Что касается думских выборов, президент сказал, что «предвыборная конкуренция должна быть честной и прозрачной, проходить в рамках закона, с уважением к избирателям. При этом необходимо обеспечить безусловное общественное доверие к результатам выборов, их твердую легитимность». В этих словах большинство политологов увидели исключительно формальности либо предупреждение элитам не раскачивать лодку на период обострения предвыборной борьбы. Но по сути Владимир Путин назвал базовые условия соревновательного политического процесса: открытость, конкурентность, легитимность, которые уже несколько лет обкатываются в региональных кампаниях, вызывая иногда раздраженное противостояние со стороны региональных начальников. Результат большой политической реформы можно будет оценить по новому составу Думы. Но уже сегодня партией «Единая Россия» запускаются механизмы действенной конкуренции на стадии первичных выборов, так называемых праймериз. Зарегистрироваться может любой желающий, как партийный, так и беспартийный, а затем, аккумулировав лояльные голоса и успешно преодолев стартовый фильтр, получить поддержку партии уже на осенних выборах в парламент. Таким образом, выборы могут стать институтом выдвижения в политику новых сильных фигур. Возможно, президент публично дал добро на плавную смену поколений и групп влияния в политике и управленческом аппарате. Учитывая огромную поддержку Путина и его курса избирателями, возможно, кампания по выборам в ГД будет проходить, условно говоря, в рамках «пропутинской коалиции»: от какой бы партии ни выдвигался кандидат, чтобы иметь шансы на избрание, ему придется позиционировать свою программу в рамках стратегии, заданной президентом.

Главный вызов

Борьбой с террором Владимир Путин свое выступление начал, этим же и закончил. Для президента это главный сегодняшний вызов, и прочие задачи меркнут на фоне необходимости гарантировать безопасность сограждан. Для этого страна начала сирийскую кампанию, как бы наращивая дистанцию от тотальной угрозы радикального экстремизма. Минута молчания на старте послания — не только в память о погибших российских военнослужащих, но и в честь всех российских граждан, погибших от рук террористов. «Мы помним захваты заложников в Буденновске, Беслане, в Москве, безжалостные взрывы жилых домов, крушение поезда “Невский экспресс”, теракты в столичном метро и в аэропорту Домодедово», — Владимир Путин предупреждает чрезмерную самоуспокоенность граждан, которая прослеживается даже несмотря на взрыв российского лайнера с туристами в небе над Египтом. Россия вступила в войну, и ее осколки вполне могут долететь и до внутренней территории.

Важно обратить внимание на показательный отсыл президента к урокам прошлого и историческим параллелям: «В ХХ веке нежелание своевременно объединить усилия в борьбе с нацизмом было оплачено десятками миллионов жизней, самой кровавой мировой войной. Сегодня мы вновь лицом к лицу столкнулись с разрушительной, варварской идеологией и не имеем права допустить, чтобы новоявленные мракобесы добились своих целей. Нужно отбросить все споры и расхождения, создать один мощный кулак, единый антитеррористический фронт, который будет действовать на основе международного права и под эгидой Организации Объединенных Наций». Похоже, Владимир Путин не случайно напоминает слушателям о событиях 70-летней давности, когда идеологические противники объединились против общей угрозы, немецкого фашизма. Тем более что ситуация в мире и в Сирии в частности все больше походит на диспозицию, предшествующую Тегеранской конференции.

Противоречий между Москвой и Западом в вопросе единой коалиции против ДАИШ (организации, запрещенной в России) хватает. Здесь и разные подходы к судьбе легитимного хозяина Дамаска Башара Асада, и несовпадение позиций в отношении так называемой светской оппозиции, и сложный бэкграунд в виде крымского воссоединения и украинской войны. Но решающую роль в объединении усилий, как и на экваторе Второй Мировой, могут сыграть успехи российской армии на реальном театре военных действий.

Похоже, уже невозможен возврат к мягким условиям нормализации отношений между Москвой и Анкарой, которые сразу обозначил Владимир Путин: публичные признание вины и извинения, а также компенсация ущерба. Для Эрдогана риски потери лица на внутриполитической и ближневосточной аренах перевесили перспективу сотрудничества с Россией. Российский президент жестко ставит точку: «Мы были готовы сотрудничать с Турцией по самым чувствительным для нее вопросам и готовы были пойти так далеко, как их союзники не желали делать. Только, наверное, Аллах знает, зачем они это сделали». И дальше: «Если кто-то думает, что, совершив подлое военное преступление, убийство наших людей, они отделаются помидорами или какими-то ограничениями в строительной и других отраслях, то они глубоко заблуждаются. Мы еще не раз напомним о том, что они сделали. И они еще не раз пожалеют о содеянном. Мы знаем при этом, что надо делать».

