Экс-сотрудник ФСБ Игорь Стрелков (Гиркин) стал известен широкой публике весной 2014 года, когда после присоединения Крыма к России захватил административные здания в городе Славянск Донецкой области, объявив о переходе города под власть ДНР. Несколько месяцев Стрелков воевал в Славянске, потом возглавил вооруженные силы ДНР, однако в итоге непризнанные территории покинул и ушел в отставку. Стрелков много заочно полемизирует с помощником президента Владиславом Сурковым, на которого возлагает ответственность за непризнание Россией ДНР и ЛНР и отказ вводить туда регулярную армию. После возвращения с Донбасса Стрелков возглавил движение помощи ДНР «Новороссия». Также он участвовал в создании «Комитета 25 января», куда вошли публицисты и общественные деятели националистических взглядов, а на прошлой неделе организация была преобразована в «Общерусское национальное движение». 

Движение уже опубликовало декларацию и заявило о себе непризнанием Беловежского договора о создании СНГ и требованием присоединения Украины и Белоруссии к России. Также в декларации говорится о необходимости преобразования России в государство, которое контролировалось бы русской нацией и при этом придерживалось демократических ценностей, защищало права и свободы человека. Стрелков предлагает ввести визовый режим для государств Средней Азии, а вот для граждан США, Евросоюза и других развитых стран, наоборот, упростить въезд.

Движение «Новороссия» занимает несколько маленьких комнат в здании недалеко от метро «Таганская». Ремонта нет, и ходить приходится аккуратно. Как только попадаешь в помещение, по запаху чувствуется, что тут живет кошка. Огромный рыжий кот по кличке Хмурый во время интервью спит на столе у Стрелкова. На стене — календарь с портретом Николая II, такой портрет стоит и у Стрелкова на столе.

«В этом отношении я не спорю с Навальным» br />
— Недавно вы опубликовали декларацию. Хочется понять, во-первых, кто является ее автором. Во-вторых, в ней же есть явные противоречия. С одной стороны, там речь идет о европейских ценностях, о сближении со странами Первого мира, с другой стороны — о необходимости вернуть себе Украину и Белоруссию. На мой взгляд, это несовместимо.

— Во-первых, декларация — это плод коллективного творчества. Конечно, базовые вещи писали господа Крылов и Просвирнин, но она правилась и дополнялась многими людьми. Я сам участвовал в правке декларации и писал отдельные абзацы. Хотя не буду отрицать, что базовый текст был создан представителями националистического крыла. Но декларация — это не десять заповедей, высеченных на каменных скрижалях. Это — документ, который будет дополняться, правиться. Речь не идет о кардинальных изменениях — мы не флюгеры, чтобы постоянно меняться, но это — рабочий документ. Он может видоизменяться в зависимости от изменения реальной политической обстановки. Согласитесь, что любые демократические и правовые нормы могут действовать, только когда государство или общество находится в более менее спокойном состоянии. В условиях жесткого кризиса они не то что не действуют — они способны привести к ускоренному разрушению государства и общества. Сейчас декларация представляет из себя, выражаясь жаргоном, набор наших «хотелок» — того, что бы мы хотели видеть в идеале, если переход от нынешней ситуации произойдет без каких-либо масштабных потрясений. При этом я — один из самых правых в Комитете, хотя постоянно оппонирую националистам. Потому что правые без союза с левыми сейчас не способны создать структуру, выражающую общее мнение патриотических сил. А декларация выражает такое мнение.

— И все-таки я не понимаю, вы хотите воссоединения с Украиной и Белоруссией или демократии?

