Практически  везде результат сводится к рекламе преимуществ индивидуального  накопительного механизма. Если сильно упрощая, он сводится к заведению  некоего индивидуального счета, почти как в обычном банке, на который  должны поступать пенсионные отчисления и проценты от их инвестирования.  Предполагается, что в такой схеме каждый гражданин в любой момент  времени будет знать, сколько у него есть «пенсионных денег» и сможет  легко вычислять размер своей будущей пенсии.

В  качестве доказательства эффективности идеи критики приводят примеры  пенсионных фондов Норвегии, Германии и США. По традиционному принципу —  хорошо там, где нас нет. «Вот у них» и размеры выплат больше, и порядок  понятнее, и все как-то очевидно человечнее. Словом, государство для  народа, а не как у нас.

Определенный резон в этих доводах,  безусловно, имеется, но как обычно в таких случаях бывает, правда эта  далеко не вся, и она совсем не так однозначна и проста, как ее пытаются  преподносить. Начать стоит с того, что пенсионные системы Норвегии,  Германии и США только называются накопительными, в реальной жизни они  действуют по очень сильно разным правилам и в весьма различных внешних  условиях.

В качестве примера можно рассмотреть  государственный пенсионный фонд Норвегии. Ключевых отличий он имеет  три. Во-первых, государственным он является только по названию, тогда  как доходы он получает как самая обычная частная инвестиционная  компания. Во-вторых, помимо прямых инвестиций, часть его дохода  формируется отчислениями с налогов от продажи добываемых в стране нефти и  газа. Иными словами, туда направляется часть официальных  государственных налогов. В-третьих, ему разрешено инвестировать не  только внутри Норвегии, но и за ее пределами.

Таким образом, на данный момент норвежский Statens pensjonsfond utland  управляет совокупным капиталом в объеме порядка 1 трлн долларов или 1%  мирового фондового рынка. Он также является крупнейшим акционером в  Европе (1,78% акционерного капитала ЕС). Впрочем, согласно официальному  отчету, фонд работает в 34 странах мира, вкладываясь как в ценные  бумаги, так и в физические активы. Например, по итогам 2016 года в  портфеле SPU находилось облигаций федерального займа РФ на сумму в 2,21  млрд долл.

Впрочем, его инвестиционный пакет  отличается высокой диверсификацией не только по странам, но и по самим  инструментам. Это позволяет высокой доходностью одних компенсировать  падение прибыльности других видов инвестиций. За 2014 год наибольшую  прибыль (10,4%) принесли вложения в недвижимость. Акции дали 7,9%,  облигации — 6,9%. И то, и другое оказалось на 0,8% ниже средних биржевых  индексов. Но в целом за счет реального сектора общая доходность  капитала достигла отметки в 7,6% годовых.

Если  посчитать грубо, получается, что в деньгах государственный пенсионный  фонд Норвегии в год «зарабатывает» около 76 млрд долл. Про то, что 42%  этих денег составили прямые налоговые отчисления от продаж нефти, мы  пока умолчим. Главное, что «делить» их требуется даже не на 5,2 млн  общей численности граждан Норвегии, а только треть из них (около 1,6 млн  чел.) являющихся пенсионерами.

Правильно  ли организована эта система? Вопрос спорный. Доля нефтегазовых  поступлений, в начале века составлявшая 87% прибыли, сегодня упала  вдвое, а после 2025 года прекратится совсем по причине полного  исчерпания ресурсов Северного моря и прекращения добычи. На данный  момент портфель фонда содержит бумаги 9134 компаний, хотя еще годом  ранее их было на тысячу меньше. Во-вторых, строго говоря, своего объема  SPU достиг потому, что выплачивал пенсионерам лишь треть своего дохода,  остальное направляя в наращивание размеров базового капитала. По логике  российских критиков, он ведет себя еще хуже, чем ПФР. Имея значительно  больше денег, он почему-то обеспечивает лишь 52−68% замещения размера  дохода до выхода на пенсию.

