лечебный и санитарный. Первый ив них касается распознавания болезней и средств к излечению их. К разряду этих наук относятся: фармакология, т.е. наука о свойстве и действии лекарств; диагностика, т.е. наука о способе распознавания болезней; терапия —наука о лечении болезней, и все специальные медицинские предметы, делящиеся по роду болезней, как-то: хирургия, акушерство, глазные болезни, женские и детские болезни и пр. Второй отдел прикладных медицинских наук имеет дело с теми условиями, от которых происходят болезни, т.е. с устранением их для предотвращения болезней и сохранения здоровья. Этим занимаются гигиена, эпидемиология, отчасти медицинская полиция и медицинская статистика.

Таким образом, медицина в тесном смысле есть искусство лечения болезней. Профессор Флоринский на первой странице своей «Домашней медицины» говорит так: «медицина есть искусство не только лечить больных, но и предотвращать болезни, сохранять здоровье, искусство быть здоровым». Вслед за этим, определяя цель медицины, профессор пишет: «цель медицины состоит в том, чтобы бороться со всеми неблагоприятными здоровью условиями жизни, содействовать продолжению жизни каждого индивидуума в отдельности, увеличивать среднюю продолжительность жизни всего народа и в частности облегчать опасности и страдания, причиняемые болезнями».

Это весьма ясное и обширное определение цели медицины как бы показывает, что медицинские науки уже достигли всего перечисленного. Между тем, применение медицинских наук на практике выяснило, что предотвращать болезни почти никогда не удается, прервать ход болезни оказывается невозможным и имеются средства только для уменьшения страданий и болей, за что человечество весьма и благодарно медицине. Впрочем, сам профессор говорит это несколько дальше в своем лечебнике (начиная с 4-ой стр.): «В большей части случаев лекарство имеет значение симптоматического пособия, т.е. такого, которое устраняет более выдающиеся и более тяжелые припадки болезни, не изменяя её естественного хода. Так, например, при лечении тифа стараются понизить чрезмерный жар (температуру), уменьшить понос, поддерживать слабеющие силы, устранить случайные, тяжелые осложнения. В этом заключается все лечение".

«Действия врача по отношению к болезни можно сравнить с опытным проводником, руководящим путешественника по опасным местам. «Болезнь — это опасный переход, где каждый неосторожный шаг может стоить жизни. Заболевший человек обязан пройти это опасное место; врач обязан предостерегать его, где нужно, дать руку помощи. Прежде думали, что врач должен стараться прервать всякую болезнь, но эти попытки обыкновенно оказывались бесплодными. Начавшаяся болезнь, в большей части случаев, неудержимо проходит все свои стадии; поэтому нарушить её правильное течение форсированными мерами скорее вредно для больного, чем полезно... Всякая болезнь излечивается не иначе, как при помощи сил организма, и постороннее пособие играет здесь роль подспорья природе». Приведенные выписки не сходятся с определением цели медицины того же профессора, так что сравнивая их мы еще яснее видим, как мало достигнуто медициною за столько тысячелетий её существования; если нельзя прервать ход или течение болезни, то есть ли возможность отстранить самую болезнь, являющуюся незаметно для человека, и могут ли санитарные меры, для которых также требуются средства, действительно бороться с заразами, коих свойства в большинстве случаев неизвестны?

Расположение к известной болезни играет гораздо большую роль в вопросе заболевания человека, чем все меры предосторожности медицинских властей (дезинфекции, забота о чистоте воздуха в помещениях и т. д.); эти меры не в состоянии предотвратить заражение больного инфекционною болезнью. Санитарные меры безусловно необходимы и приносят пользу, но не настолько, чтобы им можно было приписать могущественное влияние. Знаменитый английский профессор Гергардт оказался более скромным в своей речи, произнесенной им 2-го ноября 1885 года в медицинской клинике при Берлинском университете, которой он заведовал. Проф. Гергардт между прочим высказал следующее:

«Если вы спросите, что в настоящее время представляет терапия в общем, то ответ будет очень скромный. Она еще в настоящее время не может похвастать такими успехами, которые имели бы сколько-нибудь влияния на среднюю продолжительность жизни человека, несмотря на обилие школ и систем, преобладавших в медицине в течение веков. Благоприятный будет ответ, если вы спросите, что она сделала для предохранения и преодоления отдельных болезней».

С последним, однако, также нельзя согласиться. Не достигая на практике главных своих целей, медицина в то же время, как искусство, должна помогать страждущим и вся задача её — излечивать недуги, т.е. находить способы и средства к тому. Сколько бы врач ни учился, ни работал, ни прошел академий, ни имел дипломов и теоретических познаний, но если он не нашел средств и не знает, что помогает от той или другой болезни, его искусство будет ничтожным, а познания неприменимыми к делу. Не все ли равно для больного, сколько врач изучил наук: две или двадцать две; его желание и требование — скорей избавиться от недуга; он может судить об искусстве доктора только по собственному чувству, по облегчению страданий, по быстроте своего поправления, по благоприятному влиянию лекарств на его организм, и страждущий обращает внимание на нравственную сторону врача, добрый ли он человек или злой, внимательный или нет, но для него безразлично, сколько наук произошел доктор согласно требованию диплома. Занимаясь больше диагнозом болезней, чем лечением, врачи приучили всех нас также главным образом заботиться о верном определении болезней, точно если не произойдет ошибки в диагнозе, наука имеет верные средства для каждой болезни. Страждущий советуется с десятками врачей, дабы определить свою болезнь, и успокаивается, когда дадут ей название в роде катарра, малокровия, переутомления, нервности, или когда название иностранное, мудреное и смысл его непонятен. Впрочем, как обыкновенно, все врачи расходятся между собою во мнениях и, полечившись безрезультатно у одного, больной переходит к другому, определяющему его болезнь иначе, дающему свои средства, и тогда снова со вторым поступается как с первым и т.д. Эта погоня за определением формы болезни, погоня большею частью неудачная в трудных случаях, казалось бы, должна убедить больного и его окружающих, что, несмотря на важность правильного диагноза, одинаково важно иметь и средства, что эти два вопроса — одного значения и скорей второй имеет преимущество над первым, так как лекарство полезное для организма непременно улучшит общее состояние больного, хотя форма болезни и неизвестна.

Доктор Руст (Sammlung auserlesener Abhandlungen) говорит: «плохой успех в лечении зависит от неточного знания болезней, но в особенности от незнания средств. Мы не только умножили число болезней, мы сделали их более смертельными».

