Так как я основал свое лечение на убеждении, что каждая болезнь неразрывно связана с расстройством кровообращения, то в числе основных принципов мы встретили в прошлой беседе следующие:

а) чтобы воздействовать на болезнь или существующие повреждения в организме главное внимание должно быть обращено на кровь;

б) от возможного улучшения её свойства будет зависеть восстановление самочувствия больного и отстранение органических расстройств;

в) кровь может быть улучшена известными свойствами лекарства, а также силой давления лекарств на кровь, вследствие которого должно восстанавливаться кровообращение.

Следовательно, главная забота врача, по моим убеждениям, состоит в улучшении свойства болезненной крови. Чтобы быть физически здоровым, нужно, может быть, очень многое, главным же образом нужны две вещи: хорошая кровь и хорошие нервы.

Из этого я вывожу для своей фармакологии следующий основной принцип:

1) Если хорошая кровь есть основание здоровья человека, то, естественно, она и должна предъявлять свои требования в выборе лекарственных средств.

Неоднократно каждый из нас видел, как не совсем здоровый человек начинает следовать примеру лиц, здоровью которых он завидует и есть самые питательные блюда, и пить лучшие вина, дабы приобрести недостающие ему силы. В результате он делается еще больнее, его тошнит, рвет, приливы к голове и окончательно испортившееся пищеварение заставляют отказаться от питательной диеты его знакомого. Видали мы и таких, которые, желая укрепить свои легкие, следуют примеру уверявших в том, что будто никогда более не кашляют, вследствие привычки дышать всегда свежим воздухом и спать в холодной комнате. Родившись нежным и со слабыми легкими кто-нибудь решается также вместо лекарств укреплять себя обтиранием холодной водой и охлаждением своей спальни. К удивлению его, на второй же день такого режима, он сильно простужается и заболевает воспалением легкого. Встречали мы, конечно, и малоподвижных людей, страдающих постоянною слабостью, которых упрекали в том, что они редко гуляют и, вероятно, потому они вечно больны; убежденные окружающими к более энергичной жизни, они начинают ходить ежедневно перед обедом, и возвращаясь домой падают в кресла и отказываются что-либо есть. Есть также охотники питаться одною растительною пищею и никогда не употребляющие мяса. Чувствуя себя прекрасно, они уговаривают и окружающих следовать их примеру. Раз доказательства на лицо, некоторые начинают ту же диету и в конце первого месяца худеют и ослабевают настолько, что врачи им прописывают мясной сок, пепсин и пептон, чтобы возвратить прежнюю крепость.

Все эти гигиенические советы во многих случаях неудачны и вообще не составляют основы лечения, так как они не могут влиять всесторонне и одновременно на всё кровообращение и не в состоянии улучшить свойства болезненной крови. Для оздоровления организма человека, как я доказал в прошлых беседах, нужны лекарства, восстановляющие кровообращение и влияющие на болезнь крови. Выбор лекарственных веществ должен быть сделан соответственно тем требованиям, которые предъявляет человеческая кровь.

Поэтому, для уяснения себе этих требований, надо войти в рассмотрение следующих вопросов: могут ли болезненные свойства крови исправляться ядовитыми веществами? Если болезненная кровь сама по себе есть разрушительный яд, то возможно ли улучшить её свойства другим ядом? Химия и микроскопическая анатомия доказывают, что есть такие ядовитые средства, которые положительно улучшают свойства болезненной крови и не только не изменяют и не разрушают кровяных шариков, но предохраняют их от распадения, но можно ли относиться с полною верою к исследованиям под микроскопом, в виду того, что капля крови на опытном стекле поставлена в особые условия? Справедливо ли мнение современной медицины, что чем ядовитее средство, тем оно могущественнее в болезнях? Наконец, в виду основательного требования только помогать, но никогда не приносить вреда больному, должно ли обращаться к обоюдоострым средствам как для больного, так и для врача?

Можно было бы перечислить гораздо больше вопросов, необходимых для разъяснения, но прежде всего следует определить что такое яд?

Нам скажут многие, что понятие о яде весьма относительное и растяжимое; в самом человеке много ядовитых веществ. Всякое излишество в невинной пище и даже в чувстве подчас действует ядовито на организм человека. Всё, что вредит, есть яд, а потому простая вода, выпитая в чрезмерном количестве или хлеб, съеденный несоразмерно силам желудка, становятся ядами и могут породить смертельные болезни. Простая ромашка, липовый цвет, сушеная малина, и те неядовитые растения, которые так распространены в домашней медицине, также в состоянии ядовито подействовать на человека, если их употреблять не соразмеряясь с необходимостью и силами больного.

Подобные мнения и понятия высказываются обыкновенно врачами, лечащими ядами, как бы в оправдание себе. Много таких пациентов, которые с ними даже соглашаются, потому что они не вдумываются в столь поверхностные доводы. Исходя из этого убеждения, не трудно прийти к заключению, что нет ничего не ядовитого на земном шаре; всё в меру полезно я всё чрезмерное вредно.

В таком случае надо разобраться в установившихся понятиях иначе. Мне кажется, что понятие о яде не может быть относительное и растяжимое. Всякое средство, действующее разрушительно на кровяные шарики и на ткани, есть яд. Конечно, доза подобного средства играет немаловажную роль в разрушительном действии и, пожалуй, гомеопаты в состоянии доказать, что они, употребляя страшнейшие яды, вовсе не разрушают человеческого организма, а поправляют его. Отчасти и я с этим согласен, но спрашивается, где же граница действий полезного и разрушительного, и существуют ли у нас сведения о влиянии хотя бы минимальных гомеопатических лекарств на кровь? Говорят есть факты, хотя весьма редкие и исключительные в гомеопатии, об отравлении больных аконитом. Следовательно, можно встретить таких чувствительных людей к этому яду, что даже у них возбуждаются симптомы отравления от приема гомеопатических доз.

В таком случае не лучше ли избежать этих прискорбных случаев, доказывающих, что некоторые ядовитые средства и в минимальных дозах действуют разрушительно на организм человека. Как же согласиться после этого с мнением тех, которые проповедуют, что всё в меру употребляемое полезно. Пусть мне укажут, на основании микроскопических исследований, полезную меру синильной кислоты, серной кислоты и в особенности многих сильнейших растительных ядов.

