Я жил в Москве до 15 лет, после чего вместе с мамой уехал в Америку. Маме казалось, что в 1998 году России пришел конец, поэтому она эмигрировала. При этом папа как патриот остался жить в России.

Мы переехали в город Кенсингтон недалеко от Сан-Франциско, и я стал ходить в американскую школу. Там все общались небольшими группами по национальному признаку. Индусы отдельно, китайцы отдельно, а вот русскую группу я, к сожалению, не нашел. В американской школе я стал необщительным и замкнулся в себе. Я был подобно собаке, которую бросили за борт и она пытается не утонуть. Вокруг, конечно, светит солнышко и растут кокосы, но собаке не до этого — ей надо выжить.

После школы я поступил в калифорнийский университет в Беркли, чтобы получить специальность программиста. Тогда я увлекался японской культурой, поэтому дополнительно изучал японский язык в университете. В Америке нет бесплатного образования, и, чтобы оплатить обучение, я взял студенческий заем, который нужно было отдать после выпуска. На втором курсе я разочаровался в программировании и перевелся на факультет психологии. Все-таки гораздо приятнее общаться с людьми, а не с компьютерами.

В Америке мне было стыдно рассказывать, что я из России. Я приехал в чужую хорошую страну из страны в валенках и смотрел на американцев немного снизу вверх. Поэтому, когда меня спрашивали, откуда я приехал, я отвечал: «Из Калифорнии». Но американцы-то слышали акцент и уточняли: «Нет, откуда ты на самом деле?»

В Америке во всех сферах действует сильная конкуренция. Америка — это джунгли, где никто никому не друг. Чтобы там выжить, ты должен быть танком и смело идти по головам к своей цели. К концу обучения я стал таким и неплохо освоился в американском обществе. Я знал, что получил хорошее образование, и был уверен в себе.
Я много учился и иногда подрабатывал, поэтому у меня было мало свободного времени, которое я в основном проводил на вечеринках со знакомыми или в японском клубе. Хотя на самом деле в Америке я все время был в одиночестве. Все мои знакомые, несмотря на их улыбки, всегда оставались просто знакомыми, настоящих друзей я там не нашел.

В то время я практически не вспоминал о родине. Я, конечно, общался с папой, но мама говорила, что в России все плохо и не надо возвращаться в прошлое. К тому же интернет тогда был развит слабо и я практически не получал новостей из России. А если и получал, то негативные. Не хотелось думать о чеченских войнах, убогих подъездах и так далее. Естественно, я стал забывать русский язык и приобрел американский акцент. За пять лет, проведенных в другой стране, родные язык и культура забываются очень легко.

На третьем курсе университета я год учился в Японии по обмену. Хотя учился —  это, конечно, громко сказано, в основном я бездельничал и путешествовал. Мне понравилась страна, поэтому после окончания университета я решил переехать в Японию. На ярмарке вакансий в Бостоне я нашел работу в японском банке, который обязывался помочь мне с жильем и в течение года с нуля обучить меня новой профессии. Я ничего не терял, и решение о переезде далось довольно легко.

После переезда я шесть месяцев работал ассистентом в банке, потом начал дистанционно учиться на бухгалтера по американской программе CPA. За год я стал дипломированным бухгалтером, перешел на работу в солидную консалтинговую компанию, а потом устроился в крупный американский хедж-фонд.

Я хорошо общался с местными жителями, часто ходил с ними в горные походы, но на самом деле всегда оставался для них иностранцем. В Японии сильно развита корпоративная культура, которая состоит из множества небольших ритуалов. Например, чтобы не подвести компанию и команду, ты должен перерабатывать по несколько часов каждый день. Хочешь уйти с работы вовремя — отпрашивайся у начальства. Или другой ритуал — ходить вместе с коллегами в туалет. Как в России ходят покурить, так там мужчины собираются в группы от пяти до десяти человек и встают у писсуаров в ряд.

Также там принято ходить после работы с коллегами в бар. В России, конечно, коллеги тоже выпивают вместе, но обычно это делают те, кому интересно друг с другом. А там начальник ведет весь свой отдел в бар, и это является продолжением вашей общей жизни. В баре ты обязан ухаживать за своим начальником и подливать ему алкоголь. Япония — конфуцианская страна, а значит, твой начальник — это твой папа, а вся компания — большая семья.
Я пытался ощутить это семейное корпоративное чувство, но после жизни в Америке, где из меня сделали волка-индивидуалиста, было довольно трудно перестроиться. Я не халявил на работе и активно участвовал в социальной жизни, но все равно жил как будто в большом вакууме. Тем не менее я работал на неплохой должности, получал хорошие деньги, и это меня мирило с действительностью. Я прожил в Японии пять лет и, по сути, жертвовал своей жизнью в угоду деньгам.

