Правительство планирует наращивать несырьевой экспорт на 9,4% в год, доведя этот показатель до $250 млрд к 2024 году. Об этом говорится в Основных направлениях деятельности правительства России на период до 2024 г.

Доля экспорта продукции обрабатывающей промышленности, сельхозпродукции, товаров и услуг в ВВП должна вырасти до 20%. В частности, объем экспорта продукции машиностроения должен составить $60 млрд, продукции автомобилестроения - $7,5 млрд, продукции гражданского авиастроения – $4,4 млрд.

Планируется, что объем экспорта железнодорожной техники составит $1,22 млрд. Правительство также рассчитывает увеличить сферу въездного туризма в ВВП до $15,5 млрд. Кроме того, кабмин к 2024 году намерен добиться роста производительности труда в несырьевых отраслях на уровне не ниже 5% в год.

По словам министра экономического развития Максима Орешкина, повышения производительности труда планируется достичь не только за счет роста инвестиционной активности, но и за счет внедрения современных управленческих технологий и технологий бережливого производства.

Отдельная тема - цифровизация. К 2024 году правительство планирует значительно увеличить затраты на развитие этого сектора экономики. Что касается ликвидации цифрового неравенства, к 2024 году все социально значимые объекты должны быть обеспечены широкополосным доступом в интернет. Планируется также увеличить долю компаний, которые осуществляют технологические инновации.

Кроме того, через 6 лет кабмин намерен увеличить объем транзитных перевозок контейнеров железнодорожным транспортом в 4 раза. Пристальное внимание будет уделено модернизации автодорожной сети: она должна быть проведена в 38 городских агломерациях и городах с населением свыше 200 тыс. человек. Половина автодорог регионального значения к 2024 году должна соответствовать нормативным требованиям.

Правительство намерено выделить на реализацию национальных проектов на ближайшие три года более 5,5 трлн руб. Об этом заявил премьер Дмитрий Медведев. Больше всего средств, по его словам, направят на социальную сферу и улучшение качества жизни.

Итак, правительство практически определилось с приоритетами. Названы основные направления развития и финансирования. Останутся ли эти планы фантазиями чиновников или действительно приведут к полномасштабному прорыву и устойчивому росту отечественной экономики?

Об этом мы поговорили с первым заместителем главного редактора делового журнала «Эксперт» Татьяной Гуровой.

Юрий Пронько. Предлагаю начать с экспорта. Какие-то фантастические цифры! 250 млрд долларов, несырьевой, неэнергетический сектор. Рост среднегодовой 9,4%. Я смотрю на эти проектировки – так хочется порадоваться. И тут же вспоминаю прогноз Минэка по следующему году: в лучшем случае, рост ВВП 1,3%. Как это все коррелирует между собой?

Татьяна Гурова. Вы правильно отметили этот парадокс - разрыв между темпами для экспорта и темпами роста экономики. Мне кажется, это ключевой вопрос относительно самого приоритета экспорта, такого глобального. Мы только что сделали как раз исследование «Рейтинг российских экспортеров». И сами по себе темпы роста, при определенных ситуациях на рынке, не являются запредельными.

То есть в этом году мы увидели прирост общего объема экспорта на 25%, прежде всего, за счет роста стоимости широкого круга сырьевых товаров. Но при этом достаточно энергично рос в 2017 году несырьевой экспорт. Поэтому сама по себе величина скакнуть за, предположим, пять лет со 150 млрд несырьевого экспорта до 250 млрд в этот момент не кажется невозможной, исходя из того, что мы видели в прошлом году. Темпы такие у нас есть.

Ю.П. Опять-таки, если будет благоприятная внешняя ценовая конъюнктура.

Т.Г. Да. Но когда мы говорим о несырьевом экспорте, мы не можем рассчитывать только на благоприятность конъюнктуры. Мы должны еще рассчитывать на то, что у нас есть товарная масса, которая в состоянии удовлетворить, соответственно, определенные рынки.

В своем исследовании мы обнаружили очень интересные детали, как раз касающиеся несырьевого экспорта. Их две, и кажутся они немножко противоположными. Первое: то, что среди несырьевых экспортеров появляются очень серьезные компании. Это компании с прекрасными технологиями. Одна компания производит нефтегазовое оборудование. Они вышли на экспорт, очень динамично развиваются.