Профессор Гергардт уверяет, что «цель лечения стоит выше всего и мы всегда будем иметь ее в виду». Затем он продолжает:

«Но плоды лечения растут на дереве познания», и без диагностики нет разумной терапии. Сперва нужно исследовать, потом обсудить и наконец лечить — вот предназначенный путь. При этом диагноз должен обнимать все болезненные изменения, происшедшие в больном организме, как в физиологическом, так и в анатомическом отношениях, не ограничиваясь одним навязыванием ярлыка болезни, а разъясняя способ происхождения болезненных явлений и взаимное между ними отношение; он должен основываться более на многосторонних исследованиях, чем на индивидуальных симптомах. Нет никаких твердых правил, никакого шаблона для составления верного диагноза; только понимание и разумная оценка симптомов болезни доставляют высокую степень вероятности и, за исключением тех немногих случаев, где дело совершенно ясно, диагностика основана на исчислении вероятности".

Справедливо замечает один врач (Гомеоп. В. 1888 г., стр. 592): «Кроме того, методы исследования не только школьных хирургов, но и клиницистов, нередко бывают слишком жестоки, болезненны и часто применяемы, так что, помимо ненужных мучений, причиняемых больному, они скорее вредят, чем споспешествуют лечению болезни. Кто не умеет лечить, т.е. не имеет достаточных сведений о целебных действиях лекарств, тот и не может им доверять и, по необходимости, должен часто проверять состояние больного посредством многократных исследований, чтобы узнать, все ли у него благополучно. Публике же это частое исследование больного даже импонирует; она не знает его настоящей причины и только тогда начинает подозревать, что оно больше вредит, чем приносить пользу, когда страдания становятся хуже после исследования. Но врач, которому жалуются на увеличение боли после его исследований, никоим образом не соглашается приписать это влиянию исследования. С другой стороны и публике обыкновенно нравится тот врач, который не жалеет усердия для частых исследований; она даже оценивает пользу врача сообразно с приложенною им физическою работою, как будто мускульный труд дороже умственного». Если наши врачи во время практической деятельности занимаются более диагнозом, чем лечением, то это отчасти потому, что в академиях они более изощряются на изучении теорий, чем на применении знаний на практике.

А. Панш, профессор университета в Киле, автор книги «Основы анатомии человека» (см. перевод профессора А. И. Таранецкого), в своем предисловии (стр. 4-я) говорит: «необходимо поставить на вид то обстоятельство, что плодотворные анатомические знания учащихся и врачей имеют мало общего с заучиванием той громадной массы названий и маловажных отношений, которыми до сих пор наполняются учебники. Изучение анатомии должно давать ясную и живую, а следовательно и оставляющую прочное впечатление, картину наиболее важных и существенных форменных отношений человеческого тела, содействуя вместе с тем правильному уразумению взаимных морфологических и физиологических явлений в отдельных органах. Только обладая такими основами, всякий будет в состоянии с успехом работать дальше, побуждаемый к тому собственными или другими обстоятельствами".

Конечно не один этот профессор говорит о необходимости выкинуть из учебников все то, что только безусловно научно, бесполезно для практики, обременяет только голову и не приводит к какой-нибудь цели. Могло быть много причин некоторым ученым работать над исследованиями, которые не принесли существенных плодов, но нет основания все их труды вводить в науку. Профессор Таранецкий, который перевел анатомию Панша на русский язык, объясняет в своем предисловии, какие причины побудили его избрать это сочинение: «немногочисленные переводы иностранных авторов или слишком коротки и более пригодны для повторения, чем для чтения, или, как например, перевод анатомии Гиртля, настолько объемисты, что студент, только что начинающий заниматься предметами, легко теряется, не умея еще отличить важное от неважного, необходимое от лишнего". Нам кажется, что если такие курсы пишутся профессорами, то это прямое доказательство неумения их самих отличить необходимое от лишнего; иначе не было бы смысла переполнять учебники ни к чему не ведущими описаниями и сведениями. Ни одна наука не имеет такой обширной терминологии, как медицина, и учащемуся надо прежде всего выучиться понимать медицинский язык и своих профессоров, говорящих на непонятном диалекте. Неужели такое удобство необходимо? Вместо слова ближайший говорят — проксимальный, вместо отдаленный — дистальный и, не особенно благозвучны и удобны для запоминания также слова: медиальная, летеральная, сагиттальная поверхность, синхондроз, диафиз, эпифиз, облитирование, синартроз, диартроз, синдесмоз, конгруэнция, ротация, ротирование, артродия, флексия, экстензия, абдукация, висцеральный, невральный, рудимент и т.д.

Нам было бы чрезвычайно затруднительно, а для слушающих скучно, останавливаться на доказательствах вышеприведенных мнений, на каждом бесполезном теоретическом вопросе в медицинских науках, и очищать, так сказать, истину от фантазии, необходимое от ненужного, важное от неважного, а потому мы ограничимся перечислением некоторых только примеров. Весьма любопытный вопрос, но бесполезный для лечения человеческого организма: как растут кости? Каждый, кто знаком несколько с природою, сравнить рост кости с ростом дерева, но тут является неразрешенный еще вопрос об образовании сердцевины. Рост кости в толщину происходит за счет надкостницы (также как в дереве за счет коры), которая со своей внутренней стороны постоянно отлагает новые слои на данную кость, пока последняя не достигнет определенной толщины. Одновременно с окостенением и ростом костей внутри совершенно массивной в начале кости начинается образование мозговой полости в длинных костях и мозговых промежутков в коротких и плоских костях (также как сердцевина в дереве). Профессор Панш говорит (стр. 17): «относительно роста костей с давних пор и до настоящего времени существуют два различные мнения. Наиболее распространено недавно предложенное учение о росте чрез отложение (аппозицию) и всасывание (резорпцию). Ему противополагают учение о промежуточном или интерстициальном росте костей, которое стараются обосновать на экспериментах над живыми животными». Стремление проникнуть в эту тайну природы создало несколько учений, которыми бесполезно тиранят учащихся. Спрашивается: какая от этого кому польза?

Приват-доцент доктор Ригер (Rieger) пишет в «Deustch Med. Ztg (№ 71-й 1885): «Состояние здоровья и нездоровья известного лица вовсе не связано с тем, видит ли что анатом или нет. Что какое-либо функциональное расстройство делается видимым и для глаза анатома, это само по себе чисто случайно. Орган, обнаруживавший при жизни симптомы ненормального отправления, во многих случаях оказывается ненормальным и при вскрытии, но во многих случаях нет. В последнем случае это может происходить от того, что наши анатомические чувства в настоящее время еще недостаточно остры для восприятия видоизменений, которые еще со временем, может быть, сделаются видимыми, или потому, что ненормальность — такого рода, что она вообще по самому своему свойству навсегда останется скрытою для наших анатомических чувств. Во всяком случае, современная патология и особливо медицинская практика не могут связывать себя очевидностью и утверждать, что раз ничего не видно, то и не может быть ничего ненормального. Главное значение болезни заключается в ненормальности отправлений (функций); ненормальный анатомический результат важен, но не существен».