Излишества приносят вред особенно болезненному организму, но они не разрушают и не отравляют кровь так, как это делают, например, алкоголь, эфир, морфий, кокаин и т. д. Многие врачи, в особенности аллопаты весьма сочувственно относятся к возбуждению сил больного алкоголем в диететических пропорциях и к питанию этим средством слабых субъектов, а большинство людей охотно возвышают его достоинства в виду приятных ощущений, испытываемых при употреблении веселящего напитка. Только те, на которых алкоголь действует угнетающе, смотрят на него с отвращением. Чересчур часто приходилось мне убеждаться, что врачи аллоцаты приносили сильнейший вред, прописывая больным крепкое вино. Оно и естественно, потому что это делается безотчетно, по привычке, и врачи не входят в рассмотрение на сколько уже нарушено кровообращение у больного. Никто не может отвергнуть факта, что алкоголь быстро нарушает кровообращение. Вследствие сильного раздражения нервов, кровь, смотря по дозе, или медленно приливает к голове, или бросается в нее с силою, заметной для простого глаза. Укрепляющее действие алкоголя обманчиво, ибо он только возбуждает. Насколько может быть полезно увеличивать неправильность кровообращения при существующем уже нарушении - не трудно решить. Что алкоголь и в других отношениях вреден ясно из того, что излишнее употребление порождаете множество болезней печени, желудка, нервной системы и самой крови. Последняя в такой степени подвергается порче, что пьяницы заболевают от малейшего повода и все болезни принимают опаснейший характер. Дозировка алкоголя не имеет значения. Я убедился, что даже от нескольких капель, кровообращение нарушается и для того, чтобы алкоголь приносил пользу, надо его разжижить гомеопатическим способом. В разжиженном виде, конечно, никто бы не стал его употреблять. В тех дозах, в каких врачи прописывают алкоголь больным, а тем более, в которых он пьется здоровыми людьми, он положительно вреден, ядовит и разрушаете весь организм в соответственной постепенности. Следовательно, алкоголь есть яд в точном смысле этого слова. Большие дозы отравляют скоро, а малые постепенно. Курение табака признается вообще вредным; и если кто вместо 50-ти папирос в день начинает курить только 10, то ядовитость последних не исчезает совершенно и они не превратятся из яда в противоядие. Отсюда видно, что дозировка ядовитых веществ влияет лишь на силу действия яда на организм человека и проявления его, стало быть, можно подразделить на сильно болезненные, на постепенно болезнетворные, на незаметные в настоящем и опасные для будущего и на предрасполагающие к заболеваниям всякого рода. Если нельзя определить на сколько вредно умеренное курение табака и какое оно имеет действие на уменьшение продолжительности жизни человека и на расположение его к болезням, то это не причина отвергать ядовитость никотина. Большинство людей курят табак и пьют водку; многие из них живут долго, но это ничего не опровергает и не доказывает, ибо неизвестно, сколько бы они еще прожили, если бы не курили и не пили водки. Научно доказано, что из всех раздражающих средств алкоголь действует всего сильнее; несколько капель, взятых на язык или одна капля, помещенная прямо на слизистую оболочку желудка, заставляет желудочный сок тотчас же вытекать. На этом основано предположение, что вследствие малых доз алкоголя, возбуждается будто бы аппетит, улучшается переваривание, особенно жиров, легко растворимых в алкоголе, усиливается кишечная перистальтика и т. д. Под влиянием больших количеств пищеварение, наоборот, затрудняется. У пьяниц всегда хронический катар желудка, сопровождающийся рвотами. Таким образом, раздражение желудка ведет к усиленному выделению соков, которые и способствуют пищеварению. Полезно ли это или положительно вредно? Всякое неестественное и искусственное, а потому чрезмерное, выделение желудочного сока при болезни, когда у человека нарушены кровообращение и отправления, а потому задержан обмен вещества, конечно, вредно и никак не полезно. Пищеварение отнюдь не может улучшиться от недостатка запаса желудочного сока, плохо вырабатываемого, вследствие нарушенного кровообращения. Употребляя алкоголь, мы действуем по привычке, и страсть к возбуждающим средствам заставляет нас держаться мнения, что он способствует нашему укреплению. Д-р Бухнер  при опытах своих нашел, что алкоголь, будучи сам по себе прибавляем в количестве до 10% не оказываете никакого влияния на пищеварение, до 20% замедляет, а при большем %-ном количестве совершенно прекращает. Влияние алкоголя на кровь и кровообращение еще убийственнее. Если для других систем этот вопрос может быть не особенно важен, то для меня он имеет первостепенное значение, а потому я буквально запрещаю моим больным употребление алкоголя, нарушающего кровообращение и противоречащего моим основным принципам лечения. Лекарство, которое восстановляет кровообращение, естественно, парализуется действием всякого возбуждающего средства.

Нет яда, который бы одинаково действовал на все органы человеческого организма. Следовательно, эти средства во всяком случае приносят вред. Нотнагель и Росбах пишут: «не все органы в одинаковой степени привыкают к яду, некоторые остаются постоянно чувствительными, а другие - нет. Если очень большие приемы яда продолжительно действовали на организм, то прекращение введения привычного яда вызывает даже болезнь».

Д-р Манчини говорит (Модные отравы. С-пб. 1886 г.):

«Пока мода считала териак универсальным средством, годным для всего, и ввела его в общее употребление при дворе Людовика XIII, беда была еще не велика. Но теперь уже не то. Перед нами с некоторого времени развивается злоупотребление настоящими ядовитыми веществами и последствия грозят быть печальными. Опасность тем важнее, что зло распространяется умышленно - скрытно, хотя уже раздались крики предостережения против наркотических и возбуждающих веществ».

Д. Манчини говорит о таких возбуждающих средствах, как опий, морфин, эфир, кокаин и другие, которые составляют истинное несчастье многих стран, в виду мании людей прибегать к этим ядам, чтобы доставить себе хотя минутное наслаждение. Эти средства - настоящие яды, имеющие то печальное свойство, что при продолжительном употреблении входят в привычку, от которой невозможно отстать. Несчастный, ознакомившись с морфином или эфиром, уж не победит свою страсть, не будет в силах жить без них, хотя и знает, что они его убивают.

Здесь, пожалуй, я себе позволю сказать, хотя это не относится к разбираемому вопросу, что есть болезни и случаи, когда было бы жестоко не облегчать страдания морфином и кокаином, но эти случаи весьма редки. Восстановление кровообращения есть самое лучшее и быстрое болеутоляющее средство. Даже у Гиппократа, при его несовершенных способах лечения, как я уже говорил в предыдущих беседах, встречается указание на влияние отвлечения болезненных соков на чувствительность. Следовательно, раз в организме больного нет таких разрушений, что влияние на кровообращение более немыслимо, то наркотические лекарства совершенно излишни и вредны. Они могут быть необходимы только при хирургических операциях и когда целые области или органы человека подвергаются разрушению, как, например, при раке. В таких случаях наркотические средства неоцененное изобретение.