Вопрос счета

«Президента иногда вводят в заблуждение. Ему сказали, что России достаточно 200 банков, так как, например, в Германии их примерно столько же. Но легко проверить: в Германии не 200, а более 2000 кредитных организаций, — говорит президент регионального банка. — А для нас, банков, находящихся за пределами первых двух сотен, это фактически запрет на деятельность. Как я могу привлечь капитал в свой банк, если ЦБ заранее сказал, что мое место на рынке под сомнением». Этому банкиру часто звонят друзья из Москвы и советуют закрыть банк. А он не хочет. Это 25 лет жизни. Но даже не это главное: он считает, что сама идея ликвидировать разветвленную банковскую сеть России аномальна. «Я кредитую небольшие промышленные предприятия. Это тысячи рабочих мест. Без моего банка их бы не было, так как крупным банкам они не нужны. Для них кредитование мелкого и среднего бизнеса — обуза, для которой они выделяют небольшой лимит, только чтобы показать, что решают политически значимую задачу».

Ограничительная политика ЦБ во главе с Эльвирой Набиуллиной привела к тому, что за последние 16 месяцев мы потеряли в реальном выражении 12% денежной массы. Нехватка денег будет компенсирована неплатежами, либо дальнейшим падением ВВП

Действительно, диву даешься, насколько легко современные экономические и финансовые власти страны разрушают то, что было создано не ими за годы подъема, причем ровным счетом ничего не только не гарантируя, но и не предлагая взамен. И насколько непринужденно они манипулируют цифрами и умалчивают о фактах, в том числе тех, которые на прошлой неделе фигурировали или наоборот, не фигурировали, в послании президента.

О беспрецедентной по масштабу чистке банковской системы и ее последствиях для экономики не было сказано ни слова. А ведь из системы уже «ушло» более двухсот банков. Вероятно, некоторые из них действительно занимались запрещенными делами, вроде обналички, или жульничали при составлении отчетности. Но значительная часть этих банков оказалась в трудном положении по объективным причинам. Закрыть их, ссылаясь на нарушения, легко. Но ведь они кредитовали малый и средний бизнес, который теперь объективно остался без диверсифицированных каналов получения краткосрочной и, конечно, долгосрочной ликвидности. О том, каков вклад этого процесса в падение ВВП, — ни слова. А ведь это один из важнейших экономических процессов прошедшего года.

В послании прозвучало, что ситуация в экономике сложная, но не критическая. Действительно, если мерить критичность глубиной кризиса 1998 года, как сравнительно недавно предлагал первый вице-премьер Игорь Шувалов, то ситуация не столь драматична. Но длительность фактической стагнации — семь лет, начиная с 2008-го. Причем с 2013 года стагнация усугубляется. И почему-то экономические власти с удовольствие тратят время на исследование вопроса о роли санкций и падения цен на нефть на экономическую динамику России, но им не приходит в голову оценить влияние на экономику проводимой банковской реформы, окончания масштабных проектов и падения уровня жизни населения.

Президент с некоторым сомнением сказал, что инфляция начала снижаться. Действительно, уверенных статистических свидетельств пока нет. На сайте Банка России можно увидеть, что потребительская инфляция с января по октябрь уверенно держится на уровне 15% и никуда не двигается. Снизилась инфляция в продовольственном секторе, но с какого уровня? Сорок процентов (!) в начале года и семнадцать сейчас. Даже писать эти цифры неприятно, не то, что произносить с любой трибуны. Но хотелось бы понять, каков вклад этого мощного удара по уровню жизни населения в прошлую и будущую динамику ВВП России? Почему этот вопрос не обсуждает, любящий модели и прогнозы министр экономического развития, а предпочитает нефть и санкции? Ответ очевиден: нефть и особенно санкции — ответственность президента. А продовольственная инфляция — ответственность точно других лиц.

