Написала в советское время и опубликовала в самиздате работу «О русском национальном характере», переизданную после падения СССР. Я бы определил основную дисциплинарную принадлежность этой книги как социальную, и этническую, психологию.

В 1990-е гг. занималась исследованиями религии в РФ в рамках проектов ФОМ (разработала индекс воцерковлённости – поведения). Написала работу «Тесным путём: процесс воцерковления населения России в конце XX века» (2005). Сама являлась православным человеком, изучала воцерковление изнутри.

В советское время – переводчик Т. Парсонса, Ч. Кули, Б. Малиновского, Ф. Званецкого. Использовала методологию и методики Парсонса и Кули при разработке русского национального характера, в частности, Миннесотский многофакторный личностный опросник (MMPI далее). Издала курс лекций по истории зарубежной социологии «Язык социологии» (2009). На базе переменных MMPI В. Чесноковой операционализировано понятие «социальный архетип», – на схеме анализа поведения (бихевиористской схеме, на которой и построен MMPI). Тем самым изначально юнговский, но сильно трансформированный «архетип» выведен из сферы мистики и симулякров, так сказать, в научную плоскость.

Данный очерк написан в стиле лаконичного критического анализа, вычленяющего наиболее важные детали. Наиболее важные высказывания В.Ф. Чесноковой, а также мои, мной выделены жирным и подчёркиванием.

Главное достижение

Главная заслуга В.Чесноковой – создание, пожалуй, единственной подробно разработанной и эмпирически обоснованной научной концепции русского национального характера, более широко, – русского типа личности. То, что писали до неё русские мыслители, было в основном, набором черт характера, хотя и важных (Ковалевский, Сикорский, Вышеславцев, Лосский и другие), что не позволяет рационально структурировать личность как самодостаточную субстанциальную единицу. Ей это удалось.

К сожалению, по «русской теме», единичность научных продуктов – это типично при обилии разнообразной «гонящей волну» публицистики, -поскольку «русская тема» считалась и считается ненаучной и идеологически некорректной.

В.Ф. Чеснокова отождествляла национальный характер с социальным типом личности, а социальный тип личности, – с «социальным архетипом», – набором усвоенных подсознательных идей и чувственных реакций, которые стали частью психической структуры.

Научной заслугой В. Чесноковой является то, что эмпирическая социально-психологическая концепция русского характера была «прописана», или «вписана», в культурно-религиозный, философский и литературный контекст размышлений о русской идее, «русскости», русских мыслителей, то есть связана с системами национальной и цивилизационной самореференции – самоописания. Без этого, конечно, мы имели бы в работе В. Чесноковой просто вариант приложения западных методик и концепций (вариант сравнительного исследования). На это ушла львиная часть текста книги В. Чесноковой.

Часто у других авторов размышления философов, литераторов, и даже психологов о ценностях или чертах выдаются за концепцию русского человека или менталитета, но это, конечно, не так, – скорее это подсобный материал.  Ей удалось заставить их «работать» на свою научную концепцию.

Понятия, по которым В. Чесноковой прописана связь с философским и культурным контекстом:

1) религиозный фундаментализм, пусть и в секулярном светском/советском варианте, влияние православной, в том числе, патристической, культуры с требованием постоянной аскезы (то что потом назвали бытовым исповедничеством) – связано с сильной психологической само-«репрессией» и долготерпением как её источник и ценностное оформление;

2) «судейский комплекс» – склонность к восприятию людей и событий с позиций мировоззренческих и нравственных крайностей – он же и склонность к абсолютному, к крайностям, предъявление повышенных требований людям с позиций «правды» (название «судейский», впрочем, на мой взгляд, спорно для этого общепризнанного явления. Судейский комплекс – скорее западная черта, которая предполагает рационализацию нравственности);

3) долготерпение русских, привычка заставлять себя терпеть из высших соображений, как самоценность; жертвенность как его высшее проявление;

4) склонность к бунту и революции ради высших ценностей, – после долготерпения, в том числе и своём быту;

5) коллективизм и соборность, поиск высших социальных смыслов в обществе, вне себя;

6) склонность к «ритуализации» жизни, бытовой консерватизм, нежелание менять свои формы жизни и быта, социальное окружение, в том числе, и коллективное неформальное ритуализированное общение, «застревание», долгое пробуждение от вялого ритма в процессе настройки деятельности;

7) существование у одного народа разных культур с разными социальными архетипами, противостояние ментальных матриц государства, интеллигенции и народа в России, их «параллельность» друг другу; пустота государственной культуры и поведенческая наполненность неформальной народной культуры, её резервная роль как опоры порядка в случае провала государственных форм или их сбоя в рядовых ситуациях. В целом Чеснокова исходит из двух культур («малый народ» не рассматривается как третий фактор, а зря, это ошибка, объединять его с государством).