Все алкалоиды, как известно, действуют исключительно на нервную систему. О влиянии их на кровь нет исследований, и в сущности микроскопическая анатомия не в состояли дать положительных определений, так как капля крови на опытном стекле лишена жизни и влияния всех жизненных условий. Даже химическое действие яда на кровяные шарики может выясниться лишь приблизительно. Единственное руководство для познания разрушительного действия яда - это опыты на животных и людях. Картины, получаемые при лечении этими ядами, еще важнее и поучительнее, но и должны бы были заставить медицину относиться в ним с нелюбовью и предупрежденностью.

Из чего родилось убеждение, что чем ядовитее средство, тем оно могущественнее в болезнях? Не трудно себе уяснить это, по крайней мере, в гомеопатии. Разумеется, чем симптомы лекарственной болезни были резче, определеннее, тем лучше Ганеман мог собирать их и легче руководствоваться ими при лечении совокупности тех же симптомов. Поэтому ядовитость лекарства есть одно из главных условий при лечениях по закону подобия. В аллопатии создалось то же убеждение на другом основании. Мне кажется, что объяснить это можно лишь влиянием химии, незнанием истинных свойств неядовитых растений, неправильностью испытаний и нежеланием походить на народную медицину. Стремление к отысканию научных средств, на основании химических законов, служило, без сомнения, главною причиною к предпочтению ядовитых лекарств. Но для лечения недостаточно знать одно химическое сродство лекарства с тканями и некоторыми органами, так как законы жизни не основаны на одной химии.

Чтобы судить о могуществе не ядовитых лекарств надо их испытать, конечно, не с предвзятою целью и не только для выяснения их химического, но и более важного - динамического действия.

Цель медицины - приносить исключительно и безусловно одну пользу. Лучше, чтобы лекарство никакого не имело действия, чем оказывало вред. Поэтому, казалось бы, каждая фармакология должна вырабатываться на требовании Гиппократа - помогать и ни в каком случае не вредить. Мне думается, достаточно врачу пройти однажды чрез нравственные муки - сознания, что его личная ошибка служила причиною смерти больного или нанесенного вреда, чтобы навсегда отказаться от ядовитых лекарств. Последние должны быть настолько безвредны, чтобы неосторожность врача, могущего ошибаться, как и все люди, не в состоянии была бы оказать пагубное влияние. Несоответственное лекарство должно пройти бесследно и беспомощно. Действовать на риск в лечениях, при столь серьезной и тяжелой ответственности врача, по меньшей мере не глубокомысленно и не достойно человека науки.

Все эти соображения и доводы могут быть оспариваемы с теоретической точки зрения, так как знания человеческие не точны и ограничены, но при разрешении вопроса: какие требования предъявляет кровь, при выборе лекарственных средств? - эти соображения, говорю я, - привели меня к положительному убеждению в необходимости последующих основных принципов моей фармакологии:

2) оздоровление и улучшение болезненных свойств крови требует неядовитых средств;

3) все аллопатические яды должны быть принципиально отвергнуты;

4) следует стараться найти между неядовитыми средствами равные по действию общеупотребительным ядам.

Если проследить за средствами, которые в старину считались, а также и теперь считаются наиболее полезными для крови человека, то нельзя не приметить, что всё они не ядовиты. Не говоря о чистом воздухе, в особенности морском, о кислороде, необходимое для окисления крови, между этими средствами на первом месте стоят: смолы сосны, ели, деготь березы, рыбий жир, морковный сок, крапива, сера и т. д.

При составлены моей фармакологии, я прежде всего старался разрешить упомянутые мною сейчас задачи. В возможность добиться решения я, признаться сказать, верил всегда, так как, сблизившись с природою и изучая ее, я как бы предчувствовал пути к тому. Действительно, еще читая историю медицины, мне приходила в голову мысль: не от того ли бессильна наука в оказании действительной помощи больным, что древние наблюдатели старались всему научиться у животных, следя за их способами лечения по инстинкту и передали нам свою ветеринарную фармакологию? Приравнять человека к животному, как это сделала отчасти медицина, не чересчур ли смело и неестественно? Даже это унизительно для человека, который наделен разумом, волею и частичкою божественного духа, для отличия его от животных. Неужели человек не мог додуматься до кровопусканий, если бы он не видел как гиппопотам прокалывает себе вену тернием? Или только наблюдения за козами могли ему указать слабительные свойства какой-то травы? Опыт убедил людей, что кровопускания бессмысленны и вредны им, но гиппопотам, конечно, продолжает заниматься этой операцией, в виду того, что она полезна этому животному. Мало ли что делают животные по инстинкту, но не все позвоночные и млекопитающие живут одинаково, кормятся одними и теми же продуктами природы и т. д. Почему же человек, также позвоночный и млекопитающий, даже если бы он происходил не от Адама, а от обезьяны Дарвина, должен подражать во всём обезьянам, а в особенности лечиться теми же средствами, которые последние отыскивают себе по инстинкту?

Самоунижение древних ученых казалось мне всегда противоестественным. Дары природы не могут быть не распределены между живущими на земле, если между ними существует столь резкое различие, как, например, между человеком и собакою. Поэтому, для правильного разрешения основных принципов моей фармакологии, мне казалось необходимым прежде всего найти ответ на такой вопрос: что создано в природе исключительно для человека? Раз человек представляет из себя высшее, исключительное создание Божие, то для него не может быть не создано также что-либо исключительное. Надо искать и, изучая природу, уразуметь эту истину, говорил я себе.

Итак, что создано в природе исключительно для человека? Вот моя первая задача, которую я стремился разрешить. Конечно, для определения этой истины не могло потребоваться много времени. Стоило только убедиться, что это вопрос первой важности и решение должно было явиться само. Как нельзя лечить, не ознакомившись с анатомией человека, так, верил я, невозможно решить из каких средств составить фармакологию, пока не отдашь себе отчету, что в природе принадлежит человеку и что животному.

С этою мыслью я ходил по полям, лугам и лесам, наслаждаясь лицезрением величия Божия и любуясь красотою природы в летние дни, когда мощная её сила дышит жизнью необозримого числа разнообразнейших существ, работающих друг для друга и для прославления своего Создателя. Находя отдых под тенью дерев, я наблюдал за действием животных, пасущихся на лугу и за работою насекомых. Всматриваясь в травки, цветы и растения, я как бы следил за их ростом, развитием и постепенным одеванием в более и более роскошную и пышную одежду. И чего я тут только не видел, чего не наблюдал, чего не уразумел! Припомнились мне сведения, добытые из книг; я как бы проверял все свои знания и мысли, и тут создалась моя фармакология...