Президент не менее осторожно сказал, что в целом ситуация стабилизируется. «В целом» — это, скорее всего, о динамике ВВП. Правительство действительно радуется, что в третьем квартале ускорение падения ВВП прекратилось. Но, во-первых, мы и так достигли приличных «успехов» в падении — минус 4,5% за год. Во-вторых, совершенно непонятно, за счет чего мы можем перестать падать в следующем году. Вот еще несколько важных цифр, которые являются результатом политики экономических и финансовых властей. Денежная масса в агрегате М2 начала падать в реальном выражении с середины 2013 года, то есть с того момента, как закончились начатые Путиным масштабные проекты, прежде всего Олимпиада. Никаких компенсирующих действий предпринято не было, хотя решения напрашивались — развитие транспортной инфраструктуры, инфраструктуры ЖКХ, либо динамичное расширение финансовой системы: капитализация банков, развитие сектора облигаций. В середине 2013 года инфляция еще была низка — около 7%, не было никакой необходимости ее снижать для того, чтобы начать что-то делать. Однако вместо развития финансовой системы были сделаны прямо противоположные шаги, и за 16 месяцев вплоть до ноября 2015 года мы потеряли в реальном выражении 12% денежной массы в обороте, а за год (для удобства счета) потеряли 8%. Что это значит? Во-первых, это значит, что потери ВВП, вероятно, не закончились, так как ВВП не домонетизирован. Конечно, этот недостаток мог быть компенсирован ростом скорости денег в обращении, но вклад этого фактора не может быть значителен. Скорее всего, нехватка денег будет компенсирована неплатежами и денежными суррогатами, чему свидетелем является каждый, кто занимается бизнесом. Последние полгода неплатежи растут практически во всех секторах экономики и, скорее всего, этот процесс будет нарастать. Либо мы увидим дальнейшее падение ВВП.

Теперь рассмотрим снижение денежной массы в абсолютных цифрах. Общее количество денег в обращении по данным ЦБ — 33,4 трлн. рублей. Снижение М2 на 8% — это уход из оборота 2,3 трлн. рублей. Как влияет эта цифра на ВВП? Как собирается исправить ситуацию правительство и Центральный банк?

Есть несколько ответов на последний вопрос. Первый: должна снизиться инфляция, тогда можно будет рассчитывать на приток инвестиций, так как активы (видимо, такая логика) не будут обесцениваться. Но давайте посмотрим на эту логику на примере показывающего определенные успехи аграрного сектора. Президент отметил, что экспорт аграрной продукции составляет уже 20 млрд долларов, что в два раза больше экспорта вооружений. Какова роль государства в этом достижении? Она очевидна: аграрный сектор долгие годы получал серьезную финансовую поддержку в разных формах — субсидирование процентной ставки, гарантии по кредитам, дотации на горючее и проч. Объем государственной поддержки составляет сотни миллиардов рублей в год. И эти деньги не тратятся зря — создаются рабочие места, возникают новые налоги, растет валютная выручка. Тут, правда, всплывает вопрос: зачем держать такую высокую процентную ставку, при которой аграрное производство невозможно, и дотировать ее из государственного бюджета, сокращая, например, социальные расходы?

Обратим внимание на еще один важный аспект. Несмотря на государственную помощь, даже самые сильные компании АПК не чувствовали себя абсолютно уверенно. Взлет маржи начался в прошлом году и продолжился в этом, когда начали расти цены на продовольствие, что позволило показывать сумасшедшую доходность и думать о долгосрочном развитии отрасли. Значит, для того чтобы спрос на деньги был удовлетворен предложением денег, нам нужен не слабый, а заметный рост цен! Это открытие первой декады XX века, когда стало понятно, что хорошая конъюнктура — это растущие цены, а не падающие. Экономическая логика этого явления заключается в том, что капитал идет в те отрасли, где может добиться высокой производительности капитала, и именно эта производительность определяет его стоимость, а вовсе не фоновая инфляция в стране. Таким образом, ЦБ и правительство идут по ложному пути в попытке привлечь инвестиции в хозяйство за счет низкой инфляции.