Когда болит голова, то всякий заботится об отыскании средства, которое бы облегчило боль, и решительно не легче больному, если доктор определит, что боль происходит от судорожного сжатия сосудов или прилива крови, но не может предложить верного средства против головной боли. Страдающий требует помощи от науки и ищет в лечебниках указания, что делать; если предложенное средство не облегчит. то всякое доверие пропадает к науке, и сколько бы ни было трудов тысячи ученых в течение 6 тысяч лет, все они не произведут на больного и окружающих его никакого впечатления. Насколько медицина добилась своей главной цели, т. е. отыскания лечебных средств, это видно из того же краткого лечебника профессора Флоринского; на 3-ей странице он говорит: «Прогрессивное движение медицины может быть беспредельным (?), так что в будущем результаты её практического применения могут превзойти самые смелые наши ожидания. Современное нам движение практических медицинских наук разрабатывается в разных направлениях. Прежде всего стараются изучить врага, с которым приходится иметь дело, т.е. жизнь больного организма, или естественное течение и проявление всякой болезни и те изменения в органах, которые составляют причину и последствие болезни. Затем стараются разведать причины, от которых происходят болезни вообще и каждая в частности, с тою целью, чтобы найти возможность устранения этих причин, следовательно предотвращения болезней. Наконец, стремятся тщательно изучить действие на организм лекарственных веществ и более рациональное и целесообразное применение их к каждой болезни. В вопросах первых двух категорий современная наука сделала очень много (?); но нельзя того сказать про вопросы фармакологические. Они оказываются наиболее трудными потому, что научный контроль над действием лекарств на живой человеческий организм часто не поддается самому тонкому анализу. Поэтому, при назначении и оценке внутренних лекарств врачи до сих пор нередко вынуждены пользоваться указаниями не научного, а одного лишь практического (эмпирического) опыта. Такие приемы в деле врачевания не могут считаться научными, ибо они свойственны всякому непросвещенному человеку, даже дикарю; но медицина иногда не может отвергать их, за неимением других, научно-выработанных методов лечения. Благодаря тому, что врачи не пренебрегли эмпирическим методом, они имеют в своем распоряжении много весьма действительных средств, заимствованных от простонародья, без которых лечение многих болезней оказалось бы весьма трудным“.

Сила народных средств совершенно естественна и понятна, ибо непросвещенный человек. не мудрствуя, употребляет их в том виде, как они созданы Богом в природе. Этот же человек, живя с природою и прикасаясь к ней на каждом шагу, знает свойство каждой травки, корешка или стебелька растения лучше, чем тот, который видит перед собою лишь склянки с кислотами, окисями, солями и алкалоидами. Итак, говоря общепонятным языком, возможно ли при состоянии медицинских наук уравновесить теорию с практикою или диагностику с фармакологией, как это было бы необходимо? Увлечение теорией явилось невольно при бессилии фармакологии; бесспорно, это бессилие послужило причиной к наибольшему стремлению науки проникнуть в глубь человеческого организма и там в мельчайших сосудах и в тончайших тканях искать разрешения своих вопросов. Может быть подобное стремление естественно и невольно, но, с другой стороны, оно бесплодно, не соответствует силам человеческого ума и не может привести к цели. Истина не может быть сложною или трудно уловимою для человека, рассудок которого ясно смотрит на вещи и не отуманен фантастическими теориями. С другой стороны, милосердый Господь, допуская болезни, наверное дает и средства против них, но хочет чтобы люди отыскивали их сами, ибо для того надо избрать правильный путь, который ведет к вере и религии, а не в противоположную сторону от Бога. Познающий Бога — познает легко природу, так как она создала Творцом не для кого другого, как для человека. Справедливость этих слов видна прежде всего в том, что простой народ оказался сильнее науки в познании лекарственных средства; мало того, каждое животное: лошадь, собака, кошка — находят себе сами целебные травы, но наука самостоятельно мало что выработала и должна до сих пор заимствовать сведения от непросвещенных людей. Доктор Ковнер в предисловии к своей «Истории медицины» (стр.26) спрашивает: «но вправе ли врач довольствоваться одною только техникой, хотя бы доведенной до высшей степени совершенства? Одно из главных условий для уверенности — уметь распознавать и отличать существенное и прочное от несущественного и эфемерного. Все ли однако обладают этим уменьем? Известно, что молодые врачи, хотя бы и вооруженные всеми усовершенствованными способами физического исследования, от первого соприкосновения с жизнью, нередко впадают в сомнение и кончают совершенным отрицанием. Если новейшая физиология, патология и естественнонаучная медицина, говорит далее доктор Ковнер, — стремятся порвать все связи с прошедшим, то этого никак не может сделать практическая медицина, коей связь со старым эмпирическим искусством неразрывна и которая многочисленными корнями приросла к почве древнего искусства.

Увлечение теоретическими науками, которые поэтому достигли непомерных объемов, имело весьма много вредных последствий. Ставя искусство лечить в главнейшую зависимость от подробнейшего изучения анатомии человека, патология и терапия разделились на множество специальных предметов, которые не в состоянии вместить в себе один человеческий ум. Между тем изучение всех этих специальностей необходимо каждому врачу; следовательно, они должны иметь предельные объемы и согласоваться в той форме. чтобы врач мог посвящать себя лечению всего человека, как нераздельного целого, а не то, чтобы один изучал болезни глаз. другой — носа, третий — только желудка, четвертый — нервов, пятый — горла и т. д. Хирургия с акушерством, требующие навыка рук для управления оперативными инструментами, и как отрасли, не относятся в строгом смысле к медицине. Но более чем странно и неестественно медицинской практике делить человека на части, когда каждый орган его не есть отдельное целое. Поэтому специалист глазных болезней не имеет средств и способов исправлять и лечить глаза, так как корень болезни чаще всего кроется в другом органе или болезнь в зависимости от общего состояния больного, а ушной доктор не в состоянии уничтожить шума в ушах, ибо он происходит иногда от худосочия больного или от болезни сердца и т. д. К чему же приводит это стремление к специализированию? Оно приводит, по нашему мнению, к полнейшему бессилию людей науки и часто к невежеству докторов в смысле неуменья их помочь человеку, который заболевает недугом, не относящимся к его специальности. Вред такой системы особенно ясно выказывается в провинциальных городах, где часто доктора-специалисты делают непростительные ошибки, стоящие жизни пациентам, из-за незнания аксиом в лечении тех органов, о болезнях которых они имеют смутное представление. Доктор С. Ковнер, автор «Истории медицины» (Изд. 1878 г. Киев, часть I, выпуск первый, стр. 4.), говорит в своем предисловии: «Абсолютный индифферентизм (к истории медицины) объясняется усиливающимся у нас изо дня в день стремлением к специализированию, к дроблению нашего знания, равно как и практически-утилитарным направлением современной русской медицины. Но пора, наконец, и последней из лабиринта бесчисленного множества узких специальностей выйти на широкий путь обобщения, а для этого прежде всего необходимо знание истории нашей науки».