Бывало, следишь за пчелой или мухой... Она перелетает с травки на травку, с цветка на цветок, но к иным точно боится подступить, обходит их. У всех свои излюбленные растения; у всех есть, наоборот, цветы или травки, к которым они относятся враждебно. Даже одно приближение и чувство ненавистного запаха заставляете их изменить свой путь. И кузнечик, и бабочка не одинаково выбирают себе дружественный травки. Иногда видишь как бабочка, точно по забывчивости, сядет на цветок и быстро с него слетает, одурманенная соком, который она отведала из скопившейся на лепестке ярко освещенной слезы. Стоит солнцу осветить полоскою часть луговины - поспешат туда все насекомые и даже видно, как растения подымают свои головки и, согревая личики, стараются скорее умыться собственными пахучими разноцветными слезками, дабы защитить себя от нападения своих неприятелей.

Бросишь взгляд на стадо, пасущееся вдали... Десятки выгнутых шей скрывают от зрения опущенные к земле головы и невольно подумаешь, они не заботятся о своем пропитании, им всё готово, сами себе выбирают по вкусу травки и также, как насекомые, имеют излюбленные растения. Однако, что есть общего между этими животными и человеком? Ученые рассматривают нас рядом, вместе. Мы с ними - млекопитающие, позвоночные... Что же из этого? Они едят свое, мы свое. Почему же мы будем лечиться одинаковыми средствами, как вздумали установить древние мудрецы. Человек живет или должен жить 70-100 лет, лошадь 20-30, собака 15-20, корова также, как лошадь. У них шеи устроены так, чтобы они могли сгибаться и есть всё низко растущее, принадлежащее им. Следовательно, полевые травы есть исключительная принадлежность животных и ничего нет удивительного, что они лечатся сами по инстинкту именно травами. Наконец, растительные яды, как известно науке, не всегда действуют на животных также разрушительно как на людей. Затем животные болеют гораздо реже людей, следовательно, влияние ядов не может быть столь ощущаемо ими, при их относительно короткой жизни. Кроме того, животные лечатся растительными веществами, не мудрствуя и не отсылая их предварительно в химические лаборатории, для добывания химически-чистых алкалоидов. Поэтому ядовитость их не так значительна.

Сидишь, бывало, под тенью раскидистой ели и смотришь на разбросанные по опушке леса и по поляне пушисто растущие кусты. К ним относятся животные и насекомые с большою осторожностью. Если лошадь не находить под ногами сочной и хорошей травы, то иногда подойдет к кусту, понюхает, фыркнет, а то и оборвет листочки, пожует их и затем выбросить изо рта. Точно они ей не по вкусу; будто она взялась не за свое добро...

Взглянешь вверху, на выпрямившиеся стволы деревьев, защищаемые извилистыми и зеленеющими ветвями, как опахалами и спрашиваешь их: для кого вы выросли, кто вас посещает и считает своими? Одни птицы, взобравшись на вершины деревьев, вьют себе там гнезда, удаляясь от взоров людей и хищных своих неприятелей. Грустно станет, как остановишь взор на срубленной сосне, лежащей у собственного подножия. Зачем было лишать и птиц и всю окружающую природу радости видеть ее красующейся здесь! Верно понадобилось мужичку для постройки дома или сарая. Досадно смотреть также в сторону бедных березок, с которых содрано лыко; точно их раздели и они должны будут пропасть от стужи и мороза. Конечно лыко потребовалось крестьянам на лапти, также как кора с ивы снята для дубления кожи, а кора с осины служит им для плетения котомок и корзин. Следовательно, вот кто считает их своими - люди... Сам ведь я также сижу под тенью ели и избрал излюбленное свое растение. Не будь деревьев, люди не знали бы чем укрыться от непогоды, не имели бы угодий и домов. Деревья служат им для всего: обувь, даже одежда (сосновая шерсть), посуда, мебель, топливо, орудия для обработки земли, экипажи, лодки, барки - все решительно выделывается из дерева...

И так, кому же принадлежат деревья, для кого они исключительно созданы? Деревья созданы для людей. Вот и ответ на вопрос, который должен был положить основание моей фармакологии.

Если же люди не могут существовать на земле, не прикрываясь деревьями от стужи и непогоды, не одеваясь и не обуваясь одеждами деревьев, не отделяя свои владения и угодья ими же, не защищаясь от врагов крепостями и стенами, построенными при помощи деревьев, не сообщаясь между собою на деревянных лодках и судах; то почему же тем же людям не помогать своим недугам целебными средствами, принадлежащими исключительно им, а именно древесными растениями?

Не лишено известного интереса и следующее обстоятельство. Изучая историю медицины, каждый замечает, что почти все современные медицинские средства были известны и за много сот лет до P. X. в Индии, Китае и Греции. Таким образом, всё новое в медицине, где насчитывается столько имен знаменитых изобретателей, есть лишь повторение старого. Большинство средств, в течение последних столетий, по несколько раз забрасывалось и вновь предлагалось в иной форме. Какие же средства прожили неизменно в фармакологиях от начала медицины и существуют поныне? Исключительно только древесные; как хина, креозот, касторовое масло, камфора, деготь, смолы, древесные масла, и т. д. Следовательно, наилучшие медицинские средства для людей добывались всегда из древесных растений.

Всем известно также, что у нас в России, и тем более в западной Европе, климат изменился ко вреду людей, с тех пор, как исчезли обширные площади лесов, и может быть причина множества новых болезней кроется в отсутствии этой растительности, очищающей воздух и благотворно действующей на человеческую кровь.

Не удивительно, что опыт показал мне преимущества древесных средств пред травянистыми для оздоровления болезненной человеческой крови.

Мои собеседники знают, что основные принципы моей фармакологии исключают из употребления аллопатические яды. Поэтому нам следует еще рассмотреть: соответствуют ли древесные растения требованию избегать ядов, хотя они и составляют исключительную принадлежность людей?

В ответ на это, пятый принцип моей фармакологии гласит:

5) Ядовитых деревьев и кустов несравненно менее, чем трав.

Только подробно изучая растительное царство на месте произрастания, можно выяснить значение, смысл и сущность ядов. Они вырабатываются и распределяются в зависимости от того значения, которое представляют они в качестве предохранительного орудия от растительных животных. Таким образом, за исключением немногих ядовитых растений, у которых ядовиты все вообще части, у остальных ядовитые продукты скопляются или исключительно, или по преимуществу в тех органах, которые менее защищены и всего более подвержены нападению животных. Та же зависимость отражается существенно и на различных периодах жизненной деятельности растений; в период цветения и плодообразования, когда растение наиболее нуждается в защите, степень его ядовитости, вообще говоря, возрастает. Это ведет к тому, что одно и то же растение в различные времена года отличается то большей, то меньшей ядовитостью; обстоятельство весьма важное для фармакологии.