Немецкие пенсионные фонды организованы иначе.  Они, во-первых, почти полностью территориальные, во-вторых, отраслевые.  Наглядным тому примером является основанный в 1995 году крупнейший в  Германии пенсионный фонд Bayerische Versorgungskammer. Формально он,  конечно, общегерманский, но вот по факту представляет интересы только  жителей Баварии, и то не всех, а в основном работников отраслей:  медицины, налоговой службы, строителей, архитекторов, актеров немецких  театров и музыкантов.

Размер капитала в  управлении 22 млрд евро. Ключевая сфера деятельности — недвижимость. В  частности, 670 млн евро им вложено в пять проектов высотного жилищного  строительства и сопутствующей инфраструктуры на более чем 2,5 тыс.  квартир и до 6 тыс. кв. метров коммерческой недвижимости для их  последующей сдачи в аренду. В целом же похожие инвестиции сделаны в  Дрездене, Дюссельдорфе, Франкфурте-на-Майне, Кельне и Лейпциге.

Сколько  при этом фонд содержит пенсионеров — не раскрывается. Всего в Германии  их около 25 млн, в том числе около 4 млн непосредственно в Баварии. Из  чего можно предположить, что клиентами BVK являются вряд ли более  половины этого количества.

В отличие от Европы пенсионная система США,  как бы странно это ни звучало, заметно больше похожа на российскую. В  том смысле, что американские пенсионные фонды значительно сильнее  ограничены в перечне доступных инструментов для инвестирования. Частный  бизнес, даже большой, в любой момент может разориться, уничтожив не  только себя, но и вложенные в него сторонние инвестиции.

Если  обычный инвестор от потери капитала только опечалится, хоть и сильно,  то пенсионеры окажутся без средств к существованию совсем. Потому там  принято решение разрешить вкладывать пенсионные накопления только в  самые надежные инструменты категории ААА+. К таковым относятся лишь  государственные долговые бумаги и достаточно небольшой перечень  крупнейших частных корпораций «самой высокой надежности», чьи долги  проходят по той же категории.

Указанное  требование решительно отличает состав американских инвестиционных  портфелей от европейских и создает проблему зависимости размера  доходности инвестиций от текущей ситуации с учетной ставкой. На данный  момент абсолютное большинство американских пенсионных фондов убыточно.  Например, ПФ полиции города Даллас активов имеет на 2,68 млрд долл., а  обязательств к выплатам — на 5,95 млрд. И это далеко не единственный и  совсем неуникальный случай.

Итак, что мы видим по картине в целом.  «Там» все организовано действительно «не так, как у нас». Но даже так,  как там, система не лишена проблем. Более того, они уже проявляются.  Даже в богатой Европе фондам приходится все сильнее выходить на обычный  рынок, а значит, вкладываться в более рискованные проекты. С одной  стороны, это повышает размер годового дохода, но одновременно сильно  увеличивает требования к резервированию капитала, что в конечном итоге  оборачивается прогрессирующим снижением доли физических выплат по  отношению к размеру получаемой прибыли. У нас критики ругают ПФР за 87%,  но приводят в пример зарубежные фонды, где эта величина находится уже  ниже 56%.

Впрочем, на самом деле они  упускают куда более важные моменты, указывающие на принципиальную  невозможность реализации «накопительной модели» в России вообще. И  начинается все с непонимания соотношения масштабов цифр. Увы, в школе  этому почему-то перестали учить уже давно.

Хорошо вспоминать Норвегию, но при этом следует понимать, что всего  пенсионеров там проживает меньше, чем их сейчас у нас есть только в  одной Москве. По данным ПФР, на 1 января 2016 года их в нашей стране  насчитывалось 42,7 млн что в 26,68 раза больше, чем в Норвегии. Если  норвежские пенсионные выплаты поделить на наше число получателей, то  российские пенсии оказываются не сильно то и ниже.

Но давайте  попробуем посчитать, сколько и чего было бы необходимо для запуска  пенсионной системы по столь любимой критиками накопительной  инвестиционной схеме.

Сейчас на пенсионные выплаты расходуется  восемь триллионов рублей в год. Они обеспечивают замещение 35% дохода  работника до выхода на пенсию. Мы считаем этот уровень недостаточным и  станем ориентироваться на упомянутые выше 56% как в США или даже на  65−68% как в той же Норвегии. Гулять так гулять. Никто ведь не станет  спорить, что пенсионеры должны жить достойно, а размер российских  зарплат тоже далек от идеала? Это значит, что объем выплат необходимо по  меньшей мере удвоить, доведя их до 16 трлн рублей или по действующему  курсу (69 ру. б/долл.) до 231,8 млрд долл. в год.