Стремление к специализированию окончательно уничтожило успехи медицины и только потому был прав профессор Буш (хирург в Бонне), говоря на своей лекции: «мы празднуем наши победы ножом, а не динамическими лекарствами».

В перечне медицинских наук мы выпустили «историю медицины», так как в академиях она не считается обязательным предметом. Между тем история медицины представляет громадный интерес для всякого образованная человека, а тем более необходима для готовящегося быть врачом или занимающегося медициной. Говоря о пренебрежении людей науки к этому важному предмету, доктор Ковнер пишет в своем введении: «во времена владычества авторитетов и глубокого порабощения умов, когда медицинское преподавание ограничивалось чтением и толкованием древних писателей, изучение медицины шло рука об руку с изучением её истории. Позднее, в силу естественной реакции, уважение к древним исчезло и вместе с тем исчезла из преподавания история медицины... У нас, по крайней мере, господствует полнейший к ней индифферентизм... Необходимо поэтому выяснить пользу и важное значение этой науки...»

В чем же заключается польза изучения истории медицины? На этот вопрос д. Ковнер дает много ответов: «Во первых, история прошлого нашей науки расширяет кругозор не только ученого, но и практика, знание прошедшего дает масштаб для верной оценки заслуг настоящего. История медицины показываете как часто многое, потерявшее всякое значение, возникает вновь, и как, наоборот, погибает то, что долго пользовалось почетом. История медицины предохраняет от односторонности в суждениях и учит терпимости к чужим мнениям (чего в наш век совершенно не существует),показывая, что самые разнородные мнения и системы могут заключать в себе известную долю истины. Далее, представляя картину заблуждения различных систем, она предохраняет от новых ошибок, заставляя отказаться от бесплодных умозрений и держаться действительности и проверенных разумом и опытом наблюдений. Таким образом она служит наилучшим предохранительным средством против слишком сильных увлечений блестящими теориями. История медицины более всего научает врача скромности, убеждая, как мало сделано до сих пор для главной цели медицины, для лечения болезней и как еще несовершенно и беспомощно человеческое знание в борьбе с могущественными законами природы». В кратком обзоре медицинских наук мы успели уже привести слова проф. Флоринского в доказательство беспомощности человеческих знаний в борьбе с природою. Действительно, врач должен быть весьма скромен, так как он сам невольно сознает свое бессилие и знает, что это не секрет для каждого образованная человека. Он должен осторожно говорить о современном прогрессе науки, когда история медицины показывает, что в древности было тоже известно, что и теперь, а в иных отношениях даже больше. Врач должен сочувственно относиться ко всем трудам изыскателей новых средств и не имеет права обращаться с высоты своего достоинства к людям не одинаковых с ним понятий, так как наукою весьма мало сделано для главной цели медицины.

Первоначальная медицина была чисто-эмпирическая, но рядом с нею, с незапамятных времен, стала зарождаться другая, основанная на присущей человеку всех времен и народов вере - в духовное. Это только доказывает, что духовная сторона человека чувствовалась всегда и требовала также лечения религией, которую создавали себе народы по своему разумению. Даже и дикари сознавали присутствие на земле злого духа и по большей: части приписывали ему свои болезни. Это было причиною изобретения талисманов и лечебных ладанок; жертвоприношениями и молитвами старались смягчить гнев богов. Таким образом, духовная сторона человека искала удовлетворения своих потребностей одинаково во все времена. Вместе с богами появились и: жрецы, занимавшие место врачей.

История медицины есть только отрасль всеобщей истории культуры. «Медицина, — говорит доктор Ковнер (стр. 29 предисловия), — не есть нечто отдельное, изолированное; её успехи находятся в тесной зависимости от успехов других наук и от общего хода цивилизации. История медицины должна поэтому выяснить роль медицины в кругу этих других наук, существующую между ними тесную связь, а также законы и причины, объясняющие их прогрессивное и регрессивное движение. При этом прежде всего укажем на связь между историей медицины и историей философии. Известно, что различные медицинские системы и доктрины слагались под влиянием господствовавших в соответственные эпохи философских воззрений и теорий. Влияние это всегда было обоюдное и притом, так сказать, попеременное. За древней натуральной философией, чуть было не поглотившей медицину, следует период Гиппократа, который в свою очередь подчинил философию медицине, у коей первая усвоила метод и направление. После Гиппократа и до Галена включительно медицина снова подпадает влиянию философии; это самый блестящий период греческой философии и, вместе, самый плодотворный в истории медицины. Не говоря уже об основании главнейших медицинских доктрин, никогда еще не было сделано столько открытий и нововведений, как в это время. Этот период завершился Галеном, представляющим собою венец и resume всей греческой медицины и в которой сочетание обеих областей достигает своего апогея. После упадка или, вернее, временной остановки в развитии обеих наук в после-галеновском периоде, они приютились у арабов, которым принадлежит заслуга если не продолжения, то сохранения их. С возрождением наук и для медицины наступает новая эра. Всем известно значение, какое имели для медицины Бэкон, Декарт и в особенности Локк, из коих последний сам был врачом и основанием сенсуалистической школы имел могущественное влияние на развитие медицины и прошлого, а отчасти и нынешнего столетия. Из новейшего времени, как например счастливого сочетания обеих областей, достаточно указать на Льюиса, Вундта и Сеченова».

Что касается соприкосновения медицины с положительными науками, то Daremberg (l. c., 17—21) говорит: «В анатомии, физиологии, гигиене и терапии медицина многим обязана сведениям, добытым естественными науками, химией и физикой. Прогресс медицины поэтому тесно связан с прогрессом этих наук. Гигиена, заботящаяся о целости органов и правильности отправлений, а также патология и терапия существенным образом опираются на анатомию и физиологию и через них на физику и химию».

«История медицины, по словам Daremberg’а (VIII—XV), есть демонстрация из столетия в столетие, с одной стороны — бессилия терапии и систем, с другой — могущества фактов и благотворного влияния экспериментального метода при установлении законов общей патологии и терапии».