Мои собеседники помнят, что профессора Нотнагель и Россбах, говоря об алкалоидах, свидетельствовали, что о той роли, какую они играют в самом растении, они ровно ничего не знают. «Мы знаем лишь - пишут они, - что растения, вполне тождественны в ботаническом отношении, смотря по почвенным и климатическим условиям, при которых они произрастают, представляют крайне изменчивое содержание алкалоидов и согласно с тем оказываются то весьма ядовитыми, то совершенно неядовитыми. Очень может быть, что алкалоиды служат просто продуктами выделения или вырабатываемыми с течением времени оборонительными орудиями растения. Химический состав различных алкалоидов совершенно не известен».

Не только очень может быть, но и наверно, яды - это продукты выделения для обороны растений и потому-то они все исключительно действуют на нервную систему людей. Насекомые, конечно, имеют также нервы и лишь влияя на их чувствительность, растения могут избавиться от своих врагов. Таким образом, нынешние излюбленные и научные аллопатические лекарства вовсе не заключают в себе соков растений, а лишь продукты выделения их.

Затем, выработка ядовитых продуктов должна непременно зависеть от условий роста растений. Так как все древесные породы, благодаря своему расту, гораздо менее доступны нападению травоядных, нежели кустарники, и так как травянистые растения в этом отношении находятся в самых неблагоприятных условиях, то наибольшее число ядовитых форм должно встречаться среди травянистых, а наименьшее среди древесных пород; кустарники же должны занять середину. И это вполне оправдывается многочисленными фактами, сообщаемыми знаменитым французским ботаником Корневеном.

Так, среди односемянодольных названный ученый насчитывает девять семейств, между которыми встречаются ядовитые растения, и все эти девять семейств принадлежат к низкорослым травянистым породам, каковы, между прочим, ароидные, лилейные, спаржевые, амарилисовые, касатиковые и проч. Если затем мы обратимся к двусемянодольным, то увидим, что и здесь, из числа семейств, среди которых встречаются ядовитые растения, значительное большинство принадлежат травянистым формам. Таковы, между прочим, фитолаковые, пасленовые, гречишные, кирказоновые, молочайные, лютиковые, маковые, крестоцветные, фиалковые, гвоздичные, бобовые, розоцветные, зонтичные, сложноцветные, вьюнковые, колокольчиковые, норичнаковые, губоцветные и др. Всё это или исключительно, или по преимуществу травянистые растения. Так, лютиковые все травянистые и вместе с тем очень богатые ядовитыми формами, каковы: бородавник, василисник, болотные ноготки, черемица, воронец, борец, аквиледжиа и др.; то же следует сказать о норичниковых, к которым принадлежат такие ядовитые растения, как марьянник, наперстянка, заразиха и пр. Таким образом, хотя и не все пасленовые травянистые растения, но наиболее ядовитые встречаются именно среди последних, в подтверждение чего, помимо табака, достаточно упомянуть о белладонне, белене и дурмане.

Далее, даже в том случае, когда среди данной группы встречаются, помимо трав, кустарники и деревья - наибольшее число ядовитых форм приходится на долю первых, примером чему могут, между прочим, служить бобовые и молочайные. Последние в этом отношении в особенности поучительны: все молочайные в большей или меньшей степени ядовитые растения и, за исключением некоторых сильно ядовитых древесных пород тропических стран и некоторых кустарников (букса, кротана), все остальные принадлежат к травянистым формам, среди которых известно не мало целебных трав. Не входя в дальнейшие подробности, заметим вообще, что судя по данным, сообщаемым Корневеном в его труде «des plantes veneneuses», из числа семейств одно- и двусемянодольных растений, среди которых встречаются ядовитые формы, около тридцати пяти принадлежат исключительно или по преимуществу травянистым породам; двенадцать семейств исключительно или по преимуществу - древесным плодам.

Итак, факты вполне отвечают, вполне оправдывают высказанное выше предположение и мы видим, что наибольшее число ядовитых растений действительно встречается среди форм, которые по условиям своей низкорослости всего легче доступны нападению травоядных позвоночных, а наименьшее среди древесных пород. Что же касается кустарников, находящихся в этом отношении в условиях средних между травами и деревьями, то, как оказывается, такое же среднее место занимают они и относительно богатства ядовитых форм: здесь их меньше, чем среди травянистых пород, но больше, нежели между древесными породами.

Г. Эльпе в своих письмах подробно разбирает этот вопрос и говорит, что роль ядовитых продуктов в растительном мире по преимуществу предохранительная; что они призваны служить одним из орудий, охраняющих растения, те и другие существенные его органы от нападений растительноядных животных. А такого рода зависимость сама собою уже приводит к признанию, что внешние физические условия, если и могут оказывать влияние на выработку ядовитых продуктов растений, то исключительно косвенное, насколько эти условия отражаются на процессах роста и развития тех или других органов, в которых фабрикуются или скапливаются эти продукты. Задерживая период цветения и плодообразования, низкая температура может задержать и выработку ядовитых веществ, содействуя росту и развитию наземных частей, свет может содействовать и фабрикации в них ядовитых веществ; но отсюда совсем не следует, чтобы участие его было всегда необходимо, и в тех растениях, ядовитые продукты которых вырабатываются и скапливаются в подземных органах, фабрикация этих продуктов совсем не требует содействия света.

Совершенно такое же косвенное влияние оказывают и топографические условия. Раз выработка ядовитых веществ находится в связи с жизненной деятельностью растительного организма, раз она повышается в периоды наиболее энергического проявления этой деятельности и понижается с понижением поздней, то само собою понятно, что в жарком, тропическом климате, где жизнь растительного мира достигаете наивысшей интенсивности, образование ядовитых продуктов должно отличаться наибольшей силой и что, вообще говоря, южные широты должны содействовать, а северные противодействовать такому образованно. И это до некоторой степени оправдывается фактами. Так, например, известно, что борец и лавровишня на юге значительно ядовитее, нежели на севере.

Таким образом, хотя в настоящее время далеко не определено еще вполне точно численное отношение ядовитых форм тропических и умеренных стран и нельзя поэтому с достоверностью сказать, которая флора численно богаче ядовитыми растениями, тем не менее по наличным данным скорее можно признать в этом отношении преимущество за тропической флорой, нежели наоборот. Во всяком случае, относительно выработки наиболее сильных ядов, всё преимущество, несомненно, на стороне тропической флоры, среди представителей которой, помимо множества крайне опасных трав и кустарников, встречаются деревья, под сенью которых усталый путник не может прилечь, рискуя заснуть вечным сном от их ядовитых испарений.