На первый  взгляд, оно не так уж и много, однако не стоит забывать, что речь идет о  размере выплат, а значит, о сумме получаемого дохода. С этого момента и  начинаются сложности.

Если считать по «американской схеме»,  которая по степени надежности гарантий вложений от убытка самая жесткая,  то вкладываться можно только в бумаги самой высокой категории. Это  обычно только облигации государственных займов, а значит, по уровню  доходности мы автоматически оказываемся ограничены их ставками в 6−8%  годовых. Кстати, самые «надежные» и высоколиквидные бумаги — долговые  обязательства ФРС США — сегодня обеспечивают лишь 2% годовых.

Так  вот, даже сохраняя процент выплат «как у нас» и коэффициент замещения,  «как мы хотим», чтобы выплачивать примерно четверть триллиона долларов в  год, необходимо инвестировать капитал в размере 3,3 трлн долл. Это  порождает сразу две проблемы.

Первая —  где столько денег взять? Для справки, номинальный объем ВВП РФ за 2017  год составил 1,52 трлн долл. А нам, получается, для запуска идеи нужно  где-то взять сразу два годовых ВВП.

Большой популярностью пользуется идея раскулачивания богатых, но рейтинг  крупнейших по капитализации российских компаний несколько навевает  тоску. «Сбербанк» котируется лишь на 84 млрд долл., «Газпром» — на 53,  примерно столько же у «Роснефти». Словом, даже если продать первые  пятнадцать крупнейших бизнесов России, включая «Лукойл», НОВАТЭК,  «Норильский никель», «Татнефть», «Сургутнефтегаз», банк ВТБ и компанию  «Яндекс», денег не набирается даже на треть необходимой суммы.

Про то, как столь массовая распродажа  негативно скажется на размере вырученной суммы, и что продать все это  возможно только иностранным покупателям, — мы дипломатично умолчим. Хотя  уже за одно только это «советчиков» имеет смысл очень сильно  «покритиковать».

Но куда интереснее  задать им другой вопрос, который составляет вторую проблему. Ну,  допустим 3,3 трлн основного капитала неким чудесным образом где-то найти  удалось. Дальше с ним-то что делать? По «американской» (и действующей  сейчас в России) схеме их следует вложить только в сверхнадежные бумаги  уровня ОФЗ. Кредитовать чужие страны нельзя. Мало того, что критики  Россию как раз за это ругали, указывая на сумму хранившихся в ЦБ  американских трежерис, важнее, что, вкладывая суммы такого масштаба в  бумаги чужой юрисдикции, возникает очень ненулевой риск однажды по  санкциям оказаться и без процентных выплат и без суммы основной  инвестиции. У Норвегии такого риска нет, у нас он не просто существует,  он является реальностью.

Значит,  вкладывать данные пенсионные средства можно только в собственную  экономику. Однако может ли она переварить такую огромную сумму? По  данным Минфина, на конец 2017 года совокупный долг  российского государства составил 14,9% ВВП или 223,5 млрд долл., что в  14,79 раза меньше размера нашего обязательного «пенсионного» капитала.  Вряд ли необходимо специально объяснять, почему в литровую банку нельзя  залить кубометр воды. Столько брать в долг государству просто не нужно,  да и обслуживать кредит такого масштаба мы банально не в состоянии  технически.

Впрочем, почему обязательно идти именно  «американским путем»? Почему бы не воспользоваться опытом Германии?  Пусть ПФР кредитует реальную экономику! Строит дома под аренду, торговые  центры, платные парковки, заводы, в конце концов. В целом идея,  безусловно, хорошая, но, как и в схеме выше, она имеет минимум два  серьезных подводных камня. Первый — риски. Вы вложились в строительство  бизнес-центра, а город разорился и сдать его в аренду оказалось некому.  Вместо прибылей получаете убытки. Тогда как пенсионерам необходимо  каждый месяц переводить деньги. В случае разорения кто должен будет  покрывать убытки? Снова бюджет?