8) В. Чеснокова подробно исследует в книге «О русском национальном характере» и такой исторический фактор, как слабая работа русской интеллигенции по рационализации и выведению на уровень национальных институтов черт национального характера и социального архетипа, её подражательность западу, провал славянофильской программы, в результате чего, народ оказался безгласной игрушкой в чужих руках.

9) В своих оценках течений русской интеллигенции XIX – начала XX вв. В. Чеснокова использует традиционную ранне-славянофильскую схему Хомякова-Аксаковых: вестернизированное государство и интеллигенция против народа. Народ выступает носителем коллективизма и религиозности (социальный архетип), а государство и образованный слой – западного рационализма, индивидуализма. (Тот же Н.П. Ильин в «Трагедии русской философии» раскритиковавший А. Хомякова и К. Аксакова за ложный коллективизм, показал эта схема не правильна: «сознание – государству, а коллективный архетип – народу». В действительности народ – носитель персонализма и самосознания, так же как и народная интеллигенция). 

При этом Чеснокова упрекает и западническую интеллигенцию в том, что она не захотела и не нашла в себе сил выразить народный архетип. Только сборник «Вехи» она называет поворотом к народному архетипу, хотя, в действительности, «Вехи», это всего лишь поворот от «малого народа» к государству и попытка трезво оценить ситуацию. Таким образом, Чесноковой, поставившей себя в рамки традиционной дихотомии «коллективное бессознательное народа – западное сознание государства» в оценках русских систем самоописания культуры, не удастся из неё выйти. 

Однако не эти известные тезисы, которые, впрочем, надо было собрать вместе, обобщить, – главное достижение В. Чесноковой.

Основные положения концепции русского национального характера В. Чесноковой

1. Русская личность тесно связано со своей добровольной и свободной малой группой для общения «по душам». Для русских харктерна персоналистко-коммуникативная (то есть «личностно ориентированная», как ещё говорят психологи) модель общения.

На мой взгляд, главное, и гениальное решение. Русской личности необходим постоянный процесс личностного или межличностного, «диффузного» общения, не преследующего какой-то отдельной конкретной цели, в малой группе хорошо известных и доверенных людей. Оно может быть внешне многоцелевым или «диффузным» (то есть, подвижным, с точки зрения целей). Но главная цель общения – воспроизводство внешних границ личности, определяемых её социальным кругом, и внутреннего духовного пространства, – общих ценностей, прежде всего, конечно, общения «по душам», ради души.

Сам термин «диффузное общение» взят у Т. Парсонса из переменной по шкале «конкретное-диффузное» общение в опроснике MMPI. Диффузное общение – это как бы антипод конкретного.

Конкретное общение – это общение для достижения конкретной цели, или конкретного совместного поведения. По сути, это аналог целерационального поведения, которое, как известно, является основой западных концепций человека, его отправной точкой понимания, и введения в контекст науки, рациональности (В. Чеснокова упоминает того же М. Вебера с его концепциями бюрократии, капитализма, построенным на целерациональном поведении).

Так вот, сравнительные данные русских и американцев по опросу по методике MMPI, который проводила В. Чеснокова, показали превышение у русских на 20-30% диффузного общения (кто имел дело с усреднёнными данными – статистиками, знает, что это много). То есть, для русских целерациональность в создании малых групп окружения характерна гораздо меньше, чем у западных людей, в частности, у американцев. Русские общаются с друзьями и знакомыми не для того, чтобы решить какие-то задачи, пусть и на отдыхе.

То есть Чеснокова противопоставляет две разные модели: личностную и целевую. Целевая (западная) модель связана с прогрессирующей рациональностью и достижением внешних целей (а также индивидуализмом), а личностная – с внутренним духовным миром и поддержанием своего социального круга. Понятно, что целью является всё же каждая отдельная личность участников группы русских друзей и знакомых, его собственное «Я», внутренний процесс, ради чего они идут общаться. (Это имеет место и других людей Европы, скажем так, но у них оно сильно подменено, вытеснено рациональным поведением. Их границы личности структурирует рациональность – нормы, правила, концепты, цели).