В беглом обзоре развития медицины у различных народов доктор Ковнер говорит (стр. XXXIX): «Носителями настоящей медицинской культуры в тесном значении этого слова, как в древние времена, так и ныне, были потомки арийской расы. Из азиатских медицинских литератур уцелела только одна индийская, остальные же либо бесследно исчезли с лица земли вместе с произведшими их народами (вавилонская, финикийская), либо сохранились только в отрывочной форме (египетская — в XVII в., еврейская — 1500, персидская — 500 л. до Р. X.), либо лишены всякого значения (китайская). В Европе сохранились греческая медицинская литература и её отпрыски римская и арабская. У греков первые следы медицинских познаний встречаем уже в произведениях Гомера (около 1000 л. до Р. X.); настоящая же медицинская литература у них начинается с V столетия, до Р. X. (Сборник Гиппократа). По смерти Александра Великого (323 г. до Р. X.), главным рассадником медицинских познаний сделалась Александрия, откуда они перешли с одной стороны к римлянам (около Р. X.), с другой к персам и арабам (в V в. после Р. X.). Под непосредственным влиянием последних, в особенности через посредство врачей-евреев, начиная с IX в. после Р. X., стали возникать медицинские школы в нижней Италии, в Монтекасино и Салерно. Возрождение медицины начинается обоснованием анатомии в Италии в XIV столетии (Везалий). С этого времени медицина вступает на более широкий путь и делается достоянием цивилизованных народов, причем Франция созидает новую хирургию (А. Паре), в Германии получает новое развитие внутренняя медицина (Парацельз), в Англии же в XVII в. открывается кровообращение (Harvey). Это великое открытие составляет новую эру в истории медицины, так как оно легло в основание новой физиологии и всей новейшей медицины».

Дабы подтвердить все вышесказанное мною о медицине, я считаю необходимым сделать краткие выдержки из «Истории медицины» д. Ковнера и передать в сжатом виде, до какой степени развития доходила медицина у различных народов.

Основание первых государств в Египте новейшие историки, как Фр. Мюллер, относят за 6000 лет до Р. X., около этого времени возникли и первые медицинские сочинения. Поэтому с древностью египетской медицины и культуры пока не может сравниться никакая другая культура и медицина. Замечательно, что согласно египетского метода лечения, в острых горячечных болезнях до 4-го дня лечение должно было быть выжидательное, как в наше время, а также после 5-го дня не позволялось употреблять сильно действующих средств, т. е., следовательно, сильные средства совершенно отвергались. Очевидно, правило выжидать определения болезни имело в виду не нарушать несвоевременным и неуместным вмешательством естественного течения болезни и целительной силы природы. Самое лечение состояло в употреблении простых, несильных средств, преимущественно же в строгой диете. Специализирование было сильно распространено. Греческие писатели Геродот и Плутарх говорят, что у египтян существовали врачи для каждой части тела. Особенной известностью пользовались глазные врачи Египта, этой родины упорных и опасных офтальмий. Анатомия была им неизвестна; даже бальзамирование трупов нисколько не способствовало распространению анатомических познаний. Гигиена играла у египтян чрезвычайно важную роль; религиозный закон предписывал умеренность и опрятность. С этою целью делались частые омовения, ванны, растирания тела мазями; далее, советовался простой образ жизни, воздержание от известной пищи, например, рыбы, лука, бобов. Каждый египтянин обязан был носить чисто вымытое полотняное нижнее белье; шерстяных платьев не позволялось брать ни в храм, ни в гроб. Дети должны были ходить босиком. Патология и терапия обнимали различные болезни глаз, сердца, ушей, кожи, волос, даже глистную болезнь, головную и зубную боли, болезни пищеварительных органов, геморрой. Особенно много говорится о болезни, похожей на рак желудка, лечение коего состояло в употреблении известных напитков и клистиров. При гнилостных болезнях назначались припарки. Опухоли лечились примочками из меда. Дают также наставления для рецептов против чесотки, лихорадки, болезней спинного мозга и спинного хребта. Египтяне перевязывали гноящиеся язвы, пускали кровь, ставили кровеносные банки (как 20 лет тому назад делалось еще в Европе), коими у них служили рога, отпиленные у верхушек; наконец делали даже ампутации, как показывают изображения, найденные в храмах. В своих хирургических операциях, как и при вскрытиях, египтяне употребляли кремневые ножи. На мумиях находили хорошо зажившие переломы. Особенную известность, как сказано выше, египтяне приобрели в лечении глазных болезней. Они «открывали зрение в зрачках позади глаз», т.е., говоря современным языком, снимали катаракты. Плиний говорит, что сок растения Corchorus (Anagallis), употреблявшийся в Александрии в пищу, до цветения, применялся при «потемнениях глаз» и что этот сок обладал способностью расширять зрачки и втирался перед проколом глаза. Ныне употребляется атропин. В египетских памятниках находят ушные инструменты, а в челюстях мумий искусственные зубы. В египетском отделении Берлинского музея находятся ланцеты, пинцеты, ножи, бритвы, формой похожие на нынешние. Гинекология очень скудна. Повивальные бабки существовали еще до Моисея. Египтянам были известны в большом количестве лекарственные вещества. Одним из главных средств считался опий. Они лечили также пальмовым вином, уксусом, пивом, медом, молоком женщины и коз, и египтянам были известны ядовитые свойства стрихнина. Из металлических веществ употреблялись иногда ярь-медянка и свинцовые белила. Формы лекарств были: мази, пластыри, примочки, припарки, промывательные, отвары, пилюли.

Медицина евреев распадается на ветхозаветную и талмудистскую. Представителем медицины у них был единый Бог. Моисей (ум. 1480 г. до Р. X.) между прочими таинствами египетской мудрости был посвящен и в медицину. Но, конечно, он хорошо знал истину и потому находим у него первым представителем Всемогущего Бога. «Я, Иегова, твой врач!» говорится в Исходе гл. 15, 26. Об анатомии и физиологии, при строгом запрещении прикосновения к трупам, у евреев не могло быть и речи. Что касается патологии, то у Моисея встречаем описание чумы (Исход гл. IX, 4), опухоли, лихорадки, жара, засухи, отравленного воздуха, желтухи, мокрых лишаев, паршей, чесотки, безумия, слепоты, истечения белей, египетской язвы (Второзаконие гл. XXVIII), наконец белой и красной проказы (Левит, гл. XIII, 6, 10), из коих описание последней и поныне еще поражает своею верностью. Фармакологии почти совершенно не существовало у древних евреев, но зато высоким уважением пользовалась гигиена. У Моисея находим прекрасные диетические правила и другие, предписанные религиозным законом. Правила эти также касаются проказы, и притом не только одержимых ею людей, но также их домов и платья, браков между родственниками, отношений мужчины к женщине, изолирования не только больных, но даже подозреваемых только в болезни, употребления их посуды, устройства кладбищ, времени погребения, способов приготовления пищи; наконец, сюда относятся правила о дозволенных в пищу животных и способах их убоя. Хирургия была очень скудна и из операций были известны обрезание и кастрация. Из позднейшей истории евреев познаниями в медицине были известны: царь Соломон (1000 л. до Р. X.), предвидевший по мудрости своей, что люди склонны лекарствам придавать слишком большое значение, и потому завещавший, как говорит предание, спрятать свою «книгу лекарств», дабы народ не уверовал в целебные свойства лекарств более, чем в Бога. Царь Хизкией обладал обширными сведениями как в растительном, так и в животном царствах.