И они говорят, что, к сожалению, в России сегодня продавать это оборудование уже некуда. Мы заполнили всю нишу. Благодаря своему абсолютно конкурентному состоянию спокойно выходим на американский рынок и там можем продавать.

Ю.П. Несмотря на санкции?

Т.Г. Несмотря на санкции, собираемся там продавать это оборудование. Или вторая компания, сталелитейная. Она тоже очень энергично наращивает экспорт - и сырьевой, и, соответственно, следующих переделов. Но в чем технология? Технология заключается в том, что базовое сырьевое производство - российское, а производство более высоких переделов находится ближе к потребителю, то есть уже на Западе.

Ю.П. Там, где, собственно, и создается более высокая добавленная стоимость.

Т.Г. Да. И на это как раз хочу обратить внимание. Получается, что в этом кейсе мы видим, что из-за отсутствия развитой внутренней индустрии качественное машиностроение в данном случае или качественная переработка металла не находят внутреннего спроса, поэтому основные свои мощности они выносят за рубеж. Мы не можем сказать, что это однозначно хорошее явление, но оно существует, приносит доходы этим компаниям. И нельзя сказать, что это негативное явление. Но мы видим здесь какую-то прореху.

И второй тренд, на который тоже обратили внимание наши исследователи. Есть такой показатель – доля экспорта, который используется в третьих странах, куда вы экспортируете, в конечном потреблении. Она показывает, насколько страна в состоянии производить товары, которые могут использоваться в глобальном потреблении у конечного потребителя. Если по широкому кругу развивающихся стран, от восточноевропейских до просто развивающихся стран латиноамериканских, эта доля последние пять лет растет хотя бы процентов до 30, то у нас она падает с 60 до 40%.

Это значит, что мы раньше производили больше товаров конечного спроса, которые можно было потребить в этой конкурентной мировой среде третьим странам, да любым странам. Имеется в виду и развитым, и развивающимся. Мне кажется, эти две вещи сигнализируют нам об одном и том же эффекте: о том, что, не имея развитой внутренней индустрии, которая не формирует ни регулярный большой спрос, ни регулярное предложение комплектующих сопряженных отраслей, мы как бы экспортируем, но буквально из последних сил.

Поэтому для меня всегда было вопросом, зачем такой мощный акцент на приоритете экспорта. Потому что, еще раз скажу, тылы как бы не годятся. И, кажется, что они всё меньше и меньше годятся. Именно в части несырьевой.

Ю.П. А в чем причины? Такое наращивание экспорта, такая ставка. При этом, вы уже оговорились, конечное производство находится ближе к потребителю. То есть компании всячески стараются туда перенести акцент и локализацию производства. На примере конкретной фирмы вы показали, что здесь все занято или уже не расширяется, с точки зрения объемов. Соответственно, надо выносить всё за.

Почему бы не стимулировать внутреннее потребление? Это же логично. Почему не создавать те условия, когда здесь будут потреблять? Мне это напоминает ситуацию, правда, с обратным эффектом, когда мы говорим об импорте. Еще до недавнего времени мы говорили: значит, мы туда сырье, а обратно – тапки. И как бы мы ни пытались что-то изменить, например, рост реально располагаемых доходов населения, все ведет к тому, что увеличивается не производство внутри страны, а импорт ширпотреба.

Т.Г. Да, конечно. Я тоже считаю, что это ключевая проблема. Для меня загадка эта ориентация на экспорт во что бы то ни стало. Хотя, наверное, она легко разрешается.

Мы начали свою рыночную жизнь, страна, я имею в виду, в условиях, когда мы имели неконвертируемый рубль, неконвертируемую валюту, и все наши усилия были связаны с тем, чтобы войти в нормальный финансовый мир. Потом мы столкнулись с кризисами, связанными с притоком и потом уходом иностранного капитала. И мы как бы чувствуем, что это большой риск. То есть недополучение валюты является для страны проблемой. Я думаю, это так и осталось.

И, соответственно, следующий логический шаг людей, которые принимают решения, что мы не хотим иметь зависимость от нефти, потому что она сильно волатильна. Давайте увеличим диверсификацию товаров, давайте производить товары с более высокой добавленной стоимостью. Наверное, мы найдем устойчивый спрос, и тогда наша система будет сбалансирована.

Ю.П. Мне представляется, что это ошибочное мнение. Потому что ситуация изменилась.