 

В то время я стал больше узнавать о России и даже съездил несколько раз в гости к папе в Москву. Россия переживала сильный экономический скачок, и у меня было ощущение, что там в самом разгаре гигантская вечеринка, в которой я почему-то не участвую. Я думал несколько лет и решил, что надо дать России шанс. В итоге я уволился с работы в Японии и приехал в Москву.

Конечно, жизнь за границей повлияла на меня, и первое время я чувствовал себя в России иностранцем. Меня смущала сумятица и неорганизованность. Причем это касалось всего: и благоустройства города, и заведений общепита, и людей. Я не понимал, почему люди не могут делать все нормально и качественно. Спустя несколько дней после приезда я, например, отравился шаурмой. Зачем продавать некачественную шаурму и травить своих же граждан? Но потом я понял, как здесь все устроено. Оказалось, что каждый россиянин хочет открысячить себе какой-нибудь кусок от общего пирога.

Еще в Японии я дистанционно выучился на маркетолога и рассчитывал найти работу в России именно в этой сфере. Однако в то время не было большого спроса на маркетологов, разве что требовалась реклама пельменей и водки. Мне предлагали работу на непрофильных должностях, но я отверг эти предложения, потому что считал себя слишком крутым для работы в маленьких фирмах.

Я жил в квартире отца, немного поездил по стране, но так и не нашел работу и спустя шесть месяцев уехал в Америку. В Чикаго я стал работать маркетологом, за пару лет раскрутился и устроился в большую компанию. Жизнь у меня снова наладилась: я купил квартиру, машину, мотоцикл и даже нанял уборщицу. Словом, я достиг американской мечты, и, казалось бы, здесь мой рассказ должен кончиться, но нет. Денег у меня было много, а большой цели в жизни как не было, так и не появилось. Зато появился личностный кризис, и мне захотелось каких-то перемен.
Со временем я стал проводить время в местной русскоязычной тусовке и узнавать новости из России. Однажды на Масленицу я зашел в русскую православную церковь, там продавали еду, и я набрал блинов на девять долларов, а при себе у меня было только семь. Я хотел отложить лишний блин, но мужчина, стоявший позади меня в очереди, безвозмездно добавил два доллара. Я, конечно, сперва подумал, что он гей или ему что-нибудь от меня надо. В злом американском обществе не бывает такого, чтобы мужик просто так заплатил за тебя. Однако он сделал это чистосердечно, и тогда в моей системе координат произошел сбой.

С тех пор я стал ходить в церковь, но не на службу, а чтобы отведать русской еды. В бога я особо не верил, но церковь и ее прихожане давали поддержку, которой мне сильно не хватало.

В 2014 году в связи с ситуацией на Украине я стал крайне негативно относиться к внешней политике Америки. Я понял, что Россия проявляет себя адекватно и правильно, а Америка сеет хаос. Из-за этих мыслей мне стало некомфортно жить в США, потому что своим трудом и налогами, которые я плачу, я косвенно поддерживаю американскую агрессию и гублю свою страну — Россию. Я вдруг понял, что все эти годы я был предателем по отношении к России, и мне захотелось отдать родине долг.

Я прожил с этими мыслями год и в результате уволился с работы, продал квартиру и уехал в Россию. В третий раз я начинал свою жизнь с нуля. По моему опыту, чтобы встать на ноги на новом месте, нужно пять лет. Сейчас я живу второй год в России и ищу работу маркетолога.

Конечно, я понимал, что буду жить беднее, но я уже пожил в достатке и понял, что деньги — это не главное. Главное — это жить и работать с любовью к своей стране. Самый крутой патриотизм — это когда ты изо дня в день выполняешь свою работу. Работа может быть грязной и неприятной, но полезной и нужной. Если хочешь жить в хорошей стране, не надо ждать, пока другой сделает что-то за тебя: надо делать самому.
 

---

Сергей Треков, 45 лет

водитель

Я родился и вырос в Москве. После школы окончил архитектурный техникум по специальности «техник-механик строительных машин», но по профессии не работал, а устроился работать водителем.