Около 150 лет до Р.Х. через смешение и скрещивание различных взглядов образовались секты саддукеев, фарисеев и ессеев (терапевтов), из коих последние имели особенное влияние на развитие медицины. Талмудистам были известны начало и конец спинного мозга, что легкие заключены в две оболочки, что почки имеют собственную оболочку и что пищевод состоит из двух перепонок. Из экспериментальной физиологии им было известно, что удаление селезенки из организма не смертельно. В патологии важную роль играло учение о кризисах; критическими явлениями считались уже тогда пот, чихание и испражнение. Желтуху они объясняли задержанием желчи, водянку — задержанием мочи; многие болезни они объясняли с такою же верностью, как нынешняя патологическая анатомия, и отлично знали, что разрыв и паралич (атрофия) почек оканчиваются смертью, а нагноение спинного мозга и уплотнение легких неизлечимы. Гигиена и диетика обращали на себя большое внимание талмудистов. Они советовали спать и пить вино понемногу, заботиться каждое утро о правильных испражнениях и часто употреблять купанья, омовения и втирания. Талмудисты употребляли кровопускания, иногда даже ежемесячно, с диетическою целью, после 60 лет реже; против каменной болезни давали, как и ныне, терпентинное масло, делали впрыскиванья в пузырь; против глистов — лук, против расстройства желудка — вино с перцем, против тошноты—рвотное. Употреблялась у них также и Assa foetida (вонючка), даваемая до сих пор европейскими врачами. О глазных болезнях и о проказе у них есть подробные трактаты. В хирургии им были известны различный повреждения, как например : спинного мозга, дыхательного горла, мягкой мозговой оболочки, даже сквозные раны легких, кишечного канала, желудка, желчного пузыря, пищевода, вывихи тазобедренного сустава, перелом ребер, полипы рта и носа. Акушерство и гинекология достигли у талмудистов замечательного развития; из операций им были известны поворот и кесарево сечение, только разрез делался сбоку, через все мышечные слои.

В мифологическом или ведантическом периоде индийской медицины (около 3000 лет до Р. X.) были известны охлаждающие действия водяных ванн в лихорадочных болезнях. В браманском периоде (600 лет до Р. X.) индийская практика не знала специалистов, а требовала от врачей знакомства с совокупностью всех медицинских наук. Замечательно, до какой степени правильно были поставлены основные требования от врачей; так, им предписывались справедливость к товарищам, даже к врагам, приятное обращение с больными, молчание и святость семейных тайн. «Врач, — говорилось в постановлении, — должен быть опрятен, скромен, терпелив, в особенности же избегать болтовни и шуток с женщинами; речь его должна быть тихая, приятная и поощряющая. Он должен обладать чистым, сострадательным сердцем, строго правдивым характером, спокойным темпераментом, отличаться величайшею умеренностью и целомудрием, постоянным стремлением делать добро. Можно бояться отца, матери, друзей, учителя, но не должно чувствовать страха перед врачом; последний должен поэтому быть добрее и внимательнее к больному, нежели отец, мать, друзья и наставник. С другой стороны, хороший врач обязан прилежно посещать и тщательно исследовать больного и не должен быть боязлив и нерешителен». В индийской физиологии проглядывало понятие о кровообращении, о пищеварении, выделениях и пр. Индусы имели сведения о многих болезнях. Холеру лечили рвотным и согреванием тела, а также давали внутрь вонючку (Assa foetida) вместе с вяжущими средствами и каменную соль в небольших приемах с теплой водой. Сахарное мочеизнурение считали неизлечимым. Против желтухи, чахотки, перелоя, каменной болезни и проказы назначалось огромное количество внутренних и наружных средств. При каменной болезни в отчаянных случаях рекомендуется разрез живота и кишок. При венерических болезнях в воспалительной форме употреблялись приставление пиявок, местное лечение медным и железным купоросом, каменною солью, белым и красным мышьяком, далее лечение голодом; при стриктурах делалось введение металлических, деревянных или эластических катетеров. Наконец, индусам было известно привитие коровьей оспы. Фармакология их весьма богата лекарствами. Между прочим, ими употреблялись: 1) кровь, т.е. нынешний мясной сок или бычачья кровь и мясо в смеси с маслянистыми и растительными веществами при истощении, чахотке и нервных болезнях; 2) молоко, как главное питательное вещество; обширное применение находило молоко коровье, козье, верблюжье, овечье, буйволовое, кобылье и равным образом сыворотка; 3) мед, яйца; 4) шпанские мушки и пиявки. Индусы первые стали употреблять минеральная вещества и обладали замечательными познаниями в химии. Они лечили солями, как селитра, натр, бура, нашатырь, и металлами, как ртуть, серебро, медь и железо. Далее, сюда относятся: свинец, олово, цинк, сернистая сурьма и мышьяк в виде желтого (сернистого) и белого или мышьяковистой кислоты, которые издревле были известны индусам и употреблялись в приемах до 1/40 грамм при накожных болезнях, проказе, мании. Лекарства из растительного царства составляют самый многочисленный класс и из них нет ни одного европейского происхождения. Для отыскания хороших растений предписывалось странствовать по горам, лесам и учиться у пастухов, охотников и преимущественно у бедных браминов, т.е. запрещалось гнушаться познаниями простого народа и людей близких к природе по своим занятиям, так как они обладали верными эмпирическими сведениями. По своему действию лекарства разделялись на потогонный, рвотные, слабительные, клистиры, чихательные, полоскания, мочегонные, роды ускоряющие, слюногонные и т.д. Между прочим, им были известны стягивающие отвары, уксус, соль, мед, створоженное молоко, каломель, сулема, сухой имбирь, орехи бетеля, жиры, коровье масло, гашиш, опиум, кротоновые семена, аконит, nux vomica и т.д., употребляемые медициною и ныне. При грудных болезнях они лечили вдыханиями. От практического врача требовалось основательное знание ядов и противоядий, и индусы умели превосходно различать периоды действия ядов. Лечение ядовитых укусов состояло в немедленном стягивании (перевязке) выше раны куском платья, кожи, древесной коры и т. п. Если это невозможно, то укушенное место разрушалось либо вырезыванием и промыванием, либо приставлением сухих банок (рогов) и калением с помощью огня. Прибегали также к высасыванию, причем между зубами и раной клали кусок пузыря. Описание водобоязни от укусов бешеных собак, а также шакалов, лисиц, волков, медведей и тигров, ничем не уступает картине болезни, представленной в любом из нынешних руководства Яды давались внутрь, как ныне, прибавляя дозы в течение 7-ми дней и затем убавляя столько же в течение следующих 7-ми дней. Вообще, эти лекарства давались в молоке. Гигиена составляла один из важнейших отделов индийской медицины и вошла даже в состав книги законов. Хирургия с самых древних времен пользовалась большим почетом. Для остановления кровотечения, как и ныне у наших акушеров, например, служили холод и горячая вода. Индусы отличали различные опухоли: чирьи и пустулы, саркомотозные опухоли, геморроидальные, грыжи, опухоли желез, аневризмы, сосудистые опухоли, ложные новообразования, язвы, фистулы. К хирургическим операциям, известным индусам относятся: кровопускание ланцетоподобным инструментом (причем правило относительно накладывания повязки ничем не уступает нынешним требованиям), ампутации, камнесечение и кесарское сечение и также пластические операции или возмещение дефектов ушей, носа и губ. При снятии катаракта больной оставался 10 дней в темной комнате, соблюдал абсолютный покой и питался легкою пищей. Буддистам была также известна белая и черная оспа. Общими причинами болезней они считали страсти.