В качестве отступления можно сказать, что их логика выращена в тот период, когда развитые западные страны занимались экономическим захватом освобожденного в политическом отношении колониального мира. Именно тогда, в конце 70-х — в 80-е годы прошлого века сформировались рекомендации МВФ, которые легли в основу деятельности центральных банков подчиняемых стран. Для развитого мира все было логично: вбухивая огромные деньги в пустые рынки с отсутствующими основными фондами, они действительно сталкивались с запредельной инфляцией и обесценением своих в значительной части спекулятивных капиталов. По учебникам, написанным в те годы, училась нынешняя экономическая элита страны. Но эти рецепты нам не подходят. Мы должны вкладывать свои деньги, делать свои инвестиции, и надолго, создавая капитал страны. И его стоимость будет зависеть от ожидаемых темпов роста экономики, а не от текущей инфляции.

Но вернемся к ответам, которые нам даются сегодня нашими экономическими властями, — как компенсировать выбывшие триллионы денежной массы? Вторая группа ответов заключается в создании всевозможных институтов, обеспечивающих доступ к льготному кредитованию. Это сегодня главный тренд финансовых рынков: деньги надо искать либо в госбанках, либо в специальных государственных фондах: промышленного развития, развития малого и среднего бизнеса, технологического развития и проч. Причем госбанки и фонды друг друга страхуют: одни выдают деньги, другие гарантии, и тысячи клерков изучают документы нескольких сотен компаний. Здесь мы видим настоящее торжество институционализма. МВФ и его последователи всегда учили, что для экономического роста нужны институты. Вот мы и создаем институты. Впрочем, классики институционализма скорее всего нас бы не одобрили, так как все эти окологосударственные каналы финансирования несут в себя такой объем транзакционных издержек, который уполовинивает в денежном выражении и льготность ставки, и ту самую предельную производительность капитала, которая единственная является стимулом для вложений.

Сбалансированный бюджет является одним из краеугольных камней сегодняшней политики Министерства финансов во главе с Антоном Силуановым. Однако это контрпродуктивно с точки зрения задачи организации экономического роста

Но это еще полбеды. Главная беда — размер фондов. 50 млрд рублей — на поддержку малого и среднего бизнеса, 20 млрд — докапитализация Фонда поддержки промышленности. Давайте вспомним, сколько мы потеряли: 2,3 трлн рублей. А сколько добавили — 70 млрд. Сравним с успешным сельским хозяйством. Доля аграрного сектора в ВВП России составляет порядка 4%, а доля обрабатывающей промышленности — 16%, в четыре раза больше. Грубо говоря, промышленности нужно дополнительных денег в четыре раза больше, а это уже под триллион рублей.

Денежные власти говорят: население мало сберегает. Это не так. Норма сбережений в России, опять же по данным ЦБ, — 27% ВВП. А норма накопления, то есть инвестиции в основной капитал в этом году — 18%. Денежная система такова, что не позволяет использовать даже имеющиеся сбережения. И санкции и нефтяной рынок тут не при чем.

Если говорить жестко, то экономические власти сегодня создают систему узких, контролируемых ими горлышек, через которые только и можно получить возможность развития. Так не было никогда. За 25 лет рыночной экономики никто не занимался последовательным разрушением рыночных институтов и системным замещением их институтами нерыночными. Здесь важно слово «системно». Внешэкономбанк, «Роснано», «Сколково» — все эти институты тоже были элементами компенсации государством рынка. Но, во-первых, был больший масштаб; во-вторых, все это происходило вместе с развитием банковской системы, фондового рынка, облигационного рынка. В процессе участвовало много акторов, была конкуренция. Теперь же все похоже на присвоение экономической власти, которое точно не вписывается в президентскую линию, явно прозвучавшую в послании: «Только свободой предпринимательства мы можем ответить на стоящие перед нами вызовы». Впрочем, в одной из недавних работ выдающийся социолог Иммануил Валлерстайн написал, что попытка узурпации экономической власти — пример нового времени, когда выращенные в спокойные расслабленные времена правительства не справляются с обязанностями управления сложными, построенными иными поколениями государствами. Так что в этой части мы в мировом тренде.

Бюджетный дефицит

В своем послании Владимир Путин сказал, что мы не можем позволить себе бюджетный дефицит на уровне более 3%. При этом он акцентированно подчеркнул, что финансовая стабильность — вопрос нашей неуязвимости. Министр финансов, который в этот момент оказался в кадре, явно был удовлетворен этим высказыванием. Сбалансированный бюджет является одним из краеугольных камней сегодняшней политики. Однако сделать его сбалансированным при отсутствующем росте становится все сложнее. Тот же Силуанов за несколько дней до президентского послания сказал, что следующему российскому президенту (!) придется выбирать между сокращением социальных обязательств и повышением налогов. В этих словах есть прямая апелляция к Путину, который неоднократно говорил о нежелании увеличивать налоговое бремя на бизнес и о жесткой необходимости выполнять все взятые на себя социальные обязательство. Он говорил об этом и в нынешнем послании, затронув тему материнского капитала, здравоохранения и, само собой, обороноспособности страны.

