Дело в том, что с момента создания Федеральной резервной системы США (в 1913 году) появилась модель, которая позволяла стимулировать экономику через эмиссию. Получилось это благодаря тому, что государство добровольно отдало контроль над эмиссией (кредитно-денежной политикой) в частные руки. Подробную историю развития этой системы можно прочитать, например, в моей книге «Воспоминания о будущем. Идеи современной экономики», сейчас же важно отметить, что эта система действуют и по сию пору, существенно преобразившись в результате ещё двух реформ: Бреттон-Вудской (в 1944 году) и «рейганомики» (с 1981 года).

Бреттон-Вудская система позволила финансовому сектору существенно поднять свою роль в экономике (в США доля прибыли, которую перераспределяет в свою пользу финансовый сектор, выросла с 5%, который был до II Мировой войны до более чем 50% на сегодня) и уменьшила долю экономики США в мире (с более чем 50% в 1944 году до менее чем 20% на сегодняшний день). Что касается «рейганомики», то она легализовала прямое кредитное стимулирование частного спроса. Результат не замедлил сказаться.

В США доля прибыли, которую перераспределяет в свою пользу финансовый сектор, выросла с 5%, который был до II Мировой войны до более чем 50% на сегодня.

Как понятно, простым кредитом симулировать спрос нельзя: по итогам отдачи кредита совокупный спрос даже падает (поскольку отдать нужно не только тело кредита, но и проценты). По этой причине, в начале 80-х годов прошлого века в США изменили модель кредитования частных лиц с концепции отдачи кредита на концепцию рефинансирования, как это происходит у государств. Как следствие, совокупный стимулирующий эффект продлили на 30 лет, но в результате возникли серьёзные негативные последствия.

Прежде всего, рефинансирование кредита с последующим кредитным стимулированием требует постоянного снижения стоимости кредита (учётной ставки ФРС). И действительно, с 1981 года (когда ставка была около 18%) она более или менее постоянно снижалась, достигнув к декабрю 2008 года нуля. Нужно ли объяснять, что совпадение со сроками начала кризиса не было случайным?

Во-вторых, растит долг. Масштаб роста долга (как мировой, так и американской экономики) с 1981 года рос существенно быстрее мирового ВВП, что вообще ставит под сомнения существенный экономический рост в этот период. Нет, в номинале ВВП, безусловно, рос, но какая его часть представляет собой просто перераспределённый долг? Таких исследований достаточно мало и все они носят довольно спорный характер. В любом случае, в обычном хозяйственном обороте ускоренный рост долга по отношению к продажам не является признаком здоровья компании.

Масштаб роста долга (как мировой, так и американской экономики) с 1981 года рос существенно быстрее мирового ВВП, что вообще ставит под сомнения существенный экономический рост в этот период.

В частности, долг американских домохозяйств, который до 1980 года никогда не превышал 60-65% от их реально располагаемых доходов, к 2008 году вырос до более чем 130%. То есть в два раза. И хотя к сегодняшнему дню он несколько сократился (составляет около 100% реально располагаемых доходов), всё равно, сильно больше нормы. Понятно, что при таком долге всерьёз увеличивать ставку невозможно — это резко сократит совокупный спрос в экономике.

В-третьих, реально располагаемые доходы домохозяйств, которые существенно сократились в кризис 70-х годов, с тех пор по покупательной способности существенно не выросли. Рост спроса был достигнут за счёт стимулирования, как путём роста долга домохозяйств, так и за счёт роста долга государства. В реальности, покупательная способность средней заработной платы в США сегодня находится на уровне конца 50-х годов.

И вот тут очень важный вывод: постоянное стимулирование спроса привело к принципиальному изменению его структуры. Грубо говоря, граждане покупают очень много такого, чего с точки зрения реального дохода себе позволить не могут.

И восстановление нормальной структуры экономики (то есть баланса между доходами домохозяйств и их расходами) неминуемо радикально изменит всю структуру экономики.

Рост спроса был достигнут за счёт стимулирования, как путём роста долга домохозяйств, так и за счёт роста долга государства.

Для начала вспомним масштаб этих изменений. Как показывают наши исследования (см., например, А. Кобяков, М. Хазин «Закат империи доллара и конец «Pax Americana», 2003 г.) в случае структурного разрыва между доходами и расходами домохозяйств точка равновесия лежит ниже точки доходов примерно на ту же величину, на которую расходы превышают доходы. Если в 1929 году структурный разрыв был около 15%, то спад ВВП должен был быть на уровне 30-35% (как и было в реальности); аналогичный разрыв был уже в 1998 году. К сегодняшнему дню он ещё более вырос и составляет для США (и других развитых стран) примерно 25%, что означает, что посткризисный ВВП США сократится примерно в два раза.

Тут нужно сделать два принципиальных замечания. Первое – сократится в два раза реальный ВВП США, который составляет примерно 14-15 триллионов долларов. Всё, что свыше – это фиктивная номинальная оценка, которая к реальности отношения не имеет. По номиналу ВВП США сократится примерно в три раза. Второе – максимальное сокращение придётся на финансовый сектор, который свою нынешнюю долю в экономике (около 50%) сократит до привычных исторических значений в 5%.