Нет, в  целом пенсионные капиталы, безусловно, должны являться источником  долгосрочного проектного кредитования, но работает это только тогда,  когда они составляют не более 25−30% общего капитала экономики. Тогда  есть возможность выбирать достаточно надежные объекты для вложений. А у  нас, и это второй камень, как говорилось выше, размер экономики вдвое  меньше размера необходимой к инвестированию суммы.

С  учетом принципа «тридцати процентов», чтобы инвестиционная модель  заработала, нам необходимо довести размер ВВП России с нынешних 1,5  минимум до 9 трлн долл. Это примерно как три Германии, две Японии или  половина США. Возражений получить такое вряд ли у кого возникнет, только  интересно было бы послушать — как именно подобный успех может быть  достигнут, так сказать, практически. У кого-нибудь есть разумный план?  Или вы думаете, почему Норвегия свои пенсионные деньги аж в 34 страны  инвестирует? Только у фонда SPU их тоже в три раза больше, чем размер  всего норвежского ВВП.

Но и это еще не все. Цифры, которые мы  тут считали, предназначены для выплат лишь тем 42,7 млн пенсионеров,  существующим уже сегодня. Именно на них уходят как те четыре триллиона  рублей, которые ПФР собирает в виде прямых пенсионных отчислений с ныне  работающих людей, так и вторые четыре триллиона, которые бюджет вынужден  доплачивать для покрытия недостающей суммы. Именно поэтому Пенсионный  фонд России как раз именно фондом и не является. Они ничего никуда не  инвестирует. Потому что с самого начала не имеет, что инвестировать. По  факту он лишь выполняет функцию кассы по учету и переводу денег  конкретным физическим лицам.

Чтобы  запустить механизм накопления, за который ратуют «эксперты», необходимо  выполнить следующие действия. Во-первых, перестать перечислять  пенсионные деньги в ПФР, где они тут же расходуются на пенсионеров, а  начать их вкладывать в какие-либо доходные проекты. Как я понимаю,  вопрос альтернативного источника для финансирования текущих пенсионных  выплат «экспертов» не интересует.

Во-вторых,  придется честно сказать, что накопить подходящую для существенной  процентной отдачи сумму за короткий срок в 10−15 лет решительно  невозможно. Это значит, что категория 1953−1968 годов рождения должны  быть оставлены без пенсий тоже. Их просто не накопится даже на половину  от нынешнего, далеко не богатого, размера выплат.

И это все лишь для того, чтобы те, кому  сегодня максимум 45, а лучше только 40 лет, когда-то потом, через  четверть века, году так в 2043, смогли начать получать пенсии «как  сегодня в Норвегии». При условии, конечно, что мы чудесным образом  сумеем накопить за это время два ВВП инвестиционного капитала и по  размеру экономики достигнем уровня в 2/3 от текущего масштаба всего  Евросоюза.

Вот все это «эксперты»  предлагают считать реалистичным? Серьезно? Отправить в утиль больше  полусотни миллионов пенсионеров это должно считаться вариантом,  безусловно, заведомо лучшим, чем нынешняя российская солидарная система?  Точно? Или чудесным образом в два притопа, три прихлопа расширить  экономику одним махом в девять раз соответствует здравому смыслу?

Конечно,  модернизировать систему пенсионного обеспечения, безусловно,  необходимо. И переводить ее с только налоговых поступлений к  накопительному механизму, конечно, тоже требуется. Но даже в идеальных  стабильных условиях «тучных лет» на достижение успеха понадобится не  менее 25−30 лет, что далеко уходит за предел реально достижимого  горизонта планирования. А учитывая очевидный общий системный кризис  капиталистической системы хозяйствования, да еще осложненный глобальными  геополитическими переменами, говорить про столь длительную неизменность  идеальных условий не приходится.

Из чего следует простой и очевидный вывод: всеобщая накопительная  инвестиционная пенсионная система, «как у них там на Западе», в России  не заработает никогда. По крайней мере, в обозримом будущем. Солидарный  механизм является единственно возможным, если мы говорим об интересах  общества в целом, а не сводим все только к личному эгоизму отдельных  немногих людей.
/ Мнение автора может не совпадать с позицией редакции /