Т.Г. Во-первых, изменилась ситуация. Во-вторых, если бы это было так, если бы связь была именно такая, тогда высокие темпы роста экспорта немедленно провоцировали бы высокие темпы роста экономики. Очевидно, что мы имеем макроэкономический дисбаланс. То есть мы вкладываем все усилия в то, чтобы экспортировать то, что можем экспортировать. Но при этом мы не видим роста.

Почему мы не видим роста? Я очень люблю Майкла Портера, уверена, что для многих современных экономистов это старый дедушка, который когда-то, в 70-м году зачем-то исследовал систему конкурентной способности стран. Но у него есть прекрасный пример, который объяснял, почему каждая страна вырастила ту отраслевую экономику, которую вырастила. Понятно, что важным элементом всегда была ресурсная база, регуляторика в отрасли. Но крайне важным элементом были и так называемые сопряженные отрасли. Поставки комплектующих, материалов и так далее.

Мне кажется, когда мы развиваем внутреннее производство, в этот момент мы развиваем этот широкий производственный цикл, всю производственную цепочку за счет близости логистической, за счет близости языка, за счет близости культуры. Таким образом, у нас вся добавленная стоимость происходит внутри страны. И тогда первая ситуация дает нам высокие темпы экономического роста. Потому что все происходит внутри страны.

Когда мы выдергиваем очень качественное предприятие, создаем ему условия для того, чтобы он закупал правильные комплектующие, мы как бы делаем такой локальный островок успеха, который в силу того, что вокруг ничего не развивается, вынужденно уходит туда.

Ю.П. У нас это целые отрасли. Это нефтегазодобыча и переработка, это цветная металлургия и алюминий. Сейчас эти истории с так называемым «списком Белоусова». Из той же серии, это всё одна опера. Недиверсифицированная экономика и передергивания в сторону «на туда», на экспорт.

Т.Г. Да. Идея уходит корнями в 90-е годы, когда во что бы то ни стало нужна была валюта, для того чтобы страна себя чувствовала устойчиво. И никак не приходит идея того, что внутренний рынок способен дать больше, и это единственный рынок, который способен дать тебе устойчивую, развитую, проникающую всеми связями экономику.

Ю.П. То есть это фундаментальная заноза в голове у тех, кто принимает решения?

Т.Г. Думаю, пока да. Мы сейчас исследуем малый бизнес, совсем малый.

Ю.П. Он жив?

Т.Г. Жив и развивается. Это то, что вселяет всегда странное состояние, как бы тоже такого дисбаланса. С одной стороны, вроде все как-то коряво. А с другой стороны, вся эта ситуация, тем не менее, рождает малый бизнес.

Вот два примера. Одна компания делает доски для плавания, борды такие, на которой стоишь с веслом, как индеец, и плывешь. Молодая женщина делает эти доски. Небольшая компания, 30 человек работают. Естественно, ничего нет, материалы импортные закупают для изготовления этих досок.

Мне очень нравится история про клапаны на матрасах. Она говорит, что, если она эти клапаны закупает здесь, они стоят, я сейчас точно не помню, но типа 150 рублей штучка. А если она покупает в Китае - 15 рублей штучка. Вы представляете себе, какая эффективность? Она говорит, что тот материал, которым она пользуется, можно купить в России. Она обращается в крупные компании. Но. Во-первых, у нее маленькие объемы, она никому не интересна. А во-вторых, они делают немодно. Есть модное покрытие, и она поэтому закупает его на Западе.

Думаете, она одна такая закупает? Она говорит, спрос огромный. В тот момент, когда приезжает вагон с этим материалом, уже таких, как я, собирается столько, в общем, весь вагон уже раскуплен. Вот то, что мешает развитию. У нее в результате доска стоит 30 тысяч рублей. За 30 тысяч рублей в России она эту доску продать не может. Она тоже хочет на экспорт. Но у нее и комплектующие все оттуда. И Китай, перепроданный десять раз, и превратившийся если не в 150, не знаю, в 50 рублей, и материалы тоже импортные.

Теперь, предположим, мы всё это дело аккумулируем здесь. Мы снижаем себестоимость, доска стоит не 30, а 15 тысяч. Оказывается, уже нормальный спрос. Соответственно, дама начинает быстро развиваться на внутреннем рынке, и мы все катаемся на ее досках. Ну, не все, но 60% на ее, а 40% на других. Это такой первый пример.