Истоки русской духовной свободы – в коллективе добровольного общения. Требования на вхождение в русскую группу диффузного общения – очень высокие, – но зато внутри группы её членам позволено очень многое. Главное – внутренняя свобода, в том числе, – поступков и мнений, показывающих личную волю, пусть и не совпадающую с мнением членов группы. Если, конечно, они систематически не разрушают общее ценностное поле. Это «свои», к которым прислушиваются в любом случае.

Привыкнув к свободе мнений и поступков в малой группе, наличию понимания и реакции собеседников, русский так действует уже всю жизнь, за её пределами, рассматривая социальный мир по этой модели. (Вообще понятие беседы – личностного общения является ключевым для славянства и панславистских текстов, например, А. Качич-Миошич, «Приятная беседа народа славянского, 1756», один из первых текстов панславизма).

Внешние социальные и юридические нормы, цели и задачи (то, что важно для западного человека как граница его личности) – сугубо вторичны для членов группы, и их нарушение допускается как поле свободы для своих.

Поэтому русский – вне-юридичен, и вне-рационален, вне прямого воздействия на личность целерационально выстроенных социальных технологий контроля и успеха (главный конёк запада!) 
Русский коллективизм, по В. Чесноковой, это коллективизм малых групп, и личной веры, а не выстроенных социальных институтов, и даже противоречит им.

Это лицо русского коллективизма, с одной стороны, и личности – с другой. Такая вот социальная концепция русской личности, которая формируется и живёт по-другому, чем европейцы. Полагаю, что остальные славяне, в основном, все такие.

2. «Эпилептоид». У русских гораздо шире распространён так называемый эпилепотоидный тип характера.

Эпилептоид – это один их психотипов, по типологии Антона Кемпиньского, польского, (кстати, тоже славянского) психиатра, автора одной из широко использующихся психологических типологий.

Особенность эпилептоида: такой тип организации психической энергии, когда имеет место долготерпение с психологической само-репрессией (у русских высокий показатель по шкале само-«репрессии» в MMPI) с последующими резкими и мощными выбросами взрывной энергии (русский бунт, взрыв, неожиданность).

Ещё один гениальный ход В. Чесноковой – попытки связать указанные в культуре, литературе, философии, идеологии черты русских (терпение, бунт, максимализм, православный религиозный идеал и жертвы ради него, соборность, жёсткие природные условия, цикличность и сезонность труда и т.д.) с одним из типов, а также с указанным в п.1 постоянным групповым диффузным общением, требующим само-репрессии в интересах общего. 

Здесь не обошлось без влияния фрейдизма (репрессия сверх-я, сильно воздействующих православных ценностей на фоне сильного природного начала у русских – «Оно»), а также фрейдистской «пелёночной» концепции русского характера, – русских в младенчестве туго пеленают, что «сломать» «Оно» и воспитать само-репрессию.

Эпилептоид – это человек с очень сильной внутренней взрывной энергией (необходимой для тяжёлой жизни в тяжёлом климате – иногда рассматривается как характеристика древнего антропотипа Евразии и Восточной Европы), которая копится, но и хорошо контролируется с помощью норм, идеалов, обращения к Богу, влияниям близких людей. Однако в случае угрозы и столкновения с неприемлемым поведением, долготерпящий даёт резкую, опасную и длительную «разрядку» в действиях деструктивного типа. В общем, это «правдоруб», максималист, который терпит, «спускает» нарушения, но до определённого момента.

Важная черта эпилептоида – настойчивость и упрямство в достижении своей главной цели, интенсивность волевого усилия, при реализации главной цели действия, готовность идти на жертвы ради главного. Эпилептоид настойчиво и поэтапно идёт к своей цели. Этот тип рационален (что сближает с европейцами), но его рациональность не гибкая, не разносторонняя, и не она управляет личностью, как мы видим на примере «взрыва».

Эпилептоид плохо управляем социальными ниточками.    (Долготерпение эпилептоида часто ошибочно воспринималось иностранцами и «внутренними эмигрантами» как рабская покорность судьбе, рабство, отсутствия собственного достоинства, и т.д. Об этом писал нацист Розенберг в «Мифе XX века», – и просчитался. В действительности же это движение по собственному пути ради высшей цели, и внутренняя духовная фиксация). В результате такой человек не склонен меняться вместе с социальными установками и технологиями, внедрёнными сверху под всякими рациональными предлогами. Для него они сугубо внешние и второстепенные.

С типом эпилептоида связана также огромная роль обрядов в русской культуре.

