Член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь компартии Латвии Альфредс Рубикс на пресс-конференции 19 августа 1991 года заявил, что приветствует ГКЧП «не только с радостью, но и с гордостью» и что «это было мечтой нашей Компартии». А вы помните тот день? Что происходило в Риге?

Алкснис: Об этом сегодня никто не говорит, но Латвия была единственной союзной республикой, где ГКЧП победил. Сообщение о создании комитета, прозвучавшее утром 19 августа 1991 года, вызвало у руководства шок и трепет. Они всерьез поверили, что теперь ГКЧП начнет наводить порядок в стране, и им в этой ситуации не поздоровится. Тогдашний командующий войсками Прибалтийского военного округа Федор Кузьмин позднее мне рассказывал, как утром 19 августа ему позвонил председатель Верховного Совета Латвии, бывший секретарь ЦК Компартии Латвии по идеологии Анатолий Горбунов и начал убеждать, что он был и остается коммунистом, готов строго исполнять Конституцию СССР и распоряжения комитета. Вслед за Горбуновым начали звонить другие руководители «независимой» республики.

19-21 августа Рижский ОМОН (всего около двухсот бойцов) взял под контроль практически все важнейшие объекты, включая Совет министров Латвии. Самое примечательное, что в эти дни никто не вышел на улицы Риги и других городов республики протестовать против ГКЧП. Сторонники выхода из состава СССР сидели по домам и испуганно ждали, чем для них все это обернется.

21 августа ОМОН запланировал взятие последнего стратегического объекта Латвии — здание Верховного Совета республики. Но из Москвы пришло известие: члены ГКЧП полетели в Форос к Горбачеву сдаваться. ОМОН отошел на свою базу в предместье Риги и занял круговую оборону, заявив, что сдаваться не будет. Из Москвы поступил приказ воинским частям Прибалтийского военного округа и морской пехоте Балтийского флота разоружить мятежников. В воинских частях началось брожение, офицеры и солдаты отказывались разоружать своих товарищей, которых они считали героями.
  Есть мнение, что если бы не Ельцин в те дни, Латвия была бы сейчас автономной республикой в составе России.

После того как армия и флот отказались выполнять приказ, ситуация начала «раскачиваться», возникла опасность военного мятежа. Чтобы этого не допустить, Борис Ельцин вылетает в Ригу с блиц-визитом. В результате переговоров с руководством Латвии была достигнута договоренность об амнистии всему личному составу Рижского ОМОНа и перебазировании его на территорию РСФСР в Тюмень. В Ригу были направлены самолеты военно-транспортной авиации. Омоновцы с семьями на автобусах, с оружием и боевой техникой проехали через весь город на аэродром. На машинах были транспаранты «Мы еще вернемся!», а на тротуарах стояли сотни людей, многие плакали.

Невзирая на достигнутые договоренности об амнистии, на бойцов ОМОНа началась охота. Первым после запроса Латвии (по распоряжению Генпрокурора РСФСР Степанкова) в октябре 1991 года был выдан заместитель командира ОМОНа Сергей Парфенов, которого латвийский суд приговорил к четырем годам тюрьмы. Одновременно Степанковым были выданы ордера на арест и выдачу Латвии некоторых других бойцов, но они успели покинуть базу ОМОНа в Тюмени и несколько лет скрывались.

Начальник Управления Генпрокуратуры СССР Виктор Илюхин, который возбудил против Горбачева в 1991 году дело по статье «измена Родине», писал в своих воспоминаниях: «Горбачев предал Рубикса, предал Рижский ОМОН, прокурорских работников в Литве и Латвии, до конца оставшихся верными Союзу и законности». Вы согласны с этой оценкой?

Да, Горбачев предал Советский Союз. Ведь он был президентом СССР, высшим должностным лицом государства. Учитывая реалии тех дней, а также положения конституции страны, он обладал гигантскими полномочиями, но палец о палец не ударил, чтобы выполнить свои президентские обязанности по защите Основного закона государства. Он всегда уходил от ответственности и старался переложить ее на других. Он предавал всех, включая своих друзей и соратников, входивших в его ближайшее окружение, например — бывшего министра иностранных дел СССР Эдуарда Шеварднадзе, который был, наверное, самым близким его другом и товарищем.