Второй пример. Такие же молодые ребята. Она из Ярославля, а эти, по-моему, из Тулы. Они производят сумки. Визуально вполне себе приличные сумки, кожаные. Я говорю: хотелось бы, чтобы кожа была получше. Они говорят: другой нет. Всплывает тема кожевенного производства. Они, опять же, для того чтобы делать дешево, покупают что-то внутреннее, достаточно плохое. А внешнее дорогое.

И в том и в другом случае, казалось бы, простая рекомендация. Ребята в правительстве, сделайте эти предприятия, постройте их. На что нам, конечно, возразят, что это большие капиталовложения. Одно дело сделать компашку, где у тебя 15 девочек делают доски или шьют сумки. И совсем другое дело – купить оборудование и наладить производство сырья.

Соответственно, всплывает вторая тема - собственно спроса. Ну, и масштаба спроса. Это, конечно, уже задача, которую надо считать, думать, предметно обсуждать. Но если мы этого не делаем, мы всегда имеем ту ситуацию, которую я описала. Мы никогда не сможем развить эти простые отрасли промышленности. Если мы это делаем, мы рано или поздно придем к ситуации, когда у нас возникнет баланс. Я убеждена, что это так. Что можно создать эту цепочку, восстановить, чтобы она была работоспособна.

Ю.П. А есть ли у нас время? Я, честно говоря, серьезно сомневаюсь. Глобальная экономика, при всех ее изъянах, недостатках, торговых войнах, протекционистских мерах и так далее, все-таки динамично развивается. Ну неспроста же у нас появился в майском указе тезис о том, чтобы выше среднемировых показателей. Мы явно по ним в обозримой перспективе недотягиваем. А в этих проектировках, Основных направлениях деятельности правительства до 2024 года все выглядит красиво.

Мы либо глобально подходим - строим, я не знаю, высокоскоростную дорогу Москва – Пекин. Причем те участки уже готовы, а наши… Как не начиналась стройка, так и не начинается. Вот Кудрин на днях заявил, что цены на ближайшие три года на нефть вырастут. Всё, ребята, жизнь удалась, чего париться! Будет опять $100.

Вы привели пример двух фирм, двух разных производств, где есть такое понятие, как постоянные издержки. В том числе, мне представляется, что этой даме с ее доской легче и проще локализовать производство в Китае, нежели здесь, в собственной стране.

Т.Г. Когда на них смотришь, удивляешься, какие правильные рассуждения. Эта дама, она говорит, что, да, у нас в стране ничего нет, здесь можно наладить любое производство. У нее хорошая маржинальность, ее все устраивает в Ярославле. Она на своей доске катается.

Ю.П. Но только клапан у нас стоит 150, а в Китае 15.

Т.Г. Появляется новая плеяда, 30 - 40-летние, которые должны развиться. Если условия для них не будут созданы, конечно, большинство из них сойдет на нет. Потому что невозможно при низком спросе развиваться при отсутствии этих ресурсов. Именно поэтому задачи нетривиальные. Эти материалы должны производиться в определенном объеме, они должны быть достаточно дешевыми в итоге. Но не заниматься этим категорически нельзя. Это как раз и приведет к высоким темпам экономического роста.

Ю.П. На ваш взгляд, что государство должно сделать? Я понимаю, это многогранник. Но есть реперные точки, которые показали бы, что государство заинтересовано во внутреннем развитии. Надо развивать эти предприятия - 30, 40, 50, 100, 150 человек. Малый, средний бизнес.

Я ни в коем случае не говорю, что нет необходимости в крупных и вертикально интегрированных корпорациях, у них свой функционал. Они уже на совершенно другом уровне находятся. Но я же понимаю, тот объем нефти, который мы добываем, мы никогда не сможем потребить внутри. То же самое газ. Это мне напоминает историю с Южной Кореей, с автомобилестроением. Это экспортно ориентированная отрасль. Она производит столько автомобилей, сколько никогда сама не будет потреблять на внутреннем рынке. Где эти реперные точки, что необходимо сделать?

Т.Г. С одной стороны, у нас экономика стала достаточно сложной. Тут и доски производят, и сумки шьют, и сельское хозяйство развивается, и даже семена уже начали выращивать и производить новые.

Ю.П. Неплохо сказано: даже.