Правительство сегодня уже не может сбалансировать бюджет: оно вынуждено снижать расходы на здравоохранение и образование и постоянно ищет возможности увеличения налоговых сборов. Причем в отношении налоговых новаций, например инициативы ввести уголовную ответственность за уход от уплаты социальных взносов наравне с уходом от иных налогов, правительство исходит исключительно из цели пополнения бюджета, ни в коей мере не задаваясь вопросом: почему до сих пор добросовестные плательщики страховых взносов вдруг в массовом порядке стали задерживать платежи и не является ли это следствием дефицита ликвидности на рынке, а не массовой перестройки мышления российского бизнеса? Вопросы важные. Потому что если верно второе, то было бы логично думать о снижении страхового бремени и компенсации дефицита Пенсионного фонда за счет специальных облигаций Минфина, нежели о расширении поля деятельности уголовного права. Но если задаться таким вопросом, тогда надо поставить под сомнение предельную величину дефицита — 3%. Это было бы тем более логично, что практика развитых стран показывает, что контрциклическая политика позволяет доводить дефицит до 7–8%, в то время как компенсация выбывших из экономики денег даст прибавку к дефициту всего в 2–3%. То есть вопрос в том, что является более дестабилизирующим положение России — увеличение внутреннего рублевого долга на 2% или невыполнение социальных обязательств и постоянное понижательное давление на экономический рост? Безусловно, нам кажется, что большее зло — второе. И Министерство финансов должно ставить задачу расширения числа налогоплательщиков за счет организации роста при сохранении или даже снижении «подушного» уровня налоговых сборов. Здесь еще раз хочется подчеркнуть, что речь идет не о внешнем долге, а о внутреннем, причем в очень скромных размерах.

Корпоративные облигации

Президент чувствует дефицит активной хозяйственной политики и предлагает новую меру — развитие рынка корпоративных облигаций. Он практически уговаривает экономические власти, что мы это давно обсуждали и наконец должны что-то в этом направлении сделать. Он говорит, что сейчас планируются серьезные проекты и надо поддержать их.

Председатель Внешэкономбанка Владимир Дмитриев— последовательный сторонник максимизации потенциала банка как института развития. 2% ВВП — посильная плата государства за реанимацию ВЭБа

Облигационный рынок — частный и корпоративный — во всем мире считается главным регулятором долгосрочной ликвидности. В России он одно время активно развивался, а сейчас затормозился. Именно поэтому рецепты вроде скупки имеющихся облигаций для прекращения сворачивания денежной массы для нас не очень актуальны. При этом с какими бы более или менее серьезными отраслевыми или территориальными проектами мы (в «Эксперте») не сталкивались, везде их участники говорят о целесообразности прибегнуть к выпуску корпоративных облигаций — с небольшой гарантированной доходностью, на долгий срок. Однако непонятно даже то, куда пойти с этим предложением. Где тот институт, который запустит процесс, обеспечит выкуп облигаций и их последующий оборот? До 2014 года можно было говорить о госбанках как основном первичном пуле покупателей, теперь и они в убытках. Безусловно, существуют значительные частные сбережения, в том числе и эффективных корпораций, но нужен импульс. Его должны дать ЦБ и Минфин.

За день до послания на сайте Центробанка появился документ под названием «Основные направления развития и обеспечения стабильности функционирования финансового рынка Российской Федерации на период 2016–2018 годов». В нем есть глава «Основные направления развития финансового рынка РФ на период 2016–2018 годов». Ее первый раздел — «Обеспечение защиты прав потребителей финансовых услуг, финансовой доступности и повышение финансовой грамотности населения Российской Федерации», второй — «Дестимулирование недобросовестного поведения на финансовом рынке». Все привычно: стимулирование, контроль. С надеждой залезаем в интересующую нас главу «Развитие рынка облигаций и синдицированного кредитования». Здесь ищем возможные объекты, объемы, структуру покупателей, хотя бы общую схему функционирования, — но там ни цифр, ни наименований потенциальных проектов, ни списка потенциальных институциональных покупателей.