Отметим, что цифру 25%, которую мы получили из исследования экономики США, можно косвенно подтвердить из изучения экономики Китая. Дело в том, что поскольку США и Китай живут в одной экономической модели, базовые макроэкономические параметры у них должны быть похожи. Так вот, по итогам 2019 года торговый профицит у Китая составлял около 0,5 триллиона долларов (из них 400 — с США), а вот платёжный баланс у них примерно на нуле. Это означает, что Китай стерилизует избыточную денежною массу (в юанях) через перевод их в доллары. Если предположить, что кредитный мультипликатор в Китае около 8 (как и в США), то получается, что совокупный объём этих «горячих» денег около 4 триллионов в долларовом выражении.

По номиналу ВВП США сократится примерно в три раза.

Или, иначе, что Китай печатает в деньгах около 25% ВВП (который составляет около 16 триллионов долларов, что чуть больше, чем у США), за счёт которых идут стимулирование экономики. Механизм вброса этих денег от американского отличается, но суть процесса при этом не меняется. И совпадение этой цифры, 25%, говорит о том, что она, скорее всего, близка к реальности.

Что означает, что в мировой экономике будут происходить структурные изменения? Ну, например, что многие отрасли могут практически прекратить своё существование в том виде, в котором мы к ним привыкли. Например, прекратит своё существование туристическая отрасль, которая в своём нынешнем виде обязана своему существованию как раз «рейганомике». При падении уровня жизни населения и исчезновении «среднего» класса количество туристов резко сократится, и вся созданная под них инфраструктура погибнет. Сделать тут ничего нельзя, поскольку даже в 50-е годы туризм в современном смысле (то есть с гостиницами и экскурсиями) был прерогативой очень богатых людей.

С другой стороны, появятся и разного рода возможности. Действительно, при падении экономики и объёмов рынка, у компаний падают не только доходы, но и издержки. И если у одних доходы упадут в два раза, а издержки в полтора, то у других, наоборот, доходы в полтора, а издержки в два. И если первый будут массово банкротиться, то вторые будут «в шоколаде». И возникает естественный вопрос: а можно ли сегодня сделать какие-то выводы о том, как будет выглядеть мировая экономика, какая будет ситуация в тех или иных регионах или отраслях?

Многие отрасли могут практически прекратить своё существование в том виде, в котором мы к ним привыкли.

Отметим, что современная (либеральная) экономическая теория на этот вопрос ответа не даёт. Вообще, с точки зрения финансового подхода к экономике, никаких структурных кризисов быть не может, финансовый баланс всегда сбалансирован. Более того, в мэйнстримовской литературе даже слово «эмиссия» не приветствуется, поскольку речь всегда идёт о том, что центробанки выкупают активы, уже находящиеся на рынке.

Другое дело, что эти активы часто являются фиктивными, а выкуп их превращается из временного в постоянный, но про это тоже не очень принято говорить.

Если же рассмотреть ситуацию воспроизводственного подхода (который типичен, скорее, для политэкономии, чем для экономикс), и который и используется в уже упомянутой книге «Воспоминания о будущем. Идеи современной экономики», то структурный кризис становится наглядным и чётким. И сразу становится понятно, что для описания посткризисной экономики нужны совсем другие модели.

Отметим, что на сегодня такие модели уже существуют. Их активно разрабатывает и адаптирует к реальности Фонд экономических исследований Михаил Хазина (который действует с конца 2014 года) и они позволяют со вполне разумной точностью оценивать не только структуру посткризисной экономики, но и даже структуру цен, которая будет по итогам. Разумеется, в сам переходный, кризисный период ситуация будет более сложная, но и тут можно довольно много сказать.

Ключевыми вопросами экономики будут являться, во-первых, структурные исследования кризисных процессов, а, во-вторых, разработка и адаптация к отдельным странам, регионам и отраслям, новых методов хозяйствования.

С точки зрения построения инфраструктуры бизнеса, наиболее интересной ТПП, такая ситуация, конечно, является крайне неприятной. Поскольку часть инфраструктуры просто исчезнет за ненадобностью, часть станет избыточной (и будет тяжким грузом давить на себестоимость продукции в соответствующие отраслях), часть потребует существенной перестройки под новые обстоятельства. И если с уже существующей инфраструктурой уже ничего не сделать (хотя и тут есть вопрос, что точно нужно сохранять, а что можно просто бросить на произвол судьбы), то новые инфраструктурные инвестиции – вопрос крайне важный.

Вложения в инфраструктуру – важнейший инструмент государства по поддержанию экономического климата. Но вот в какую инфраструктуру (с учётом кризиса структурных изменений) будет вкладываться эффективно с точки зрения последующего использования, а в какую – совершенно нецелесообразно? Существующие и общепринятые методики ответ на это вопрос не дают, а вот новые — вполне. Другое дело, что пока нет запроса на эти исследования, поскольку очень сильны иллюзии, что кризис всё-таки закончится.

Я уже много лет (с начала 2000-х) далёк от таких иллюзий, просто в те времена было ещё непонятно, когда кризис начнётся. Сегодня это уже не вопрос, но по мере того, как он будет разворачиваться во всей своей мощи, эти вопросы начнут возникать. И тогда станет понятно, что ключевыми вопросами экономики будут являться, во-первых, структурные исследования кризисных процессов, а, во-вторых, разработка и адаптация к отдельным странам, регионам и отраслям, новых методов хозяйствования, максимально приспособленных к новым условиям.

Источник
 
/ Мнение автора может не совпадать с позицией редакции /