Но хотя тропический климат в значительной мере содействует выработке сильных растительных ядов, отсюда, однако, совсем не следует, чтобы высокая годовая температура, или, по меньшей мере, средняя, составляла необходимое условие для выработки ядовитых продуктов, и было бы крайне поспешно на основании предыдущего полагать, что среди флоры холодного, северного климата не встречаются ядовитые растения. Совсем напротив: достаточно уже указать на произрастающий в Сибири и Камчатке один из видов рододендрона (rhododendron chrysanthum), известного своей значительной ядовитостью. Таким же образом среди растительного мира высоких холодных плоскогорий, отличающегося характером северной флоры, известны, в свою очередь, ядовитые формы, каковы, между прочим, близко сродни только что названному виду рододендрона альпийская роза, белая черемица, морозник и др.

Вообще, едва ли возможно указать на такую область, которая не имела бы своих ядовитых растений, они встречаются всюду, на всех широтах, где обитают растительноядные животные. Будь иначе, рассмотренная выше зависимость теряла бы свое значение. И если флора тропического климата наиболее богата ядовитыми растениями, то, помимо только что отмеченного термического влияния, не следует также упускать из виду, что эта флора вместе с тем выдерживает и наиболее интенсивную, наиболее напряженную борьбу с многочисленными растительноядными формами животного мира жарких стран.

«Не меньший интерес - говорит Эльпе, - представляет и влияние культуры растений на выработку ядовитых продуктов. Уже сам факт тех нередко значительных изменений в процессах роста, плодовитости, образования пахучих веществ и проч., и проч., которые испытывают растения под влиянием возделывания, наводит на мысль, что то же влияние, так или иначе, необходимо должно отражаться и на фабрикации ядовитых продуктов».

Согласно ли это с фактами и если согласно, то какого именно характера данное влияние?

«Мы не знаем -говорит Корневен, - таких растений, ядовитые свойства которых возрастали бы под влиянием культуры и удобрений». Растения же, ядовитые свойства которых в условиях возделывания ослабевают и даже почти совершенно исчезают, такие растения известны. Сюда между прочим относится борец, один из видов которого, именно синий борец или иначе - волчий корень, очень ядовитый в диком состоянии, быстро теряет свою ядовитость и становится почти безопасным, когда выращивается например в садах, на хорошо питательной, плодородной почве.

Другим не менее любопытным примером может служить один из видов кустарника сумака - ядовитый сумак (rux toxicodendron) Северной Америки, культивируемый во многих европейских парках с декоративною целью. У себя на родине, вне условий всякого ухода за ним, этот кустарник, о чём свидетельствует и самое его ядовитое название, очень ядовит. Смолистый, белесоватого цвета сок, содержащийся в его листьях, коре, стеблях, отличается крайней едкостью и до того сильно раздражает кожу, что причиняет нарывы. Более того, самые ночные испарения листьев названного вида сумака настолько ядовиты, что вызывают рожистую сыпь и гнойные прыщи на коже у субъектов, имевших неосторожность уснуть под листвою этого кустарника.

Казалось бы, что такому растению совсем не место в парках; но дело в том, что, как выяснил опыт, под влиянием культуры оно в значительной мере теряет свои ядовитые свойства и становится далеко не столь опасным, как у себя на родине, где оно растет на свободе.

Такое действие культуры на токсические свойства ядовитых растений, будучи интересно само по себе, приобретает особенное значение с рассматриваемой здесь точки зрения. Прежде всего, оно не единичное, не исключительное и по характеру своему может быть в сущности рассматриваемо, как частный случай более общего влияния, наблюдаемого в одинаковой мере, как в растительном, так и в животном мире.

В самом деле, когда человек принимает под свое покровительство то или другое растение, то или другое животное, заботится об охранении его от его естественных врагов, вредоносных физических влияний и прочего, то обыкновенно, в этих условиях, специальные приспособления, служащие организму орудиями в борьбе за существование, исподволь атрофируются. Способность самозащиты, самосохранения ослабевает, раз человек берет животный или растительный организм под свою защиту, под свою охрану, природа организма постепенно изнеживается.

Это явление вообще засвидетельствовано многочисленными фактами самого разнородного характера. Кому неизвестно, например, что у домашних животных инстинкт самосохранения выражен, вообще говоря, гораздо слабее, нежели у диких или даже одичалых. Достаточно сослаться уже на тот точно констатированный факт, что способность отличать вредные, ядовитые травы от безвредных у диких травоядных животных развита гораздо сильнее, нежели у доморощенного скота, у которого способность эта значительно ослаблена условиями жизни в прирученном состоянии. Фактов аналогичного характера можно было бы привести множество.

То же самое относительно растительного мира; и как на одно из наиболее общеизвестных явлений можно указать на тот факт, что у растений, хорошо вооруженных такими специальными приспособлениями, как иглы, твердые покровы семян и проч. под влиянием культуры и так называемого «облагораживания породы», эти приспособления в значительной степени, а иногда и совершенно атрофируются. Каждому садоводу очень хорошо известно, что дикие плодовые деревья способны лучше выдерживать различного рода внешние вредоносные влияния, нежели облагороженные и чем «выше сорт», чем более он облагорожен, тем он «нежнее», тем менее одарен способностью самозащиты, самосуществования. Предоставленное самому себе, своим собственным силам, такое выхоленное растение не выдерживает конкуренции с менее облагороженными, а в особенности совсем не облагороженными сородичами. Сама наклонность «заброшенного» растения перерождаться, дичать свидетельствует о стремлении природы организма восстановлять те свойства, которые были утеряны под влиянием культуры, но становятся необходимыми в условиях самостоятельного существования.

«Все это взятое вместе - пишет Эльпе, - несомненно подтверждает, что под влиянием культуры способность самосохранения, самозащиты растительного организма ослабевает. И раз, как мы видели, выработка ядовитых продуктов относится к числу средств такой самозащиты, то совершенно понятно и естественно, почему в условиях культивирования ядовитые растения отличаются меньшей ядовитостью, нежели в диком состоянии, а иногда и совершенно почти лишаются своих токсических свойств, если тому, конечно, не препятствуют специальные условия, специальные требования культуры, как, например, возделывание растения ради его ядовитых продуктов. Тут уже в интересах самой культуры поддерживать, путем подбора и иных приемов, выработку ядовитых продуктов, и в этих условиях, само собою разумеется, нельзя ожидать, чтобы растение теряло свои ядовитые свойства; оно и не теряет их, чему свидетельством может, между прочим, служить снотворный мак».