Т.Г. Да. До генетики дело доходит. Как бы всего очень много. Мне кажется, нам нужно что-то похожее на отраслевое планирование. Я бы в некоторых частях перенесла акценты на решение задач, связанных как раз с расшиванием этих узких точек, типа создания фабрик по производству каких-то материалов и так далее. Там, где уже возникла цепочка какая-то создания стоимости, уже известны объемы импортируемой продукции, ресурсы и материалы. И, в принципе, под эти задачи можно создавать производство.

Это будет точечная работа. Где-то это будут очень масштабные инвестиции, где-то - более локальные. Но я уверена, что она себя окупит. Например, оказывается, мы экспортируем практически все материалы для производства зеркал. Что, зеркало трудно сделать? Это же несложно. Известен объем, известен регион, куда это все привозится. Создайте здесь завод, который делает ровно то же самое, но пусть будет конкуренция.

Ю.П. Почему не создают? Это, скорее, вопрос к власти, к бизнесу, к кому?

Т.Г. Конечно, к правительству. Это вопрос отраслевого планирования. Конечно, везде нюансы. Нельзя сказать, что взял, построил завод, начал работать. Может, у тебя спроса не будет. То есть тебе надо посчитать. Ты посчитал, оказалось, что объем очень большой, соответственно, тебе нужен серьезный инвестор. Это такая работа по выстраиванию кластера. Она нужна.

Ю.П. Я с вами соглашусь. Есть пример, конкретно это Республика Татарстан, где уже кластеры созданы. Там директивно-добровольно все происходит. То есть спускается всем районам: создать промышленные кластеры. Есть потенциал, нет потенциала – глава района должен отчитаться перед Рустамом Миннихановым и правительством республики о том, как это у них все развивается. А если не развивается, получишь еще подзатыльник.

Но там есть и реальные положительные примеры федерального уровня. Я имею в виду ту же Алабугу. Это беспрецедентно с точки зрения реализации. Калужская область уже притчей во языцех стала, с ее кластерами, локализацией того или иного производства, вплоть до автомобилестроения. Я понимаю, везде, наверное, так не получится.

Вы не боитесь того, что чиновники просто скажут: это не наша функция? Как Центробанк говорит, и абсолютно, согласно действующему закону, справедливо: мы не отвечаем за экономическое развитие. Не думаете, что вас в этом обвинят?

Т.Г. В чем?

Ю.П. Что это не их епархия.

Т.Г. Во-первых, был совсем недавно период, когда они занимались таким отраслевым планированием. Уже, я имею в виду, в наше время. Скорее, меня смущали поиски очень простых решений. То есть, если всплывала тема, например, развития текстильной отрасли, легкой промышленности, сразу всплывала идея гарантированного спроса. А гарантированный спрос – это, например, спецодежда. Ну и, соответственно, тогда цепочка выстраивается. Вот это смущает.

То есть сами по себе решения принимаются. Но они принимаются в очень узком контуре. Нет вот этого расширения. Нет понимания, из чего складывается экономический рост.

Ю.П. Я хочу вернуться вновь к экспорту и к основным направлениям деятельности правительства России. Что меня здесь радует. Ну, выглядит все очень обнадеживающе. Диверсификация экономики. У нас, правда, какая-то зацикленность на экспорте. Это первая позиция, с которой, собственно, правительство и выступило. Объемы экспорта продукции машиностроения должны в среднегодовом разрезе прирастать на 8,6%, достигнуть 60 млрд долларов. Автомобилестроение – 7,5 млрд долларов. Продукция гражданского авиастроения – увеличение экспорта в 9 раз, до 4,4 млрд долларов.

Я прекрасно понимаю, что нынешняя база авиастроения, как бы тут не выпасть из зоны русского литературного языка, небольшая. И, собственно, вот эти 900% - они, конечно, звучат так – ух! Но о каком экспорте гражданской авиации может идти речь, если собственное небо уже давным-давно не принадлежит нашим авиастроительным компаниям?

Т.Г. Ну, мы же об одном и том же говорим. Я с вами согласна. Меня удивляет другое: почему бы не попробовать сделать для своих хорошо? Так, чтобы не хотелось чужое покупать. Что касается любой техники, автомобилей, неважно чего. Сделайте так, чтобы свои не могли оторваться. И тогда у вас и там все будет прекрасно.