— Давайте я вам зачитаю, как это звучит. «Мы выступаем за объединение Российской Федерации, Украины, Белоруссии, а также за объединение иных русских земель в едином общерусском государстве, превращение всей территории бывшего СССР в безусловную русскую зону влияния». Вот, скажите, где тут сказано о войне? Я понимаю, что когда человек читает данную фразу, он представляет себе Стрелкова, рейд на Славянск, действия в Крыму, пять войн, которые у меня в активе, и считает, что Стрелков обязательно построит нечто типа вермахта и пойдет завоевывать Украину, Белоруссию и все, что пожелает. Где это написано в декларации? Может быть, наши политические противники и многочисленные кремлеботы, тролли, хотят видеть такое толкование, что есть тупой солдафон, фашист, который мечтает нажить себе славу Наполеона. Но это не так.

— А как вы видите вариант бескровного объединения?

— Еще раз повторю, что декларация — это набор «хотелок», то, к чему мы стремимся. Например, для объединения Белоруссии с Россией совершенно необязательно воевать. Я полагаю, что при здравой политике и при том, что к той же Белоруссии будут относиться не как к возможному объекту для разграбления, объединение возможно без всякой войны и без какого-либо кровопролития. Что касается Украины, это, конечно, другой вопрос. Война уже идет, и никуда мы от нее не денемся. Войну эту надо выигрывать, потому что в случае ее проигрыша мы проиграем не только на Украине, но и везде. Мое мнение тут не меняется. Эта дилемма стала безальтернативной с момента воссоединения с Крымом. Это действие было правильным, но я подчеркиваю не его правильность, а его значение. После этого вариантов примирения нет: или разгром хунты, или капитуляция перед хунтой.

— И все-таки, если мы идем по вашему сценарию, то речи о дальнейшем сближении с «Первым миром», о чем говорится в декларации, не будет — последует только новая волна санкций.

— Я никогда не был юристом, мое основное образование — это пятимесячные курсы при академии ФСБ России, где я изучал борьбу с подпольем и организацию работы с подпольем. Я не юрист. Но тем не менее когда обсуждаются столь серьезные вещи как декларация, ее надо читать дословно, не надо сочинять. Мы за привлечение в Россию представителей бизнеса, политики из так называемого Первого мира. Но там не написано, что мы за то, чтобы устраивать дружбу со всем Первым миром на их условиях. Нет, мы за построение в России суверенного, свободного, правового — как это смешно ни звучит от меня — государства. Если оно станет таким, то мы сами выйдем на один уровень со странами Первого мира. Более того, сейчас мы прекрасно в экономическом отношении встроены в систему Первого мира. Встроены на уровне сырьевого придатка, трубы, по которой из нас выкачивают все ресурсы, а мы получаем за счет этого средства, которые также вывозятся туда. В этом отношении я не спорю с Навальным: вся система работает на коррупционном приводе «украсть, продать, вывезти за границу».

«Наша задача — не свергать режим»

— Вы заговорили о возможности смены власти в России. Как вы хотите бороться за власть? Собираетесь баллотироваться в Госдуму?

— Нет. В Госдуму я баллотироваться не собираюсь. У меня вообще нет вкуса к политике. Когда я говорю, что не хочу заниматься политикой, я не лукавлю. Я и сейчас ею не хочу заниматься. Она мне неинтересна, и я отлично знаю, что такое политика, и я отлично знаю, что это такое, с точки зрения бывшего сотрудника органов госбезопасности: это предельно грязное дело, где все врут. Я врать терпеть не могу.

— Тогда зачем вы ею занялись?