Переходя к медицине китайцев, мы должны прежде всего привести их взгляд на медицину вообще. По их понятиям, медицина не в силах сделать что-нибудь несогласное с непостижимыми путями и предначертаниями Неба. Не говоря о том, что она постоянно витает в туманной области сомнений, гаданий и неизвестного, сколько остается еще новых эпидемических болезней, сколько общих кризисов и внезапно развивающихся симптомов, ускользающих от её проницательности и делающих тщетными все самые энергические усилия! Человек не знаком ни с происхождением, ни с течением болезней, он не знает ни того, как она родится, ни как умирает, — все покрыто для него тайной. Он видит чудесный инструмент, знает имена сокровенных его струн, но напрасны все его усилия объяснить сами вибрации и ноты, составляющие гармонический аккорд; это выше его понимания. Дни его сочтены, путь его ограничен и неуклонно предначертан, и нет надежды, чтобы медицина могла тут что-либо изменить, ибо каждая жизнь есть только одно звено в бесконечной мировой цепи, пропорции коей точно определены и неизменны. Медицина не может спасти от смерти, а в состоянии только продлить жизнь, упрочить нравственность, поощряя добродетель и преследуя порок—этого смертельного врага здоровья, излечить многие болезни, осаждающие бедное человечество, и укреплять государства и народы гигиеническими советами.

Таков взгляд китайцев на медицину. Нужно отдать им справедливость, что в частной патологии они различали с древних времен желтый, сыпной и брюшной тиф, но в то же время лихорадку часто смешивали с воспалением, для которого у них даже нет названия. Китайцы отлично знали об отравлениях ядами, каковы мышьяк, золото, серебро, киноварь, опий, ядовитые грибы и плоды, мясо больных свиней и других животных. В диагностике они главное внимание обращали на язык и пульс; учение о пульсе — самое выдающееся место в китайской медицине и образует у них целую науку. Терапия основана на правиле: лучше предупреждать болезни, чем лечить больных, и это правило принадлежит китайцам.

Большое внимание китайцы обращают на строгую диету и частые купанья. Оспа лечится у них прививанием человеческой оспы, которая, по уверениям китайцев, им известна очень давно, а именно открыта еще за 1000 лет до P. X. врачом Jomei-shan, с успехом привившим предохранительную оспу внуку императора Tchin-Tzong из династия Sing. Китайцы с незапамятных времен применяют углекислый и сернокислый натр, сернокислое железо, сурик, уксуснокислую и сернокислую медь, углекислую известь, киноварь, буру, квасцы, хромовокислый свинец; серу против чесотки, мышьяк против упорных перемежающихся лихорадок и, наконец, против сифилиса ртуть, каковая им была известна за несколько веков до открытия Америки. Гигиена пользуется большим уважением у китайцев, но хирургия в совершенном загоне, вследствие отвращения их к трупам. Последнее обстоятельство повлияло на то, что у них в большом ходу наружные средства, из коих самые главные: разминание, игловкалывание (acupunctura) и моксы, каковыми средствами европейская медицина обязана китайской.

Нет сомнения, что древнегреческая медицина многим обязана восточной, преимущественно индийской. Первоначальная эмпирическая, светская медицина в Греции возникла гораздо ранее жреческой медицины. Первые сведения о ней находим в творениях Гомера, Гезиода и других писателей. Познания Гомера в анатомии немногим ниже анатомических понятий Гиппократа. Он впервые поименовывает почти все важнейшие части тела, как внутренние, так и наружные. Номенклатура Иллиады и Одиссеи осталась научной номенклатурой греческих врачей и от них дошла до нас; поэтический язык Гомера остался техническим языком врачей. Из внутренних болезней у Гомера описаны только чума, случайное сумасшествие и меланхолия. Казнь Тантала, быть может, не что иное, как поэтическое изображение водобоязни. Из рассказа о родах супруги Сфенела явствует первое наблюдение о жизнеспособности младенца, рожденного в конце 7-го месяца. Далее упоминается о факте употребления серных окуриваний, как гигиенического средства, и серы — как лекарства против болезней. Вообще, в период между Гомером и Гиппократом, особенно начинал с Солона, в различных отраслях медицины сказывается заметное прогрессивное движение. Уже тогда было известно о существовали нервных расстройств, маний, конвульсивных движений, спазм, потрясающего озноба в ежедневной лихорадке, бешенства и даже эпилепсии, нимфомании, грудных болезней, подагры, апоплексии, гангрены. Против колики употреблялся анис, шалфей и фрукты кедра. В глубокой древности встречается указание на важную роль ячменного отвара, компрессов, спуска, корпии. Аристофану было известно введение кольца между глазным яблочком и верхним веком для извлечения инородного тела.

Греческие врачи того времени все приносили присягу, и не будет лишним сделать из неё выписки, так как они бросают яркий свет на степень нравственного развития той эпохи: «Клянусь, - говорилось в этой присяге, — что образ жизни больных буду стараться устраивать, по мере сил и согласно совести, к их благу и в то же время оберегать их от всякого вреда и порока. Несмотря ни на какие просьбы, обещаюсь никому не давать смертельного яда и никому не оказывать поддержи в таком намерении. Мою жизнь и мое искусство буду сохранять в целомудрии и благочестии. В какой бы дом я ни входил, я переступлю через его порог не иначе, как для блага больных, чуждый всякой преднамеренной несправедливости, всех плотских вожделений к женщинам и мужчинам, свободным и рабам, равно как и всяких других пороков. Чтобы ни случилось мне видеть или слышать при моей врачебной деятельности или вне её в обыкновенной жизни людей, если это не должно быть разглашено, я о том обязан хранить молчание и считать это святою тайной». Учители гимнастики заботились в Греции о состоянии всего организма человека, как-то: об опорожнении соков, удалении из тела излишних веществ, размягчении твердых частей и вообще болезни, каковы катарры, водянки и чахотку: — лечили диетой и растиранием, т.е. массажем.