Работа находится в зачаточном состоянии, носит учебный характер, а ведь вопрос, например, о том, как возить грузы в Китай из дальневосточных зон особого экономического развития, стоит уже сейчас. План финансирования этих проектов нам нужен уже сейчас, а не после того как мы достигнем высокой финансовой грамотности населения. На что в «Основных направлениях развития…» сказано: «документ носит целостный характер» — мол, не суйтесь.

В октябре 2015 года Столыпинский клуб опубликовал доклад «Экономика роста», в котором предложил российский вариант политики «количественного смягчения». По мнению авторов доклада, в условиях низкой монетизации экономики (М2/ВВП = 45%) ЦБ может постепенно наращивать денежное предложение (как минимум до уровня М2/ВВП = 80–90%), не опасаясь значительного повышения инфляции, но при одном жестком условии: эти средства целевым образом должны быть направлены на стимулирование инвестиций в реальное производство. Они должны быть использованы только по целевым, контролируемым каналам на стимулирование «предложения»: проектное финансирование (целевое рефинансирование инфраструктурного и ипотечного строительства, импортозамещения, институтов развития), стимулирование малого и среднего предпринимательства и другие задачи, способствующие росту и модернизации экономики, но не вызывающих инфляции. В качестве примера в докладе приводится опережающее денежно-кредитное предложение со стороны Банка России для рефинансирования инвестиционных кредитов под залог проектных облигаций и (или) выкупа проектных облигаций компаний —инвестиционных агентов (в том числе специальных обществ проектного финансирования). Механизм целевого, «связанного» использования ресурсов ЦБ предотвратит переток этих средств на валютно-финансовый или потребительский рынок.

Про один институт развития

В экономической части послания от внимания слушателей не ускользнул пассаж, который Путин произнес с едва скрываемым раздражением: «На решение приоритетных задач, прежде всего связанных с технологической модернизацией, надо нацелить институты развития. Их у нас более двух десятков. Скажем прямо, многие из них, к сожалению, превратились в настоящую помойку для “плохих” долгов. Нужно провести их расчистку, безусловно, оптимизировать структуру и механизмы этой работы. Знаю, что и правительство, и Центральный банк сейчас активно этим занимаются». В том, что под неназванной «помойкой» подразумевается Внешэкономбанк, практически нет сомнений, учитывая тот накал страстей, который в последние месяцы царит вокруг ВЭБа в высоких чиновных кабинетах.

Осознание того, что ВЭБ незаметно превратился из форпоста стратегических государственных инвестиций в обремененную плохими долгами «хромую утку», пришло еще весной, когда банк показал шокирующий убыток по МСФО по итогам прошлого года в размере 250 млрд рублей. Внушительная цифра в некоторой степени была сознательным актом агрессивной бухгалтерии (курсовые переоценки и дорезервирования можно было плавно растянуть во времени), призванным донести до правительства неотложную необходимость масштабной докапитализации банка, на которой его руководство настаивало с 2012 года. И определенные шаги навстречу ВЭБу были сделаны: в сентябре прошлого года на депозитах банка были размещены 220 млрд рублей — средства Фонда национального благосостояния (ФНБ), в декабре еще 30 млрд рублей из ФНБ, находившиеся в ВЭБе на счетах, были перенаправлены в его капитал. Уже в нынешнем году было решено вложить в капитал ВЭБа 15% прибыли ЦБ за прошлый год. Однако банку требовались большие суммы.

Сигнал в правительстве был услышан, однако вызвал эффект, противоположный желаемому. Резко активизировалась «партия противников ВЭБа», одну из ведущих ролей в которой приписывают первому вице-премьеру Игорю Шувалову, а «партии защиты», которую наблюдатели связывают с помощником президента Андреем Белоусовым, все труднее приходилось находить аргументы в пользу его поддержки.

С августа по ноябрь правительство и ЦБ устраивали неоднократные мозговые штурмы в поисках формата финансовой реабилитации ВЭБа. Минэкономразвития предлагало допустить банк развития на рынок депозитов юрлиц, Минфин — разместить среди компаний-экспортеров и банков по закрытой подписке валютный заем в пользу ВЭБа. Также обсуждалась масштабная, на полтора триллиона рублей, докапитализация банка посредством передачи ему ОФЗ, но все эти варианты по разным причинам не нашли консенсусной поддержки. Однако упразднение этого пусть и очень противоречивого, но тем не менее самого мощного в новейшей истории института развития вряд ли было бы стратегически оправданно.