— Затем же, зачем я поехал в Крым, а потом в Славянск. Мне давно не нравится воевать. Еще Наполеон говорил, что для войны нужен определенный возраст. Человек после 40 лет, тем более воевавший до этого, воевать не хочет. Он много видел, он прекрасно знает, что романтики там нет, груз пережитого давит, и вкуса к риску тоже уже нет — а риск на войне необходим. Но я выполнял свой долг. Я ничего не получил за Крым — даже спасибо не сказали. То же самое я делал и в Славянске. Если бы меня буквально не заставили снять маску (почему и как — это отдельное дело), вы бы так и считали, что полковник Стрелков — это крутой капитан ГРУ с огромными плечами, который плевками сбивает самолеты и сжигает одним выстрелом колонну танков. Так же и в политике — я в ней не потому, что мне это нравится или хочется. У меня нет вкуса к власти, особенно в мирных условиях, в военных условиях я и сам могу ее взять — это не проблема. Я ничего не понимаю в экономике, хотя читаю о ней, самообразовываюсь, но вкуса у меня к ней нет. Мне не интересны все эти игры с выборами, рейтингами, необходимостью иметь популярность у населения и врать ради этого. Мне это неинтересно. Но я вижу сейчас кризисную ситуацию в стране и не могу оставаться в стороне. Раз уж так получилось волею судеб, что я приобрел определенную популярность, известность, я не имею права ее зарыть в землю, как таланты из известной притчи.

— Как вы тогда будете мирно бороться за власть?

— Мы не будем бороться за власть мирным путем и вообще бороться за власть сейчас.

— А что тогда Вы собираетесь делать?

— Мы и раньше говорили, что нынешний режим обречен, он сожрет сам себя. На наших глазах происходит саморазрушение режима, который не желает меняться. Он распадается и на уровне экономики, и политики, и даже властной вертикали, потому что она раскалывается. Наша задача — не свергать этот режим, хотя бы потому, что мы видим на примере Украины, к чему приводит свержение. Наша задача — когда режим начнет обрушиваться, иметь ту силу, которая сможет сохранить страну. Мы нацелены не на противостояние с нынешним режимом, а на спасение страны от катастрофы и выстраивания нового политического будущего.

— То есть в ситуации кризиса взять власть?

— Да, в каком-то смысле в ситуации кризиса взять власть. Другого варианта для прихода к власти сейчас просто не существует. Любой человек, который живет в нашей стране и не является патологическим лицемером или членом партии «Единая Россия», понимает, что все выборы — это просто фикция и профанация, начиная с начала 90-х.

— Вы знаете, что националистов в нашей стране, как правило, просто сажают. Не боитесь, что вы и ваши союзники окажетесь в тюрьме?

— Не боюсь. Не потому что не могут посадить, а просто не боюсь, и все. Понимаете, в чем я отличаюсь от того же Навального. Навальный всю жизнь был политиком, зарабатывал деньги, и для него личный комфорт — это большая ценность. Я тоже люблю комфорт. Я не отшельник, не монах, я люблю и хорошего пива выпить, не против вкусно покушать, люблю путешествовать. Но за свою жизнь я побывал в таких ситуациях, которые Алексею Навальному и не снились. И я представляю, что со мной может быть, если я попаду на зону или в КПЗ. Поверьте, я бывал в худших ситуациях. Может быть, со стороны это смотрелось по-другому, но, когда я находился в Славянске, я понимал, что ставка — это моя жизнь. Причем шансов на то, что ты выживешь, гораздо меньше, чем на то, что ты победишь. Я не настолько отмороженный авантюрист, чтобы быть уверенным, что мы победим. Я понимал, что шансы не очень велики, что мы идем по большому счету в никуда, что, может быть, нас поддержат, а может быть, и нет. В итоге нас поддержали наполовину. И я понимал, что лично для меня шансы выйти живым из этой ситуации — примерно 1 к 10. И я шел туда не за славой. Меня до сих пор тяготит публичность, я не люблю, когда меня узнают на улице и подбегают за автографом...

— Соглашаетесь дать автограф?

— Сейчас меня подзабыли чуть-чуть, и я, наконец, могу снова ездить в метро. Сейчас кто-то приглядывается, вспоминает что-то, но из телевизора я вылетел, и фамилию Стрелкова могут еще вспомнить, а внешность уже нет. Но возвращаясь к вашему вопросу. Я не боюсь, что меня посадят. Более того, я не думаю, что мня могут посадить, я считаю более вероятным вариант, что меня просто уберут — автокатастрофа какая-нибудь или что-то в этом роде. Я как спецслужбист считаю это более рабочим вариантом.