В середине 90-х у меня появилось ощущение, что в нашем государстве все не очень хорошо. Я понял, что жизнь большинства людей в России представляет из себя постоянную борьбу. Борьбу за качественную медицину, борьбу за то, чтобы купить нормального качества продукты, борьбу за то, чтобы твое место в университете не занял человек со связями и так далее. Наше государство ставит на первое место свои интересы, а не интересы простых людей — это неправильно, ведь государство существует именно для людей.

В 2001 году мои мысли получили неожиданное развитие. Я познакомился с человеком по имени Аркадий, который в свое время эмигрировал в Германию, и он рассказал мне много интересного. По его словам, немецкое государство действительно заботится о гражданах и все институты работают по-честному, как и должны работать. Также он довольно подробно рассказал, как можно технически переехать жить в Германию.

В то время существовала программа, которая давала возможность евреям как пострадавшим от холокоста получить вид на жительство в Германии. После той поездки с Аркадием я думал несколько месяцев и решил, что надо уезжать. Я понял, что если не уеду сейчас, то не уеду никогда и потом пожалею об этом. Я записался на курсы немецкого языка и начал собирать необходимые для переезда документы. Сбор документов не проблема, но требует лишь усидчивости и времени. Я продал машину и большую часть вырученных денег потратил на подготовку к отъезду. Также я решил во время жизни в Германии сдавать собственную квартиру в Москве. В целом процесс подготовки занял примерно год.

Большинство друзей отнеслись к моему решению положительно, большинство родственников — нейтрально. Однако моя жена была резко против переезда. Она, конечно, была согласна с несправедливостью жизни в России, но это не задевало ее настолько, чтобы уезжать в другую страну. Я долго ее убеждал, и в итоге мы решили, что наш отъезд будет не переездом на ПМЖ, а поездкой на время. Иными словами, мы изначально рассматривали вариант возвращения обратно.

По приезде в Германию мы в течение недели жили в распределительном центре, где нам предложили несколько городов, в которые мы можем переехать. Мы выбрали город Бад-Зегеберг, где действовала сильная еврейская община, которая, как мы надеялись, поможет нам на первых порах. Так и произошло. Мое знание языка не позволяло полноценно общаться с чиновниками, и часто волонтеры из общины ходили со мной или даже вместо меня к чиновникам.

Германия предоставила нам бесплатное жилье и оплачивала часть расходов по ЖКХ. Нас поселили в квартире в большом доме с русскоговорящими мигрантами. Соседи приняли нас хорошо: сразу стали помогать и приносить вещи из своих домов. Моя жизнь резко наполнилась событиями, я постоянно решал организационные вопросы, приобрел кучу знакомых, и к концу каждого дня голова уже ничего не соображала. Вообще, все организационные моменты были проведены на высшем уровне, и мои ожидания от страны оправдались. Все оказалось так, как рассказывал Аркадий.
Мы получали четыре пособия по безработице (мое, жены и двух детей), которые в совокупности составляли 850 евро, что было больше зарплаты, которую я получал, работая в России водителем. Также в то время в Германии регулярно проходили маркеты, на которые немцы приносили свои ненужные вещи в хорошем состоянии, и любой желающий мог их забрать абсолютно бесплатно.

Помимо этого, в городе работал распределительный пункт еды, в который свозили просроченные или почти просроченные продукты из больших магазинов. Эту еду раздавали бесплатно всем желающим. Устроено все было так: подходит твоя очередь, ты называешь, что тебе нужно, и если товар есть в наличии, тебе его приносят в строго определенном количестве. Продукты в основном были с нормальным сроком годности, который истекал через несколько дней. Большинство посетителей магазина были русскоязычными эмигрантами, они называли его «Халява». Немецкое государство не допускает, чтобы человеку было нечего есть и негде жить. Как говорят в Германии: «Чтобы стать бомжом или нищим, надо сильно постараться».

Моей первостепенной задачей было устроить старшего сына в школу и самому устроиться на языковые курсы. Я не хотел опять работать водителем, поэтому решил освоить язык и выучиться на новую профессию.

Государство также оплачивало мне языковые курсы, которые проходили пять раз в неделю в течение шести месяцев, и учеба занимала восемь часов в день. Это был первый уровень курсов, и знаний, которые они дают, было недостаточно для учебы в колледже или университете. А второй уровень курсов, который давал серьезные знания, государство не могло оплатить по причине уменьшения финансирования программ для мигрантов. Поэтому по окончании базовых курсов большинство приехавших оставались безработными и жили на пособие.