У меня есть хороший пример. Это компания «Технониколь». Она производит огромное количество материалов. Мало того, что возглавляет ее очень умный человек, это еще и очень успешная компания. У нее есть все критерии считаться абсолютно успешной. С нуля созданный бизнес, 62 завода, огромная выручка - 80 млрд рублей. Вся страна завалена, и экспортируют, производительность труда самая высокая в Европе. Ну, в общем, идеальная компания.

Я недавно с ним разговаривала и спросила, за счет чего растут. Оказалось, за счет экспорта.

Ю.П. То есть не внутреннее потребление, а за бугор.

Т.Г. Да. Спрашиваю, сколько у вас этого экспорта, доля. Он говорит: то ли 10, то ли 13%. 10% у компании с мировой производительностью труда. Он говорит, что с удовольствием вернет в Россию эти объемы. Потому что экспорт – это низкомаржинальная деятельность, с огромными издержками и серьезными вложениями капитала.

И это говорит человек, про которого нельзя сказать, что он делает что-то плохо, он делает это отлично. Он спортсмен и всегда приводит простой пример. Если вы хотите участвовать в мировом чемпионате по биатлону, он биатлонист, и не можете выиграть внутренний, то не можете выиграть мировой.

Внутренний рынок, о чем, собственно, писал Портер, это та среда, которая создает тебе возможности для того, чтобы расти. Естественно, многим она создает возможности. Плюс к этому большой выигрыш в том, что она создает возможности для твоих сопряженных отраслей. Отсюда берется мощь. А экспорт – ты там один. Научился ты делать эти нефтегазовые какие-то штуки – молодец. И пошел их туда продавать. Тебя и там купят, потому что ты отличный парень, ты делаешь очень высокотехнологичную продукцию.

Ю.П. Мне кажется, ответ на все те вопросы, которыми я вас сегодня закидываю, кроется в очень простом. У нас сегодня модное слово «таргет» с легкой руки Эльвиры Сахипзадовны. Целеполагание правительства, целеполагание общества и целеполагание бизнеса – они разные. Наш кабинет министров придумал очередную фенечку – новый институт развития. Будет он называться весьма нетривиально – Фонд развития.

Чем же будет заниматься новый Фонд развития, под который выделяется чуть ли не 5 трлн, опять какие-то невероятные суммы. Будет подключать школы и больницы к интернету, с одной стороны.

Т.Г. Нужное дело.

Ю.П. Неужели для этого надо было создавать Фонд развития, чтобы широкополосный интернет дошел до каждой школы и больницы? С другой стороны, он будет заниматься строительством наших объектов, например, в зоне Суэцкого канала. И тут я узнаю, что у нас какие-то есть объекты гражданского профиля, в данном случае я не разглашаю государственную тайну, которые призваны способствовать экспорту российских товаров и услуг. Займется транспортной инфраструктурой, и не только транспортной. И я тут начинаю вспоминать, сколько у нас институтов развития, в которые уже грохнули колоссальные средства.

Т.Г. Именно эта мысль мне пришла в голову в другой, так сказать, комбинации. До того как появились эти документы, были высказаны как раз правительством два тезиса. А) был тезис высказан, что у нас наступают тяжелые времена, нас ждут тяжелые шесть лет. И я подумала, что у нас-то профицитный бюджет, по-моему, там 1,7 трлн рублей. У нас никогда так дорого не стоила в рублях нефть. Собственно, поэтому отчасти у нас профицитный бюджет. У нас потрясающее положительное сальдо торгового баланса.

Ю.П. Я бы сказал, невероятное.

Т.Г. Такого не было давно. И мы говорим, у нас плохие времена.

Ю.П. Вы забыли еще одну деталь. У нас наши золотовалютные резервы приближаются к сумме, которой никогда не было в России, – полтриллиона в долларовом эквиваленте.

Т.Г. Тогда задаешься вопросом, что такое хорошие времена? Вот я и думаю, как же так, если у тебя все есть и деньги у тебя есть, что же плохо? Ты, значит, что-то знаешь, что плохо. Ну, с одной стороны, у нас почему-то при этом низкие темпы экономического роста. Похоже, проблема заключается в том, что мы с достаточной степенью регулярности инвестируем деньги в капитал, который не дает соответствующей отдачи. И, наверное, предполагаем, что в ближайшее время мы собираемся делать почти то же самое.