3. Основу национального типа характера составляет «социальный архетип» – подсознательная приводная цепочка, «знаменатель личности», существующий на невербальном уровне, в том числе, в первичных группах. Она состоит из коллективных идей, чувств и действий, которые они автоматически вызывают.

Чеснокова специально указывает на отсутствие связи её «социального архетипа» с «архетипом» Юнга.

Комментарий. Реализовать концепцию исследования «социального архетипа» В.Ф. Чесноковой не удалось, хотя она и встроила его в научное исследование русского характера в качестве ведущего понятия. См. подробнее критику этого понятия в разделе Выводы.

4. Тип русского лидера – это устойчивый неформальный авторитет, которого поддерживают за его духовные достижения и способность их отстаивать, если нужно, пострадать за правду; за терпение и самопожертвование.

Такие лидеры выражают русский социальный архетип и ситуацию душевного личностного общения в малых группах, то есть воспринимаются как личности, с которыми есть прямая связь. Одновременно они организуют общество «снизу».

В. Чеснокова имеет в виду прежде всего лидеров духовных – ценностно-рациональных; «характер ценностей, реализуемых личностью», степень и способ их реализации этих ценностей. Но это могут быть лица из любых социальных групп.

Признак признания авторитета неформального лидера – добровольные услуги окружающих лидеру как соучастие в его миссии.

Отказ от должности – реакция неформального лидера на свершившуюся и возможную утрату авторитета, своего рода, «самопожертвование» статусом.

«Сильный личностный статус часто «прорастает» сквозь государственные статусы, как трава сквозь асфальт». Государственная структура... «расступается, давая место незапланированному феномену».

Поскольку вокруг личностного статуса легко складывается неформальная, а затем и формальная, социальная структура, то «государство и его защитники ощущает его как опасный» и ведут с ними борьбу, что привлекает к нему дополнительное внимание со стороны сочувствующих.

«Как складывается личностный статус человека? Он начинается, конечно, в самом ближайшем к нему кругу общения, участники которого знают данного человека досконально. Они-то первые и дают ему этот статус в своих отношениях с ним. Затем по каналам неформального общения информация об этом начинает распространяться в «прилегающих кругах».

5. Русская нация как сама себя осознающая общность до сих пор не сложилась (к моменту написания и публикации работы в 1970-е – 1994-й гг.). Она проявляется в архетипическом слое культуры. Но вот в рефлексивном слое, то есть как нация-государство-высокая культура, русская нация отсутствует. Значит её нет вовсе, по мнению В. Чесноковой.

Обратите внимание (!) Это В. Чеснокова назвала основной гипотезой исследования – монографии о русском национальном характере!

Отсутствие институтов выведения русских этнических конструктов психики и морали на общенациональный уровень – главная проблема работы В. Чесноковой, и отчасти задача, которую она пыталась решить, но в целом не решила, хотя дала хорошую основу.

Комментарий. Более чем, спорный тезис об отсутствии русской нации, даже с учётом позднесоветской ситуации и ранней ельцинской России! Здесь какая-то «собака зарыта» – некоторая загадка, оставленная Чесноковой. То есть русский социальный архетип не проявился (в полной мере или вообще?) в государстве. Сама книга В. Чесноковой, мне кажется, опровергает эту гипотезу, вытекающую из каких-то особых личных установок автора, недовольной положением русского народа, или из какой-то очень требовательной концепции нации.

6. Группа как соборная личность – результат личностного общения, выражения своей личности вовне в группе отдельными людьми (не «машина», не «организм», а волевая личность).

Концепт соборной личности как реального социального и духовного объекта (не путать с индивидуальной личностью, склонной к соборности! Это именно сверхличность), на мой взгляд, спорный, хотя типичный для русской философии (вспомним «симфонические личности» Л.П. Карсавина).

Ему Чеснокова дала следующие характеристики:

• «Оно способно не только развиваться и меняться, но и осуществлять поведение и даже принимать решения...
•  «Соборные личности представляют собой удачные семьи, дружеские круги, общины, небольшие населённые пункты».
• «Чтобы стать личностью, самостоятельной относительно космоса, мы должны стать соборной личностью».

Это своего рода идеал для В. Чесноковой, однако не понятно, как он стыкуется с конкретными личностями. Скорее всего, она видит некое коллективное, а не индивидуальное начало – «социальный архетип». Здесь такие «личности» можно только сопоставить с группами диффузного общения, но их нельзя рассматривать как личность на самом деле, тем более, приписать русским. Скорее, это похоже на азиатские и первобытные варианты.