Таковы в общих чертах основные условия выработки ядовитых продуктов в растительном мире. «Посмотрим же теперь как относится к этим продуктам животный организм», - говорит далее Эльпе.

«Вопрос о причинах отравления, о действии ядов на животный организм далеко еще не выяснен, хотя едва ли может подлежать сомнению, что одной из существенных причин разрушительного действия их служит крайне значительный запас химической энергии, скопленной в этих веществах. Ядовитое вещество - это субстрат, с избытком снабженный химической энергией, и с этой точки зрения, по мнению Борневена, всякое отравление может быть рассматриваемо как результат очень сильного и очень быстрого превращения химической энергии в движение и теплоту. Чем большей напряженностью химической энергии отличается данный субстрат, тем интенсивнее и быстрее подобные превращения, тем разрушительнее их действие на организм, на ткани, лишенные способности выдерживать столь не в меру интенсивные и внезапные превращения химической энергии. Правильная функциональная деятельность организма, его тканей, в особенности нервных центров, на которых более всего отражается это ненормальное превращение энергии, становится невозможной, и последствием подобного расстройства функциональной деятельности являются, помимо изменений в температуре тела, различные болезненные возбуждения, тетанизация, за которой затем следует коматическое состояние, оцепенение, паралич задних конечностей и, наконец, смерть.

«Как бы ни было неполно такое объяснение действия яда на животный организм, но и оно уже приводит к заключению, что это действие в значительной степени зависит от восприимчивости тканей организма и их большей или меньшей способности выдерживать быстрые и интенсивные превращения химической энергии введенного в организм яда. А такая способность не может быть, конечно, одинаковой у различных организмов, в особенности у организмов, так или иначе расходящихся между собою по своему биологическому состоянию».

И действительно, как свидетельствуют многочисленные наблюдения, действие яда на животный организм и способность воздействия последнего, помимо различных других причин (способы введения яда в организм и т. п.) зависит прежде и главнее всего, от возраста данного организма, его пола, его видовых, расовых и индивидуальных особенностей. Так, в раннем возрасте животный организм гораздо чувствительнее к действию ядовитых веществ, нежели в период возмужалости. Если, например, ввести в организм взрослого и молоденького кроликов одинаковое, пропорционально весу их тела, количество яда, извлеченного из листьев какого-нибудь ядовитого пасленочного растения, то первый выдерживает это отравление без всяких особенных для себя последствий, тогда как молоденький кролик погибает.

То же самое наблюдается относительно других животных: молодые особи всех видов животных - говорит Корневен, - значительно более чувствительны к действию ядов, в том числе и к медикаментам нежели взрослые. Даже холоднокровные животные не составляют исключения и как точно, например, доказано экспериментальным путем относительно речных рыб, из экстракта одного из ядовитых первоцветов (cyclamus europeum), гораздо легче убивать молодь, нежели взрослых особей. О человеке и говорить нечего; что детский организм значительно чувствительнее взрослого к вредоносному действию ядов и «целебному» действию лекарств, это факт, очень хорошо известный, в на нём, между прочим, основано то правило в фармакологии, что доза медикамента для грудного младенца не должна превышать одной шестнадцатой дозы, предназначаемой для взрослого.

Указанное влияние возраста не может объясниться разницей в весе тела; тут эта разница не причем, ибо, если, например, юный организм весит в пять, шесть раз меньше взрослого, то во столько же раз меньшее количество яда оказывает на него тем не менее гораздо большее действие. Здесь должны быть другие причины и из них влияние нервной системы несомненно играет главную роль.

Дело в том, что в юном, детском периоде, ткани, как известно, отличаются большей восприимчивостью, а, стало быть, и меньшей устойчивостью, а в этих условиях анатомические элементы вообще и центральной нервной системы в особенности всего менее способны выдергивать внезапные, быстрые и очень сильные превращения химической энергии вводимого в организм яда. Отсюда и особенно интенсивные действия последнего на юный организм.

«Но если такое объяснение - говорит Эльпе, - сколько-нибудь близко к истине, то следует ожидать, что из двух полов, мужского и женского, тот, который по общему складу своей организации ближе к детскому, должен вместе с тем отличаться и большей чувствительностью к действию ядов; ближе к этому складу несомненно женский организм, ткани которого, в особенности ткани центральной нервной системы, по своей восприимчивости и неустойчивости, более мужского приближаются к тканям детского организма. И что же оказывается рядом с этим? Оказывается, «что яды, в особенности центральной нервной системы, действуют сильнее и быстрее на женщин и животных-самок, нежели на мужчин и животных-самцов» (Корневен). При этом, как свидетельствуют наблюдения, эта разница резче всего проявляется на человеке; факт особенно поучительный с рассматриваемой здесь точки зрения, если принять во внимание, что нигде среди высших позвоночных, отличие женского организма от мужского в указанном направлении не достигает той степени, как у человека.

Оставляя в стороне различные детальные доказательства этой большей чувствительности женского организма к действию ядов достаточно сослаться на тот общеизвестный факт, что гашиш, морфий, опий, алкоголь действуют при сравнительно слабой дозе сильнее и быстрее на женщин, нежели на мужчин, а из мужчин всего сильнее и быстрее на тех, которые по складу своей нервной организации, её восприимчивости и неустойчивости, наиболее приближаются к женскому организму, наиболее женственны.

Но это еще не всё; известны примеры, где чувствительность женского организма к действию ядов выступает еще резче. В самом деле, нельзя указать ни на один растительный субстрат, который, действуя на мужской организм как яд, отравляя его, не оказывал бы соответствующего действия на женский организм. Наоборот, существуют растительные субстраты, которые, будучи почти безвредны для мужского организма, весьма сильно влияют на женский и могут быть поэтому названы ядами женского организма. Притом данное явление наблюдается, как относительно человеческого организма, так и относительно животного. Интересным тому примером могут служить листья грецкого ореха. Не обнаруживая никаких особенно ядовитых свойств и будучи вообще безвредными, они оказывают специфическое и весьма сильное действие на женский организм, именно останавливают выделение молока. Достаточно корову покормить листьями грецкого ореха, чтобы она перестала давать молоко, как это в последнее время было констатировано многочисленными соответствующими случаями в Швейцарии. Совершенно таким же специфическим действием отличаются и листья кустарника - жестера (rhamnus alaternus), экстракт из которых, по опытам итальянского медика Prota-Giurleo, смотря по введенному в организм количеству, уменьшает или совершенно останавливаете выделение молока у женщин.