Шеварднадзе не сам лично формировал и проводил в жизнь самоубийственную внешнюю политику СССР конца 80-х — начала 90-х годов. Он проводил линию Горбачева. Тем не менее, когда группа «Союз» и лично я на протяжении полутора лет последовательно и методично «мочили» Шеварднадзе и добились его ухода в отставку в декабре 1990 года, Горбачев ни разу не выступил в поддержку и защиту своего друга. Он его просто сдал, как сдавал других людей и до этого, и после.

В январе 1991 года я был членом Комитета национального спасения Латвии. На заседании этой организации мне лично приходилось наблюдать, как ее председатель Альфред Рубикс звонил по правительственной ВЧ-связи (закрытая система правительственной и военной телефонной связи в СССР, использующая высокие частоты — прим. «Ленты.ру») Горбачеву и согласовывал с ним наши действия. Хотя я прекрасно понимал, что собой представляет президент Советского Союза, на первых порах мне было удивительно и противно, когда после тех или иных событий в Латвии, согласованных с ним, он публично заявлял, что ничего об этом не знает и узнал о них только что. Горбачев предал членов ГКЧП, которые накануне событий 19 августа 1991 года прилетели к нему в Форос для согласования планов введения чрезвычайного положения. Ведь он же сказал им: «Черт с вами, действуйте! А я болен». Члены ГКЧП, довольные, что неспособный действовать в критической ситуации Горбачев не будет руководить введением чрезвычайного положения, получившие от него согласие на его введение, полетели в Москву. Президент в это время уже записывал на видео свое заявление, в котором отрекался от комитета — на всякий случай.

Утром 23 августа после провала ГКЧП Рубикс был блокирован боевиками Народного фронта у себя в кабинете в рижском здании ЦК — арестовывать его они не решались, опасаясь реакции Москвы. ВЧ-связь в кабинете еще работала, и он позвонил в Кремль Горбачеву, ведь Рубикс был членом Политбюро ЦК КПСС, по сути — небожителем. На несколько минут в трубке повисло молчание, а затем секретарь передал Рубиксу, что президент не будет с ним разговаривать и попросил больше не звонить.

Вы знали министра МВД, участника ГКЧП Бориса Пуго? В воспоминаниях Геннадий Янаев пишет, что Пуго не покончил с собой, его застрелили. Что вы об этом думаете?

В ситуации с так называемым самоубийством Бориса Карловича действительно очень много непонятного. Насколько я его знал, это был хороший, приятный в общении человек, притом очень мягкосердечный. Я иногда удивлялся, как с таким характером он сумел занять столь высокие посты, требовавшие совершенно других качеств, особенно в плане жесткости.

Как мне представляется, совершить самоубийство и допустить смерть своей жены мог только человек совершенно других морально-волевых качеств, которыми Борис Карлович не обладал. Можно предположить, что его смерть входит в трагический список таинственных смертей нескольких высокопоставленных функционеров ЦК КПСС, которые завершили свой жизненный путь сразу после провала ГКЧП.

Когда вы последний раз были в Латвии? Как, по вашему мнению, там изменилась жизнь в 90-е годы?

Я уехал из Латвии в октябре 1992 года и после этого там не был. Тогда я был уволен из рядов российской армии, где служил старшим инженером-инспектором отдела боевой подготовки штаба ВВС Северо-Западной группы войск (бывший Прибалтийский военный округ). Накануне увольнения меня пригласил к себе начальник особого отдела штаба (военная контрразведка) и проинформировал, что по их сведениям против меня возбуждено уголовное дело по статье «измена Родине» уголовного кодекса Латвийской ССР (у Латвийской Республики своего уголовного кодекса на тот момент еще не было).
  Поскольку я на тот момент еще официально являлся военнослужащим армии иностранного государства, то меня не трогали. Но меня предупредили, что как только я получу документы об увольнении и превращусь в обычного гражданина, то буду задержан. Он порекомендовал мне немедленно покинуть Латвию, как я и поступил.

«Измену Родине» мне вменили за мою депутатскую и политическую деятельность, направленную против выхода Латвии из состава СССР. Какова сейчас ситуация с этим уголовным делом — не знаю. С 1992 года я остаюсь персоной нон грата, поскольку продолжаю политическую деятельность, по мнению латвийских властей, наносящую ущерб Латвийской Республике. В Риге живет моя почти 90-летняя мама и сестра, там же похоронен мой отец, на могиле которого я не был уже 23 года.