— Вы фаталист?

— Я не фаталист. Я исхожу из известного римского принципа «делай, что должен, и будь, что будет».

«Команда Путина способна только воровать»

— Раньше вы говорили, что поддерживаете Владимира Путина. Ваше отношение к нему изменилось?

— Видите шкаф в углу кабинета? Вот за ним стоит портрет Владимира Путина, запыленный, а раньше он висел на стене над столом. Он висел до начала сирийской авантюры, но он висел не потому, что я люблю Владимира Путина и считаю его лучшим руководителем в стране, а потому, что пока шла война и была надежда, что он будет ее вести как верховный главнокомандующий, а не как капитулянт-пораженец, я готов был его воспринимать как верховного главнокомандующего. Но сейчас Путин идет по пути Милошевича, один в один. У него еще есть время свернуть с этого пути, но пока он по нему марширует. Если он свернет с этого пути, если мы увидим Путина образца 2014 года и при этом будет выполнен ряд условий, тогда я могу его снова поддержать.

— Каких условий?

— Когда в 2014 году Путин резко сменил внешний и внутренний политический курс, он должен был одновременно произвести смену кадров. Егор Просвирнин меня всегда страшно критикует, но просто эту цитату Сталина помнят все: «Кадры решают все». Если самое нужное и полезное дело поручить мерзавцу и прощелыге, он обязательно сворует, проворонит, продаст. У Путина команда бессменная. Часть кооптирована с ельцинских времен, часть он сам собрал из своего кооператива, из товарищей по татами и подворотням. Эта команда способна только воровать и ничего больше. Я был уверен, что начнется процесс кадрового обновления, что он будет собирать под новые задачи дееспособную команду, потому что противостоять Западу даже в политическом плане невозможно, когда дети министра иностранных дел учатся в Великобритании, когда собственные дети живут в Голландии, когда у главного человека по Украине бывшая семья живет в Лондоне. Нельзя воевать против противника, имея в качестве исполнителей потенциальных шпионов. Хотя, думаю, там не только потенциальные есть. 

Но этого не произошло. А нельзя на легковой машине, которая предназначена для прогулки по автобану, ехать за грибами в дождь. И теперь эта легковая машина завязла, а он не хочет из нее вылезать. Не знаю, боится ли он из нее вылезти или не понимает необходимости, но он в ней сидит и медленно тонет в болоте. 

Далее. Когда мы вступили в противостояние с Западом, нам надо было уравновесить политику и экономику. Если мы строим внешнеполитический суверенитет, нам нужен и экономический суверенитет, если мы от него отказываемся, то о независимости не может идти и речи. Труба не может быть независимой. Надо было или начать перестройку экономики, или развернуться назад и вернуть политику в соответствии с экономикой. У нас же политика и экономика идут в разные стороны, и в итоге мы не идем никуда, а топчемся на месте и просто проигрываем и тут, и там.

— Но говорят же об импортозамещении.

— Говорить они могут все, что угодно. Но, например, возвращение к разработке экономической политики Кудрина — это показатель, что ничего они менять не собираются. Кудрин — это экономика трубы. Я не знаю, какой он финансист и как он может экономить государственные ресурсы (финансы), но это — экономика трубы, причем трубы деградирующей. Я читал недавно лекцию в РАНХиГС и нарисовал на доске трубу, по которой из России на Запад идет сырье, там оно продается, часть денег возвращается назад и тут же возвращается на Запад. Но труба имеет определенную пропускную способность, Условно, добывается 100% ресурсов, но не все они доходят до Запада, потому что на трубе есть обременение. Обременение — это ядерное оружие, армия, флот, наука, культура, социальное обеспечение, пенсионеры, госаппарат. И это обременение съедает условно 50% того, что могло бы дойти на Запад целиком. Поэтому западная экономика заинтересована, чтобы обременение уменьшалось, и Кудрин — он хочет убрать обременение. А это — мы с вами, это наш суверенитет, наша независимость, армия, это наше. Кто не хочет кормить свою армию — будет кормить чужую.