Уже и в те времена не только между врачами и гимнастами, но и между самими врачами-аллопатами нередко существовали зависть, ссоры и т. п., так что при Гиппократе уже слышится жалоба на нравственный упадок врачебного сословия. Так, читаем у Гиппократа: «от подобных раздоров все искусство навлекло на себя презрение профанов, так что они не верят в существование медицины. Ибо при острых болезнях практики так расходятся между собою, что признаваемое одним за самое лучшее отвергается другим — как дурное». Отмечаем этот факт, практикующийся у аллопатов с древних времен существования медицины и поныне.

Греческая философия имела громадное влияние на развитие медицины. Стремление к исследованию целей и конечных причин существования вещей составляет основу естественного миросозерцания всего древнегреческого мира. Исследование одновременно человеческой природы неизбежно должно было вести и к постановке теории физиологических отправлений. Таким образом, главное влияние философии отразилось в области физиологии. Диоген из Аполлонии на острове Крите (530—460 л. до P. X.), быть может ученик Аноксимена, подобно ему учит, что начало всех вещей — воздух, но в то же время считает его существом чувствующим и мыслящим, которое всему дает жизнь и из которого путем сгущения возникает все — и материя, и дух.

Гераклит Эфесский (род. 502 г. до P. X.) за начало вещей принимает вечноживущий огонь, не земной, а какое-то эфирное, огненное вещество, из коего путем превращения или сгущения образуется воздух, из воздуха вода, из воды земля. Из этого первобытного огненного вещества путем сгущения все возникает и через улетучивание в нем снова все исчезает, чем обусловливаются два постоянных противоположных течения мирового процесса: возникновения и исчезновения, жизни и смерти, постоянного бытия, гармонии и раздора. Эта постоянная смена жизни и смерти есть всеобщий закон вещей, судьба. Душа человека истекает из того же огненного эфира, который Гераклит считает разумным началом вселенной или мировой душой. Душа человеческая, составляющая как бы дыхание последней, подобно своему источнику, подвержена непрерывным изменениям и настоящая свободная жизнь начинается для неё только после смерти, по соединении её с божественным разумом. Отсюда — презрение Гераклита к земной жизни. К врачам он относится враждебно, как он говорит, вследствие отсутствия в них истинного понимания природы.

Анаксагор (500—422 г. до P. X.), наставник Перикла, основывал все на положении, что из ничего — ничего и произойти не может; ничто в мире не возникает, не исчезает, но все предметы образуются из существенных веществ. Он поэтому принимал хаотическую материю, состоящую из мельчайших, первобытных неделимых однородных частиц и всем управляющий разум, все распределяющий, приводящий все в движение и порядок и образующий предметы, существующий независимо от материи и потому над всем владычествующий. По этому учению, мир возникает и изменяется по известным механическим законам, под руководством вечного разума.

Эмпедокл (492 — 482 до P. X.) учил, что мир предвечен, начало всех вещей — материя, единая, однородная, имевшая первоначально сферическую форму. Из этой материи образовались 4 стихии: огонь, воздух, земля и вода, которые сначала были в единстве, но впоследствии разделилась. Соединяющим началом была дружба и любовь, т.е. сила притягательная, разъединяющим — вражда и раздор, т.е. сила отталкивающая. Самый способ происхождения вещей чисто механический; при этом не происходит ни превращений, ни разложений, а только механическое складывание или смешение частиц. Но над всем этим господствует случай. Основные элементы действуют вечно по случайным законами. Мировоззрение Эмпедокла, очевидно, чисто материалистическое.

К последним приверженцам ионийской школы относятся Левкит, современник Пифагора и ученик его Демокрит {460—370 л. до P. X.). Физиология последнего сходна с физиологиею Эмпедокла. Анатомические занятия он называл «лучшим средством для познавания человеческой глупости».

Учредителем итальянской школы был Пифагор(580—500 л. до P. X). Мировоззрение его можно назвать музыкально-математическим. Подобно тому, как музыкальная гармония есть известное сочетание звуков или определенного, конечного, и интервалов или беспредельного, бесконечного, точно также и в отношениях между вещами господствуют такие же музыкальные пропорции, выражаемые числами. Все тела поэтому ничто иное как числа; весь мир—бесконечная система чисел и т. д. Бога Пифагор признавал за источник жизни и мировую душу, обитающую вне мира и в мире, преимущественно же в центральном огне вселенной и отсюда проникающую всю сферу мира живым эфиром. Человеческая душа — эманация божественной души и поэтому бессмертна. В области физиологии Пифагор принимал, что основание жизни есть теплота. Нравственным здоровьем он называл стремление к добру. Пифагор несомненно был практическим врачом.

Из учеников Пифагора особенно известен, как врач, Алкмеон (500 л. до P. X.), коему приписывают открытие зрительного нерва и Эвстахиевой трубы.

«Как ни драгоценно наследие, завещанное нам Гиппократом, пишет доктор Ковнер, — но краеугольные камни и основы сооруженного им здания заложены гораздо раньше его, быть может, за десятки веков до его появления... Не трудно убедиться, что он далеко не был «отцом медицины».

Гиппократ также, как и выше приведенные его предшественники, устанавливал тесную связь между медициной и философией: «Необходимо переносить философию в медицину и медицину в философию, — говорит Гиппократ; — врач философ равен богам». Много и долго спорили о религиозных воззрениях Гиппократа. Некоторые обвиняют его в атеизме, что, в сущности, кажется справедливо, но другие находили нужным защищать память Гиппократа против этого обвинения. Д. Ковнер пишет: «оставаясь верным традиционным верованиям своего времени, он возвышается над толпою современных мыслителей, предоставляя в физиологии и патологии наибольшую роль природе и ограничивая во многом роль богов, — словом, он был верующим рационалистом». Но всем известны верования последователей и учеников «отца медицины», следовательно, излишне спорить, какова была философия отца, если дети, научаясь и развивая ее, дошли до полнейшего атеизма. Об этиологии Гиппократа мы будем беседовать в следующий раз.

Читайте также: "Медицинская беседа II"

/ Мнение автора может не совпадать с позицией редакции /