Попробуем рассуждать трезво. Деятельность ВЭБа с первых же месяцев жизни в ранге госкорпорации развития распадалась на две части. Первая часть кредитного и инвестиционного портфеля укладывалась в меморандум и базовый функционал Банка развития, и, как правило, обслуживалась удовлетворительно. Вторая часть — спецпроекты, как их именуют в ВЭБе, порой лежали за пределами родового функционала банка. ВЭБ всегда активно привлекался и к разного рода антикризисным мероприятиям — достаточно вспомнить принятие на санацию двух банков из первой тридцатки, «Глобэкса» и Связь-банка, а также целый веер неоднозначных санационных проектов в реальном секторе экономики («Амурметалл», концерн «Тракторные заводы» и др.).

Имея ясную и сильную перспективу во внешней политике, мы более чем когда либо начиная с 2000 года не уверены во внутренней экономической политике

Как следует из презентации для инвесторов от 15 ноября текущего года, размещенной на сайте банка, доля спецпроектов в совокупном кредитном портфеле ВЭБа в последние годы стабильно превышает половину, а в прошлом году выросла почти до 58%, составив 1,87 трлн рублей. Конечно, не все эти вложения стопроцентно невозвратные, и даже, вероятно, не все они требуют 100-процентного резервирования. Поэтому обсуждаемая сегодня цена вопроса «реанимации» ВЭБа в 1,3–1,5 трлн рублей кажется в первом приближении адекватной. Самых тяжелых «гирь» на балансе ВЭБа две: невозвратные долги под кредитные вложения в возведение объектов сочинской Олимпиады (госкорпорация считает проблемными 13 кредитов на общую сумму 200 млрд рублей) и долги по ряду вложений в активы на территории Украины, сделанные, когда еще были небезосновательные надежды на хозяйственную интеграцию наших экономик.

Нам представляется, что полтора триллиона рублей, или 2% ВВП — вполне посильная для государства плата за спасение ВЭБа. Баланс ВЭБа должен быть избавлен от плохих долгов — такое принципиальное решение должно быть принято. Однако этого мало. Чтобы ситуация неработоспособности ведущего института развития не воспроизводилась впредь, принципиально важно изменить нынешнюю управленческую модель Внешэкономбанка. Решения по открытию финансирования конкретных проектов должны приниматься по представлению Наблюдательного Совета, но по правилу «двух ключей», когда руководство ВЭБа может заблокировать очевидно невозвратные проекты и вернуть их на дополнительную экспертизу.

Политический прогноз

Центральная мысль послания Путина — мы не можем позволить себе быть уязвимыми. И, безусловно, если говорить с пафосом, народ России глубоко согласен с президентом. Но нельзя не сказать, что пассивная экономическая политика уязвляет нас в самую сердцевину нашего существа. Те, кто хочет работать, не могут работать; те, кто хочет предпринимать — не могут предпринимать. У нас не хватает денег на то, чтобы лечить людей, хотя государство закупило самые передовые фонды в медицине, мы вынуждены экономить на образовании своих детей. Имея ясную и сильную перспективу во внешней политике, мы более чем когда либо начиная с 2000 года не уверены во внутренней экономической политике. Трудно понять людей, которые отвечая за нее, не хотят обсуждать падение уровня жизни, отсутствие ликвидности, дефицит инфраструктуры, а когда им задают эти вопросы, только плотнее поджимают губы. На что они рассчитывают?

Судя по всему, они рассчитывают на президента страны. Что в предвыборный президентский 2017 год он и возьмет на себя всю ответственность. Но будет не так. Измененные политической реформой механизмы выборов в Государственную Думу позволяют ожидать нового по духу, профессионализму, амбициям парламента. Членам правительства стоит поездить по регионам, где будут проходить праймериз, чтобы почувствовать атмосферу Думы 2016 года. Она может показаться им непривычно прохладной. И в этой новой прохладной атмосфере будет происходить настоящее вовлечение исполнительной экономической власти в публичную политику. Полезный, хотя и тяжелый для нее шаг к демократии.