Чего добилась Латвия за годы независимости? Она обезлюживается на глазах, процесс отъезда на ПМЖ в более благополучные страны уже напоминает бегство. В 1992 году в Латвии проживали 2 643 000 человек, а в 2015-м — 1 973 700. В Риге в 1991 году жили более 915 тысяч человек, и она готовилась стать городом-миллионником, а в 2015-м осталось всего 640 тысяч.

В последние годы на Запад из Латвии уезжают около 40 тысяч человек ежегодно. По официальной статистике, более 10 процентов граждан Латвии рождаются в Великобритании, по неофициальной, эта цифра в два раза больше. Сегодня госдолг Латвии таков, что для его погашения каждый житель страны должен отдать не менее 5 тысяч евро. В Латвийской ССР в сфере государственного управления работали 8 тысяч человек. В независимой Латвии сегодня таких чиновников 60 тысяч!

По уровню жизни эта страна до сих пор не достигла уровня Латвийской ССР образца 1990 года, где было около 500 предприятий, большая часть которых экспортировала продукцию, в том числе в западные страны. Теперь большинства этих предприятий нет, и Латвия из индустриальной республики, где высокотехнологичная промышленность была основой экономики, превратилась в страну, живущую за счет внешних заимствований с накоплением долгов (в среднем по миллиарду долларов в год). Практически вся экономика страны находится под контролем иностранных компаний, в первую очередь шведских. В 1993 году вы принимаете активное участие в противостоянии Ельцина и Дома Советов. Почему на стороне Советов? Вы проходили по оперативным сводкам МВД как один из организаторов массовых акций протеста на улицах Москвы. Что больше всего запомнилось?

Когда 21 сентября 1993 года Ельцин издал печально знаменитый указ о роспуске Съезда народных депутатов РСФСР, у меня не было сомнений, что это попытка государственного переворота, которому надо противодействовать. Именно поэтому вечером 21 сентября я прибыл к Дому Советов и принимал активное участие в последующих событиях.

Я был рядовым участником, все дни провел не в Белом доме, куда приходил только поспать на полу, а на улицах Москвы. В основном занимался агитацией и пропагандой, организовывал митинги и демонстрации. У меня на груди был значок народного депутата СССР, ко мне подходили десятки людей, я рассказывал им о происходящем и призывал противодействовать госперевороту. Агитировал блокировавших Дом Советов военнослужащих и милиционеров, объяснял им ситуацию, предупреждал об ответственности за участие в перевороте. Я начинал беседу с офицером в присутствии солдат, и, как правило, в ответ звучало одно — «мы люди военные, нам приказали». Что интересно, никаких попыток как-то меня нейтрализовать со стороны властей не предпринималось, хотя моя деятельность была заметна.

29 сентября меня все-таки подловили. Вечером у входа в метро «Краснопресненская» был назначен митинг протеста. Приехал на станцию, а там на платформе крики и вопли: наверху зверствует ОМОН, загоняет людей в метро. У меня был мегафон, я призвал всех ехать на станцию «Улица 1905 года» и собираться там у памятника. Постепенно народ стал прибывать, и я повел людей за собой перекрывать улицу Красная Пресня.

Мы ожидали, что ОМОН нападет со стороны Белого дома, но он появился с противоположной и тут же начал месить людей дубинками. Я мог укрыться в метро, но проявил ненужное геройство, начал кричать в мегафон: «Всем отходить в метро!», а сам через толпу бросился навстречу милиционерам, крича: «Остановитесь! Это же мирные люди!» Тут же получил два сильных удара по голове и шее и рухнул на асфальт.

Как потом рассказывали очевидцы, омоновцы начали меня, лежавшего на земле без сознания, бить ногами и дубинками. К счастью, я этого не чувствовал, получив омоновскую «анестезию». Очнулся минут через десять. Лежу один посреди пустой улицы (ОМОН оцепил окружающую территорию) и слышу: «Алксниса убили!» Голова болит и гудит, тело тоже, никто ко мне не подходит. Чувствую, что лицом лежу в луже, попробовал рукой — липнет, понял, что это кровь. Наконец цепь ОМОНа расступилась, и ко мне подбежали несколько человек, вывели за цепь и начали тормозить машину. Меня поразило, что первая же, невзирая на мой внешний вид, остановилась, водитель помог усадить меня на заднее сиденье.