Самому оплатить продвинутые курсы было нельзя, потому что это противоречит твоему статусу безработного. Если ты самостоятельно оплатишь курсы, то государство тут же перестанет выплачивать тебе пособие и оплачивать жилье. Накопить деньги с пособия с точки зрения государства нельзя, потому что пособие рассчитывается исходя из минимального уровня потребления и оно должно полностью уходить на еду, коммунальные платежи и мелкие расходы.

Спустя полгода после переезда я понял, что хочу работать фельдшером-водителем на скорой помощи. Чтобы освоить эту профессию, нужно было закончить двухгодичный курс обучения, который стоил 4 800 евро. Встал вопрос, где найти деньги. Я не мог оплатить из своих сбережений, потому что считался неимущим, и решил убедить биржу труда заплатить за меня. Там мне отказали, предложив поработать в любом другом месте, а к этому разговору вернуться через год.

Сама биржа труда никакую работу мне не предлагала, поэтому я стал искать ее сам. В газетах в основном были вакансии, связанные со сферой услуг: уборкой территорий или помощью в домах престарелых. Я решил попробовать себя в доме престарелых: начал ходить в дома, предлагая свои услуги, и рассылал много резюме, но везде получал отказ.

К моменту окончания базовых языковых курсов я стал замечать, что старший сын, учась во втором классе немецкой школы, забывает русский язык. Я совершенно не думал, что такое может произойти, и меня это стало напрягать. В то же время жена с самого первого дня видела вокруг нас сплошной негатив. Она не учила язык, не работала и все время сидела дома с младшим сыном, которому тогда было два года. Из-за незнания языка она чувствовала себя некомфортно: например, она не могла даже нормально сходить в магазин, потому что любое уточнение продавца на кассе ставило ее в тупик. По окончании языковых курсов я месяц безуспешно искал работу, а настроение в семье продолжало оставаться негативным, и я перестал видеть перспективу.

Я думал, что освоить новую профессию будет нетрудно, но оказалось, что это не так. Мне не удалось найти даже неинтересную работу, а сидеть на пособии по безработице я не хотел. Хотя многих знакомых эмигрантов совершенно не смущала безработица. Большинство из них даже не искали работу. Они использовали бесплатные пункты выдачи еды и одежды, экономили на всем и таким образом умудрялись покупать в кредит машины и бытовую технику.
Другие эмигранты говорили, что главное — сжать зубы и потерпеть два-три года, пока жизнь не наладится. Думаю, если бы жена меня поддерживала, то я бы так и сделал. Но она не хотела идти по такому длинному пути.

 

Я никогда не собирался становиться немцем и отказываться от России, а в то время во всех немецких СМИ Россию представляли исключительно в негативном свете — как отсталую страну дикарей. Уже тогда шла антироссийская пропаганда, и я понял, что Россия здесь воспринимается как враг. А когда-нибудь виртуальная война может перерасти в реальную, и что получится тогда? Я живу здесь, мои дети интегрированы в немецкое общество, а родина моя там. Словом, во мне проснулось довольно сильное патриотическое чувство.

Когда негативные мысли в моей голове набрали критическую массу, я стал звонить знакомым в Москву и узнавать, если ли у них для меня работа. Один знакомый открыл тогда бизнес по покраске машин и обещал по приезде взять меня работать к себе. Уехать обратно оказалось гораздо проще, чем приехать туда. Для этого было достаточно прийти в маленькую будку на железнодорожном вокзале и купить билет до Москвы. Я держал наш отъезд в тайне и не говорил о нем ни людям из еврейской общины, ни бирже труда, ни другим государственным органам. Я не хотел никого убеждать и никому ничего доказывать.

Под конец жизни в Германии я начал тосковать по России, поэтому по возвращении домой испытал радость. Конечно, за восемь месяцев здесь ничего не изменилось, но изменился я. Я понял, что хочу жить на своей родине, потому что здесь я чувствую себя дома. Минусы жизни в России нужно принять как должное и не сильно переживать из-за них. Наша прежняя жизнь наладилась довольно быстро: сын пошел в школу, я устроился на работу, и мы жили так, будто никуда и не уезжали.

Конечно, я понимал, что если уеду из Германии, то потеряю в уровне жизни. Я знал, что рано или поздно мы бы встали там на ноги, но я не хотел жить в противоречии с самим собой. После поездки я понял, что все цели достижимы, главное — это желание. Конечно, иногда я жалел, что вернулся, но со временем совсем перестал об этом думать. Мне повезло получить столь интересный жизненный опыт, и сейчас ту поездку я вспоминаю исключительно с теплом.