— Не рассматривали вариант, например, вступить в Общероссийский народный фронт, чтобы помочь Путину провести реформы?

— Если вы полезете в кучу навоза, вы же понимаете, что замажетесь? Это без вариантов. А мне это противно, я вижу всех этих людей и понимаю, что этим людям можно поручить любое дело. Но вчера они были коммунистами, до 91-го года, потом стали все либералами и демократами, потом — государственниками и патриотами. А я не флюгер, и я не хочу находиться в одной лодке с флюгерами. Они ничего больше не могут, кроме как воровать и подстраиваться под власть. Если завтра к власти у нас придет Гитлер, они все окажутся в рядах НСДАП, если завтра высадятся американцы, они встретят их со слезами радости на глазах. Если завтра въедет Порошенко на танке, выяснится, что у них у всех дедушка украинец или бабушка еврейка. А я не такой, как они. 

Я пытаюсь донести [свою точку зрения] всеми силами. Я прочитал лекцию в РАНХиГС, после этого меня везде запретили. Даже на периферии. Везде идут звонки от моих бывших коллег, что «нельзя». На это вертикали власти, проникнутой всеобщей трусостью и лоялизмом, еще хватает. Вокруг меня создана мощнейшая блокада, меня запрещено упоминать. Даже господин Познер, когда говорил о «декларации фашистов», упомянул Просвирнина, Крылова, но не Стрелкова. Популярную фигуру должны забыть, а потом с ней можно будет что-то сделать. Только у них времени не хватит, у них цейтнот. Им бы лет пять.

— А пяти лет нет?

— Нет. Максимум — два года. Они сейчас ведут политику Тришкина кафтана: прохудился один кусок, они отрезают другой и зашивают. Но кафтан сокращается, везде дыры. Две войны, в которые мы наполовину влезли, а наполовину вылезли. Одну войну могли выиграть щелчком пальцев, но испугались. Полезли в другую войну, поняли, что войну там не выиграть, но ногу в капкане оставили. Контингент наш там растет, и вся сирийская армия Асада у нас на снабжении. И нет структурных реформ и даже понимания, что они необходимы. Достали из загашника Кудрина — а вдруг он сотворит чудо? А это невозможно.

«Все будут висеть между зубцами Кремля. Шучу»

— Давайте вернемся к началу разговора. Допустим, вы сможете перехватить власть, когда страна начнет рушиться. Куда тогда вы денете ваших политических оппонентов — тех же самых либералов, к примеру?

— Вам хочется, чтобы я пролил елея на вашу душу? Конечно, все будут висеть между зубцами Кремля — коммунисты, либералы, единороссы. Шутка. Хочу вас разочаровать. Этого не будет по одной простой причине. Я не потому националист, что хочу уничтожить все другие нации, а потому что мне жалко нашу, русскую нацию. Я ко всем нациям отношусь хорошо, но свою люблю больше. Мы должны иметь шанс на будущее, не стать общечеловеками — я категорически против общечеловечества. Я считаю, что без различий не будет развития. Не бывает развития в мире, где все говорят на одном убогом simple english, смотрят одни фильмы и жуют одинаковые жевательные резинки. Я за развитие каждой национальной культуры, но при этом за единство России. Это я к тому, что русский народ сильно ослаблен, и каждый человек — ценность. Конечно, к примеру, Анатолий Борисович Чубайс для меня не ценность, и люди, подобные ему, для меня — не ценность. А к рядовым либералам-белоленточникам я никаких враждебных чувств не испытываю. Я считаю, что если мы сможем добиться построения нормального государства, они найдут в нем свое место, и дай Бог, чтобы они были счастливы, богаты, чтобы у них было много детей.