Вообще, коллективная личность до известной степени – оксюморон, противоречащий базовой аксиоме личности.

7. Российское вестернизированное государство представляет собой силу, противоположную социальному архетипу русского народа, и разговаривает с ним на разных языках.

Массированная пропаганда государства «имеет своей целью подавить эти коллективные представления, изначально присущие народу». «Главные хранители этнического начала в народе, это религия и фольклор», которые загнаны в резервации.

«Наши отношения с собственным государством чем-то напоминают этот процесс освоения чужого языка». «Психика человека оказывает сопротивление этому процессу», вызывает вытеснение, забывание, трудности при освоении государства.

Комментарий. С этим сложно не согласиться. Государство в России – особая реальность с другим ментальным кодом. Однако вспомним мудрость, что русскому человеку лучше всего быть чиновником, так что не всё так однозначно. Данная схемы «двух культур», хотя и работает, но может приводить к неправильным выводам, вспомним теорию В. Ленина о двух русских культурах.

8. Ситуация «угнетения первичных ценностных систем» русского человека – когда он не может жить ради высокого и вечного, а вынужден жить ради удовлетворения постоянно растущих потребностей – как «волк в клетке».

Логично вытекает из идеи в п.7. Интересная версия современной ситуации («бедный наш архетипический соотечественник, с детства помещённый в эту обстановку для удовлетворения «постоянно растущих потребностей»... Но как в волке в нём живёт подспудно глубокая первобытная тоска по быстрому бегу, по полю, снегам, по луне, на которую можно повыть»).

В общем, это тоска «почвы», по истинным ценностям. Она не безвредна, так как ведёт социальный архетип к деградации. Нужна своего рода массовая терапия от этой болезни.

9. Личность отдельного человека не является вне социума сама по себе главной ценностью, важно его собственное место в мире, которое придаёт высший смысл поведению.

Важна социальная ячейка и космическая ячейки человека для того, чтобы его собственное целеполагание было обоснованным, имело смысл. «Его целеполагание ценностно обосновано. Те цели, которых он достигает, нужны не только ему», писала В. Чеснокова.

Раздел 4. Некоторые высказывания В.Ф. Чесноковой, важные для русской ментальной карты
Неприятие целерациональных отношений и отсутствие индивидуализма с его запретом «совать нос во внутреннее пространство». Формирующее влияние на личность русской группы диффузного общения.
 

• «Мы плохо переносим отношения, в которых большое место занимает принцип конкретного общения. И, напротив, хорошо чувствуем себя в такой группе, которая «лезет» в наши личные дела, копается в наших взглядах и мотивах, пытается формировать нашу личность».
• ««Конкретное общение» характеризуется тем, что человек выбирает себе социальное окружение, полезное, с его точки зрения, для реализации собственных целей. Одни любят туризм, и с ними хорошо путешествовать; другие собирают огромные фонотеки, и с ними можно обмениваться пластинками и плёнками; с третьими интересно говорить на философские темы; к четвертым приходится обращаться за определённого рода помощью; наконец, пятые восхищаются нами и любят нас за определённые черты характера или навыки, и с ними приятно побыть время от времени: это вселяет в нас уверенность в своих силах и повышает чувство собственного достоинства… В общем, принцип таков, что каждый человек хорош и нужен только в определённых обстоятельствах и для определённого занятия.

Личностное общение и русский персонализм в его повседневной реализации, вторичность целерациональности
 

• «Диффузное общение» характерно тем, что человек, реализующий данную тенденцию, отбирает себе друзей и знакомых не с точки зрения того, какие цели с ними удобно и интересно осуществлять, а по некоторым глобальным признакам, характеризующим их как личности. Если же те друзья, которых он выбрал себе по указанному принципу, вовсе не хотят реализовывать с ним его целей, то он отказывается в крайнем случае от этих своих целей и ставит себе другие, «подходящие» к избранному кругу общения. Принцип выбора здесь таков: в каждом человеке значение имеют только твёрдые и неизменные характеристики его «я», все же остальное – сфера его деятельности на данный момент, социальное положение, материальное благополучие и даже его конкретные интересы – не столь важны. Человек, склонный к диффузному общению, тщательно подбирает себе социальное окружение. Завоевать его расположение трудно: он долго и придирчиво «проверяет» нового знакомого, ведь ему нужно установить не просто отдельные поступки и интересы будущего приятеля или друга, но самое главное – тенденцию этих поступков и интересов, чтобы «добраться» до его «я», до неизменных принципов, до ценностей. Зато, если он уже «принял» новичка в «свои», то значит, настроился на долгую и верную дружбу и этого же ожидает от своего партнёра. Установившаяся тесная связь затем очень устойчива, и если разрывается, то весьма болезненно и только в крайних обстоятельствах».