Иначе откуда разрыв? Если у тебя здесь полно, и ты говоришь, что это плохо, и у тебя низкие темпы роста, значит, происходит такой дисбаланс. Мне тоже пришла в голову эта мысль: не пора ли посмотреть институты развития, сколько было вложено, и просто посчитать, сколько активов, ну, реальных активов, было создано на эти деньги. Не для того, чтобы кого-то осуждать или не осуждать, просто понять, как мы тратим эти деньги.

Второе, что приходит в голову, что все равно нужна транспортная инфраструктура, и все равно нужны долгосрочные проекты, и все такое прочее.

Ю.П. Кто же против-то!

Т.Г. По-видимому, у нас просто нарушен баланс. То есть у нас очень сильно нарушен баланс между инвестициями в капитал с долгосрочной низкой или отрицательной отдачей и, соответственно, инвестициями с более коротким оборотом с большей эффективностью. Я думаю, в этом причина.

Ю.П. А люди к этому прибавляют повышение пенсионного возраста, увеличение фискальной нагрузки, не только налога на добавленную стоимость, но и предстоящую индексацию акцизов на топливо. Которая, безусловно, шарахнет по всей цепочке, и будет заплачена из карманов не только российских автомобилистов, но и всех потребителей. И так далее и тому подобное.

У вас куча денег в буквальном смысле. Но они на это говорят: а вдруг черный день. А у нас в загашнике есть заначка.

Т.Г. Я к этому и клоню со своим капиталом. Что главная проблема, которая, судя по всему, есть, постоянно действующая, в макроэкономическом, теоретическом смысле, что мы не создаем капитал.

Ю.П. Боязнь потерять кэш.

Т.Г. Да. Это странно, что мы валюту импортную считаем капиталом. А капитал, который есть, наши заводы, пароходы и прочее, капиталом не считаем. А капиталом является именно это. Если у тебя это есть, если ты валюту или рубли, неважно, инвестировал в высокоэффективный капитал, у тебя всегда все будет в порядке. Вот главная проблема, главный разрыв.

Я с вами согласна, что все странно. Странно и с акцизами. Зачем нужны акцизы, чтобы инфляция была? Чтобы инфляция была, значит, мы еще ниже будем иметь вложения в капитал, такой мелкий, дисперсный, что ли, еще больше осложнений будет создаваться? Непонятно.

Ю.П. Плюс у нас непонятная ситуация с доходами населения. Если даже Росстату приходится с завидной периодичностью признавать падение. Августовские данные они же выпустили. Им пришлось сообщить о том, что реально располагаемые доходы снизились на 0,9%. Это очень плохо, на самом деле. Переводя с этого цифрового языка, мы вновь ушли вниз. Хотя вроде как шли вверх.

Т.Г. Нет, мы не шли вверх. Мы шли ровно вниз.

Ю.П. Вы вспомнили слова премьера Медведева. На том заседании, кроме слов про сложные времена, был еще один доклад, человека, которого мы с вами хорошо знаем, министра экономического развития Максима Орешкина. Он сообщил о том, что через шесть лет мы преодолеем все противоречия. И почему-то была названа Германия. Я не знаю, почему. И войдем в топ-пять самых больших экономик мира. Можно, конечно, над министром экономического развития поёрничать, но думаю, он идет по принципу покупательной способности. И там действительно разница между Германией и Россией составляет десятые доли процента.

Но физически экономики не просто разные, с точки зрения диверсификации. Это вообще как небо и земля. То есть высочайшая степень добавленной стоимости в немецкой экономике. И то, что было проиллюстрировано Татьяной сегодня, на примере доски, где клапан надо закупать в Китае. У меня вновь возник диссонанс.

Т.Г. Так через шесть же лет. Сейчас тяжелые времена, а через шесть лет все будет хорошо. Я сама писала почти 15 лет назад, что мы имеем шанс обойти Германию и войти в пятерку.

Ю.П. Если перейти на покупательные способности.

Т.Г. Чисто арифметически это, конечно, все считается. Думаю, что и господин Орешкин делал то же самое. Нарисовал темпы роста. Ну, не нарисовал, посчитал. И получилось, что если все пойдет так, мы войдем. Я тоже не понимаю. Слышу вот, инфраструктурные проекты. Причем очевидно, что инфраструктурные проекты дадут всплеск экономически. Неочевидно, что они не дадут инфляции.