В больнице Склифосовского меня осмотрели, сделали рентген, наложили на руку гипс и предложили госпитализацию. Но подошла медсестра и сказала, что мне нельзя в палату, — за мной пришла милиция. Буквально через пять минут меня посадили в машину скорой помощи и отвезли на квартиру моего товарища народного депутата СССР Анатолия Чехоева. Я переночевал у него, а потом в целях безопасности меня перевезли в другое место отлеживаться. 2 октября меня всего перевязанного отвезли на Садовое кольцо к зданию МИД, где я выступил на митинге. Но чувствовал себя плохо, и в событиях 3-4 октября участия уже не принимал.

Была ли надежда на победу? Почему проиграли?

Надежда на победу была. Власть, особенно 3 октября, валялась на земле, и некому было ее подобрать. Увы, никто из руководителей Верховного Совета и назначенных им министров не вышел за пределы Белого дома, опасаясь ареста. Но я знаю достоверно, что если бы тогда Руцкой приехал в Генштаб, армия немедленно перешла бы на сторону ВС.

Сотрудники Министерства безопасности РФ (нынешняя ФСБ) на общем собрании приняли резолюцию о переходе на сторону Верховного Совета и ждали назначенного Верховным Советом министра безопасности РФ Баранникова, но он не приехал. Вместо этого послали десятки безоружных людей брать «Останкино», то есть просто на убой. А вот Ельцин не побоялся в ночь с 3 на 4 октября приехать в Генштаб и заставить начать штурм Дома Советов. Он был прекрасно осведомлен об антиельцинских настроениях армии, но тем не менее поехал. В итоге его госпереворот оказался успешным.

В середине 90-х вы тесно сотрудничали со Львом Рохлиным. Насколько мне известно, вы сторонник версии, что его убили по политическим мотивам за подготовку военного переворота. Расскажите об этом.

Да, сегодня это уже не секрет. Действительно, Лев Яковлевич, опираясь на огромную популярность в армии, готовил военный переворот, чтобы отстранить Ельцина и его камарилью. У плана Рохлина были шансы на успех, но все держалось на его фигуре. Насколько я знаю, Рохлин рассчитывал на некоторые воинские части, включая его волгоградский корпус, с которым он воевал в Чечне. Еще его поддерживали командиры некоторых подмосковных соединений и частей.

В те дни в Москве на Горбатом мосту проходила знаменитая акция шахтеров. Рохлин нашел источники финансирования и рассчитывал привезти в Москву около 20 тысяч офицеров, которые должны были присоединиться к шахтерам и устроить в центре Москвы беспорядки. В ходе них планировалось захватить правительственные здания и учреждения, арестовав ельцинское окружение. Кроме того, в Москву предполагали ввести военных, их основная задача состояла в недопущении в город воинских частей, оставшихся верными Ельцину. Для этого командиры подмосковных воинских частей должны были перекрыть дороги в Москву.

Скрыть подготовку военного переворота не удалось, и Ельцин накануне убийства мятежного генерала произнес: «Мы сметем этих рохлиных!» И Рохлина действительно «смели». 3 июля 1998 года он был убит на своей даче. Обстоятельства убийства настолько загадочные, что позволяют сделать однозначный вывод, что оно было отнюдь не бытовым. После этого план переворота моментально рассыпался, в числе его руководителей не оказалось людей такого же масштаба, как Рохлин. Что Рохлин собирался делать, если бы свержение Ельцина состоялось?

Я неоднократно слышал от него, что он не рвется к власти. Стояла задача лишь отстранить Ельцина и его команду, а дальнейшую судьбу страны должен был решить народ путем выбора Учредительного собрания. Но, на мой взгляд, если уж ты взялся за это дело, нечего стесняться: надо быть готовым взять на себя ответственность не только за организацию переворота, но и за дальнейшую судьбу страны.
Как бы вы охарактеризовали 90-е в вашей жизни и жизни страны?

Это были годы великой смуты, которые, невзирая на сегодняшнюю так называемую политическую стабильность, по сути, продолжаются. Ведь как тогда мы пошли к ложной цели, так туда и бредем: программы развития у страны нет, целей нет. Поэтому я с пессимизмом смотрю в будущее. К сожалению, времена великих потрясений еще не прошли. Мы все еще живем в условиях отложенной катастрофы. Единственный позитив — проклятые 90-е сделали большинству наших сограждан прививку от западного либерализма, и в ближайшие годы, а то и десятилетия, ренессанс либеральных идей нам не грозит.