— А Чубайс в таком государстве найдет свое место?

— Нет, Чубайс нет.

— Что с ним будет?

— Думаю, у него бизнес-джет имеется. В Киеве после бегства Януковича бизнес-джеты стартовали с разницей в 10 минут. А тратить потом государственные ресурсы, чтобы ловить его с именным ледорубом по всему миру... Я лучше детский садик на эти деньги построю. А его потом все равно ограбят, эти ребята стоят чего-то, только пока они здесь при власти.

— Давайте в заключение разговора поговорим про Донбасс. В свете последних заявлений Лаврова о Донбассе в составе Украины и нашем непризнании Донбасса — вы вообще не жалеете о том, что сделали?

— Нет. Не жалею. Во-первых, глупо жалеть о том, что уже сделано. Можно каяться за совершенные грехи как христианин, но жалеть о том, что я делал искренне, бессмысленно. Я шел туда не за деньгами, богатством, славой. Я шел туда помогать местному русскому населению и по мере сил и возможностей помог. Может быть, помог недостаточно, может быть, мог сделать больше. В целом же я считаю, что война, которую ведет народ Донбасса-Новороссии — верная, и если бы я ее мог довести до конца, с удовольствием довел бы до конца. Я уверен, что Киев — это русский город, и Россия без Киева — это не Россия, а РФ. РФ — не Россия, к сожалению.

— Я знаю, что вы поддерживаете связь с Донбассом. Что думаете о гуманитарной ситуации там? Например, тот же ополченец Александр Жучковский периодически пишет, что значительная часть гуманитарной помощи просто разворовывается.

— Насчет разворовывания не могу точно сказать, я не стою там со свечкой. Слухов ходит много, думаю, что значительная часть достоверна. Косвенных данных о том, что гуманитарная помощь разворовывается, много. Если бы от меня что-то зависело, я бы немедленно создал следственную комиссию из достойных доверия людей и разобрался со всем этим. Но пока я утверждать ничего не могу. Жучковскому виднее, он находится там на месте, и я не вижу смысла ему врать. 

Что касается гуманитарной ситуации, голода там сейчас нет. Самый пик пришелся на зиму 2014-2015 года, когда социально необеспеченные, старики, действительно умирали с голоду. Сейчас такого нет. Но общий уровень Донбасса стремительно скатывается в нищету, потому что регион продолжает разрушаться. Хозяйственные связи с Украиной порваны, с Россией их нормальных нет. Всем заправляет мафия. На Украину идут эшелоны угля по серым схемам, шахтеры и железнодорожники денег не получают, а деньги оседают в Киеве и Донецке в отдельных руках. В этом плане ситуация отвратительная. И тут надо говорить о предательстве русского населения Донбасса Москвой, в экономическом и политическом плане. Там нищета, расслоение общества, образование новой группы олигархов, обнищание основной массы населения.

— Вы общаетесь с Александром Бородаем, с Вячеславом Малафеевым?

— Нет, ни с тем, ни с другим не общаюсь.

— Сами каждый день чем занимаетесь?

— В ежедневном режиме я сейчас веду жизнь среднюю между блогером и политическим деятелем. СМИ меня игнорируют и, поскольку ресурсов для создания полноценной политической силы нет, наша работа заключается в создании кадрированной структуры. В советской армии были дивизии развернутые и кадрированные. В кадрированных дивизиях был минимум солдатского состава, вся техника и большая часть офицерского состава. В военной ситуации дивизия при этом была готова к развертыванию в течение недели. Пока у нас нет ресурса на развернутую структуру, делаем кадрированную структуру. Ищем соратников, которые готовы работать без денег, ставим им задачи, не требующие финансирования, и готовимся к времени, когда надо будет принять толпы добровольцев. А в остальном я сейчас больше публицист и блогер, нежели политический деятель.