Пятница, 23 мая, 2019 года войдет в британскую историю. Премьер-министр Соединенного Королевства, продолжающая череду знаменитых и, как правило, непробиваемо-невозмутимых предшественников от Питта, Пальмерстона и Дизраэли до Черчилля и Тэтчер, расплакалась на публике и в слезах убежала от телекамер. У Терезы Мэй сдали нервы. Ее трехлетние попытки выполнить волю народа и покинуть Европейский союз завершились фиаско. Что должно быть особенно обидно волевой и целеустремленной даме — титанические (особенно в последние 7-8 месяцев) усилия не только не принесли ничего, но и оставляют партию и страну в состоянии разлада и безысходности.

Мэй костерят со всех сторон, и ее есть за что упрекнуть. Но несправедливо сваливать на нее вину за феерический провал, который постиг британский правящий класс во втором десятилетии XXI века. А он стал, в свою очередь, утрированным вариантом проблем всего Старого Света, вырвавшихся на поверхность в условиях, когда одновременно начали меняться и внутренние социально-политические обстоятельства, и внешний контекст. Реакция Вестминстера на кардинальные перемены — гипербола настроений, которые свойственны сейчас всем политическим системам Европы. Континент, еще недавно служивший не только эталоном, но и, как думали, прототипом мировой политики, странно завис между уверенностью во вчерашнем дне и непониманием, что принесет день завтрашний.

Знаковый персонаж Великобритании сегодня не Тереза Мэй и не ее экстравагантный партийный соперник Борис Джонсон. Как ни странно, это их общий оппонент — Джереми Корбин, лидер Лейбористской партии. Ветеран политических сражений (ему почти 70 лет), он всегда считался крайним леваком-маргиналом. Но кризис идей и идентичностей, настигший ведущие партии, вытолкнул наверх человека столь нестандартного, зато яркого и идеологически очень маркированного — избирателю надоели «умеренные и аккуратные» Молчалины, запрос на Чацких с идеями проявился по всей Европе.

Том Боуэр, автор вышедшей несколько месяцев назад биографии Корбина, настаивает на том, что герой его книги — настоящий троцкист, лишь отчасти скорректировавший свои взгляды после окончания холодной войны и избрания на пост партийного председателя. А историк Кеннет Аккерман, биограф уже Троцкого, подтверждает, что Джереми Корбин с ранних лет находился под влиянием не столь уж малочисленных в Великобритании приверженцев троцкистских идей. И даже его заместитель в партии Том Уотсон как-то в сердцах сказал, что Корбин — типичный троцкист-инфильтрат, который проник в ряды лейбористов, чтобы они переродились.

Если бы это было правдой, организаторы такой операции внедрения могли бы гордиться феноменальным результатом. Им удалось обратить в троцкистскую веру не только Лейбористскую партию, но и всю британскую политику. С того момента, как выход из Евросоюза должен был перейти в практическую фазу, политический класс Великобритании руководствуется знаменитой формулой Льва Троцкого «ни мира, ни войны, а армию распустить», с которой тот приехал в Брест на переговоры с Германией.

Многомесячные попытки Терезы Мэй предложить хоть какое-нибудь решение наталкивались на откровенный саботаж со всех сторон. Осознанно или инстинктивно, Вестминстер последовательно отсекал все варианты, при этом оставляя их же на повестки дискуссии. В какой-то момент стало невозможно даже глумиться и иронизировать над происходящим, поскольку фарс неуклонно превращался в трагедию старейшего парламентаризма и злобный пасквиль на демократические процедуры вообще. Если кто-то из новоявленных автократов, столь часто склоняемых на Западе (Путин, Эрдоган, Орбан и пр.), действительно захотел дискредитировать западную политическую систему, ему не пришлось бы делать вообще ничего — члены британского парламента взяли на себя всю работу.

Списать все на глупость или непрофессионализм политиков Соединенного Королевства значило бы сильно упростить ситуацию. Brexit — квинтэссенция процессов, которые происходят сейчас на планете вообще и в Европе в частности. Правящие круги большинства стран парализованы непониманием того, куда и как развивается мир. Для государств, переживших в недавнем прошлом потрясения или вообще привыкших к постоянной тряске, положение неприятное, но не смертельное — есть опыт. А вот те политические системы, которые полагали себя властелинами событий (не только у себя, но и в глобальном масштабе), пребывают в шоке и нарастающей панике.

Реакция по-человечески понятна. Во-первых, инстинкт самосохранения, своя рубашка ближе к телу. Это проявляется на уровне и государств, и партий, и индивидуумов. Например, Трамп провозглашает «Америка прежде всего», германское правительство встает стеной за выгодный ему «Северный поток — 2», а тори ставят судьбу Великобритании в зависимость от попыток сохранить единство собственной партии — Дэвид Камерон это запустил и далее все по наклонной. Как бы то ни было, «малая» (внутренняя) повестка берет верх над «большой». Какая уж тут стратегия.

Во-вторых, нет представления о будущем, отсюда подспудная мысль, что можно как-то перелицевать ускользающее настоящее, избежать кардинального пересмотра. Это в первую очередь европейская проблема — назревшая трансформация ЕС не происходит, потому что наиболее влиятельные европейские силы бросили всю энергию, чтобы побороть тех (националистов-популистов), кто служит симптомами изменений в сознании людей. Вот справимся с Фараджем, дискредитируем крайне правых в Австрии и Германии, осадим Сальвини — и станет если не «как при бабушке», то хотя бы «как при маме». Великобританию особенно лихорадит именно потому, что выбранный путь необратим, а это страшновато.

В-третьих, естественно, стремление найти внешний источник неурядиц. Собирательный образ «Путин — Беннон» витает над европейской политикой, помахивая манящей индульгенцией за неспособность государственных и политических лидеров справиться с происходящим.

Драма Терезы Мэй (а Великобритания — крайнее проявление общей тенденции) в том, что ее уход не решает ни одной проблемы. Следующий премьер, кто бы им ни стал, получает все то же самое, только в атмосфере еще более тяжелой депрессии. Конечно, в русле общей тенденции к театрализации мировой политики было бы логично увидеть на Даунинг-стрит, 10 Бориса Джонсона. Но личности уже не так важны, кажется, что способность к принятию серьезных решений устранена системно.

Двадцать первый век начинался с резкого подъема амбиций Европы. После катастрофического для него прошлого столетия Старый Свет заявил о намерении стать самостоятельным и мощным мировым игроком, равным по весу США и Китаю. Двадцать лет спустя Европа растеряна, не уверена в себе, тонет в трясине проблем — от глобального масштаба до совсем местечковых. На континенте кто-то потешается над конвульсиями острова, кто-то ужасается им, но многие чувствуют, что британская эпопея — частное проявление общей беды.

Брестский мир пошел, как известно, по сценарию Ленина, а не Троцкого. Унизительная капитуляция, потеря значительных территорий, потом денонсация договоренностей и реванш с возвращением большей части утраченного. В Европе политических талантов масштаба вождя мирового пролетариата незаметно. Разве что в Великобритании на неизбежных в результате нынешней фантасмагории новых выборах победит тот самый Джереми Корбин. Но он, как утверждают, троцкист, а не ленинец. На Ленина скорее смахивает Борис Джонсон. Так что спасения нет.

Источник
/ Мнение автора может не совпадать с позицией редакции /