Но если таким образом возраст и пол оказывают влияние на способность животного организма в большей или меньшей мере воздействовать разрушительной силе ядов, то еще в большей мере такое влияние должны оказывать видовые особенности. Чем более животные расходятся между собою по складу своей нервной организации, тем менее возможно ожидать, чтобы их организация отличалась одинаковой чувствительностью к действию ядов. Высшая, наиболее сложная нервная организация, отличаясь, в силу своей сложности, большей восприимчивостью и неустойчивостью, всего менее способна выдерживать, не испытывая сильных пертурбаций, те быстрые и крайне интенсивные превращения химической анергии, которые вносит в организм ядовитое вещество.

Исходя из этого основного положения, необходимо уже a priori признать, что человеческий организм, говоря вообще, должен отличаться большей чувствительностью к действию ядов центральной нервной системы, нежели организм животных, и что среди последних, данная чувствительность должна в значительной мере определяться степенью развития их нервной организации. И факты оправдывают это априорное заключение. Так, по свидетельству Корневена, белладонна (сонная одурь) оказывает очень сильное действие на организм человека, меньше на собаку и кошку, еще того меньше на лошадь, весьма слабое на коз и овец и почти никакого действия на кролика. Степень чувствительности к яду убывает по направлению к организмам, с менее совершенной и развитой нервной системой. И только что названный ученый приводит множество других фактов, в большей или меньшей мере подтверждающих данную зависимость.

Никто, конечно, не станет отрицать, что по развитию нервной системы лошадь занимаешь гораздо высшее место нежели крупный или мелкий рогатый домашний скот. Вместе с тем, как показывают опыты Корневена, лошадь значительно чувствительнее последних к действию растительных ядов, и до чего значительно, об этом можно судить уже потому, что два грамма экстракта из листьев тисса (taxus baccata) на один киллограм живого веса достаточны, чтобы убить лошадь; тогда как для той же цели в организм крупного или мелкого рогатого скота (быков, овец и коз) необходимо на каждый килограмм живого веса ввести десять, двенадцать граммов того же яда; при чём из последних особенно слабой восприимчивостью к вредоносному действию ядов отличается мелкий рогатый скот, как например, овцы. И такая слабая восприимчивость как нельзя более отвечает характерной тупости нервной системы названных животных.

Конечно, было бы ошибочно степень чувствительности животного организма объяснять исключительно одной разницей в состоянии нервной организации, в степени её развития и сложности. Здесь несомненно, как это и показывает Корневен рядом соответствующих фактов, играют не малую роль и другие причины, между которыми выдающееся место занимают пищеварительные процессы и в особенности процессы усвоения, всасывания и т. п. Чем интенсивнее эти процессы, тем большее количество яда будет вводиться в организм через желудок и тем, очевидно, скорее возможно отравление. Не отрицая значения подобных влияний, нельзя, однако, не признать первенства за влиянием нервной системы - влиянием, которое особенно резко проявляется при равенстве остальных условий. Только благодаря именно этому влиянию, становится понятным и сам факт различной чувствительности к действию ядов и индивидуумов одного и того же возраста, пола и вида. Такая индивидуальная разница может определиться только разницей в степени развития нервной системы и тех или других особенностей её восприимчивости....»

Убедившись из всего выше изложенного, что для человека исключительная принадлежность в растительной природе - это деревья, а также, что они обладают наименьшею ядовитостью и в большинстве случаев совершенно безвредны, не трудно уяснить себе важность всего этого соотношения для медицины. Поэтому я построил свою фармакологию на принципе лечения преимущественно неядовитыми средствами и если допускаю некоторые слабо ядовитые растения, то парализую их влияние на кровь и ткани минимальной дозировкой.

Средства мои испытаны в соответственной постепенности: сперва деревья, потом кустарники и, наконец, некоторые и преимущественно не ядовитые травы.

Что в тропических и южных странах имеется больше ядовитых деревьев, чем на севере, то это, вероятно, происходит от отсутствия там трав вообще, и вследствие принадлежности некоторых деревьев животным. Польза, приносимая, например, пальмами, прямо утверждает во мнении, что они созданы для человека. Корни некоторых пальм, имеющие вяжущие и мягчительные свойства, употребляются в местной медицине. В Индии предписывают против лихорадки декокт из кокосовых корней, с прибавлением имбиря и сахарного песку. Этот самый декокт, с примесью свежего кокосового масла, дается для полосканья. Корни кокосовой пальмы часто употребляются как средство против дизентерии. Жители некоторых тропических островов укрываются от непогоды между придаточными корнями пальм. Щитообразные отростки, встречающиеся иногда на пальмовых корнях, употребляются для толчения, как пестики, и как инструменты для татуирования. В плотничьих и столярных работах пальма высоко ценится за её прочность и красивый вид. Смолы пальм обладают целебными силами. Всем известно, что из ствола многих пальм получается жидкость, содержащая сахар. Сок финиковой пальмы посредством брожения обращается в приятный и опьяняющий напиток. Пальм, доставляющих вино, очень много. Значительное количество алкоголя, содержащегося в перебродившем соке одной из пальм, дает возможность получать из него через перегонку очень крепкую жидкость, известную в продаже под названием ирака. Клетчатая ткань, наполняющая во многих пальмах сердцевину, содержит в себе значительное количество вкусного, питательного, мучнистого вещества, называемого саго, что на Малайском языее значит мука, хлеб. Действительно, саго у них заменяет хлеб. Лак, которым покрыты черешки листьев, употребляется для постройки жилищ и шалашей, в замен извести. Из листьев фабрикуют рогожи, корзины, шляпы, бумагу. Тонкие волокна, похожие на конский волос, употребляются на конопачение судов и набивание матрасов, подушек, мебели. Твердые волокна идут на приготовление щеток и метель. Есть пальмы, которые доставляют воск; из некоторых приготовляют ткани для материй. Листовые почки очень многих пальм употребляются в пищу. Финик составляет главную пищу кочевых и оседлых народов, но еще большее значение имеет кокосовый орех. Одного плода, довольно для ежедневного насыщения человека. Мягкий плод или эмульсия из зрелого зерна имеет замечательное врачебное свойство. Пальмовые плоды часто употребляются также для домашней посуды. Следовательно, деревья составляют принадлежность людей всюду, во всех четырех странах света.

Приступая к выбору средств для фармакологии, я задался также целью испытать свою отечественную флору, и потому у меня много таких растений, которые никем еще не были исследованы ранее. Вообще, я могу сказать, по чистой совести, что моя система лечения вполне оправдала могущество совершенно безвредных и неядовитых средств.

Читайте также: "Медицинская беседа I"
                           "Медицинская беседа XX"
                           "Медицинская беседа XXII"
/ Мнение автора может не совпадать с позицией редакции /