Вот вам пример. «Эксперт-Юг» только что опубликовал список 200 крупнейших компаний Юга и выводы. Пока шла олимпийская стройка, экономика была достаточно диверсифицирована. То есть росли компании разных отраслей. Закончилась стройка – соответственно, рост прекратился. Мы опять видим, что сам по себе инфраструктурный проект без сознательного выстраивания какой-то промышленности тебе долгосрочного капитала для роста не дает. Не дает – и все тут.

Ю.П. То есть эффект в моменте.

Т.Г. Да, в моменте. Это не значит, что от этого надо отказываться. Это значит, что этого недостаточно. Что сейчас уже требуется тщательность. Что нельзя так залихватски. Каждая промышленность требует разобраться, что так, что не так, что имеет смысл построить, что пока не стоит. Это я, опять же, говорю, к сожалению, с одной стороны.

С другой стороны, конечно, современная экономика очень сложная, диверсифицированная. Наше государственное управление, естественно, это не госплановская история, созданная. Невозможно заменить Госплан. Где-то надо искать эти крупные проекты. Я давно предлагала этот эксперимент. Мне кажется, если правительство этот профицит, а он, насколько я понимаю, равен примерно 70% наших взносов в страховой фонд Российской Федерации за год, нам списало обратно, вернуло деньги в том же самом размере, предположим, мы бы не заплатили страховые взносы, то есть нам бы вернули все, что мы заплатили.

Ю.П. Вы до тика доведете чиновников Минфина такими предложениями!

Т.Г. Просто ради эксперимента. И посмотреть, что будет. У компаний, у широкой массы предпринимателей вдруг появятся дополнительные деньги. Причем довольно большие.

Ю.П. Это к вопросу о стимулировании.

Т.Г. Ну, раз уж обнаружился избыток, верните людям деньги. Я уверена, эффект будет потрясающий. Китай сейчас снижает налоги. Вся Европа снизила налоги, когда кризис начался. У нас реально большая налоговая нагрузка. Проведите эксперимент, верните эти деньги людям. И увидите, что получится.

Ю.П. Они скажут: вам эксперименты проводить, а нам потом платить, непонятно из какого кармана.

Т.Г. Почему непонятно, из какого? Пожалуйста, выпустите облигации. И те же деньги они вам принесут. Просто этого никогда не пробовали.

Ю.П. Это же надо брать на себя ответственность.

Т.Г. Ну, как без ответственности. Через шесть лет спросят: что же у тебя роста нет? Я имею в виду Орешкина.

Ю.П. Я надеюсь, что спросят. Ведь разумное предложение. Отстимулируйте, дайте нам небольшие послабления в части соцвзносов, в части платежей в соцфонды. Что сказал Минфин? Нет, не будет этого.

Т.Г. Просто безобразие! Очевидно же, что это работающий инструмент. Что тут торговаться за копейки?!

Ю.П. Правительство определило нашу жизнь до 2024 года. Как вы думаете, что нас ждет?

Т.Г. Через шесть лет? При том, что мы будем строить инфраструктуру в большом объеме…

Ю.П. Создавать новые институты развития.

Т.Г. Не знаю. Всегда была оптимисткой, но я не вижу причин для серьезного экономического роста вообще никаких.

Ю.П. Мы, скорее, можем оказаться на обочине глобальной экономики?

Т.Г. Мы как бы стабильно на ней находимся. Те структурные диспропорции решений, которые мы с вами сегодня обсуждаем, и дают этот результат 1,6. Ведь экономика – это такая штука, если ты не изменил какой-то механизм ее регулирования, если у тебя стабильно эти 1,6-1,6-1,6, ты все время одно и то же делаешь.

Если что-то принципиально не изменилось, откуда возьмется рост? Большие инфраструктурные проекты, конечно, должны дать рост локальный. Но я не вижу причины для принципиальных каких-то изменений. Думаю, ничего не изменится.

Ю.П. Задачи, которые поставлены президентом, звучат очень красиво. Еще более красиво, чем даже указ президента, выглядят эти Основные направления деятельности правительства Российской Федерации до 2024 года. Но, к сожалению, я соглашусь с нашей сегодняшней гостьей, я очень пессимистично смотрю на ближайшие шесть лет. Дай Бог, чтобы мы ошибались.
/ Мнение автора может не совпадать с позицией редакции /