Как мы видим, группа диффузного общения не ведёт к ограничению личной свободы за счёт конформизма, а расширяет её.


Характеристики эпилептоида: личная независимость от окружения, основательность, «долго запрягает», «застревание»
 

• «Эпилептоид является человеком очень организованным, очень целеустремлённым и сугубо индивидуалистичным»;
• «Мы лучшие достижители, чем американцы», «Мы в целом и среднем имеем большую силу воли и большую упорядоченность, чем американцы»;
• «Эпилептоид, будучи циклоидом в сильной степени, в периоды своей пониженной активности бывает чрезвычайно неотзывчив на стимулы социального (и всякого прочего) окружения. Кроме того, для него очень характерно строить сложные системы целей и тщательно разработанные планы их осуществления и затем реализовывать их, крайне мало учитывая при этом, что делает или что думает его социальное окружение».
• «Кемпиньский выделяет в характере эпилептоида одну доминирующую черту – основательность. Эпилептоид любит все делать с самого начала и даже ещё ранее – с предварительных этапов. Прежде, чем он приступит к делу, он должен все приготовить, часто подготовительный этап затягивается невероятно. Далее, начав что-то делать, эпилептоид любит основательно проработать каждую деталь, и очень долго возится и «копается» с мелочами. Поэтому говорят о «вязкости сознания» у эпилептоидов: они как бы «застревают» на каждой части того дела, которое делают, и забывают о том, что его нужно когда-нибудь завершить. Они добиваются завершённости, но на каждой отдельной детали, на каждом элементе.

Тем не менее, как оказывается, эпилептоид, делая своё дело очень долго, очень подробно и основательно, никогда не забывает о цели. Кемпиньский выделяет это качество как ещё одну важную черту в эпилептоидной личности:

• Умение добиваться результата, невзирая ни на какие трудности. Очень сильно помогает в этом эпилептоиду его упрямство и нечувствительность к различным мелким препятствиям, чинимым средой, ситуацией и вообще всем внешним миром».

О ценностно-рациональной культуре, регулирующей эпилептоидность, связь ценностей и само-репрессии
 

• «Он в большинстве случаев предпочтёт ценностно-рациональный способ определения»;
• «ценностно-рациональное действие всегда для него более значимо, чем все другие»;
• «Никакое личное и полезное для него самого дело не делает культурный эпилептоид с таким удовольствием и запалом, с каким он осуществляет ценностно-рациональную модель»;
• «Он устраивает свою социальную систему в соответствии с определёнными, известными ему культурными стандартами» – практическое значение борьбы за ценности;
• «Именно мы выработали культуру, которая эти наши цели и планы /индивидуалистичные/ репрессирует с особенной силой»;
• «Мы народ воистину коллективистский, мы можем существовать только вместе с социумом, который мы постоянно устраиваем».

О терпении как ведущем признаке по шкале само- репрессии и его формирующей роли
 

• «Терпение – это, безусловно, наша этническая черта и в каком-то смысле основа нашего характера», «безусловно, ценность, т.е. критерий выбора и оценки»;
• «терпение и страдание – способ формирования личности, выработки сильного духом, «непадающего» деятеля»;
• «Наша странная и суровая культура, вся основанная на суппрессии и репрессии, предложила ему для высшей формы самовыражения такую именно форму действия, которая является как бы квинтэссенцией её, культуры, сути – самопожертвование».

О русской нации или её отсутствии (по причине недстроенности верхних этажей национального сознания)
 

• «В современном своём состоянии общество наше не представляет собой сложившейся нации». (На мой взгляд, тезис неверный, хотя формирование русской нации не завершено и продолжается).

О непредставленности в государственной идеологии русских социальных архетипов
 

• «Архетипы существуют на уровне поведения и чувств и не оформлены никаким определённым комплексом вербально сформулированных идей... Общественное сознание почти целиком вытеснено из предназначенных для него организационных структур формального типа и функционирует в неформальной сфере... Агрессивно-националистические идеологии способны овладеть массами, так как очень легко «подключаются» к потенциалу бессознательных структур»;
• ««Социальные архетипы» ... «расплываются», теряют определённость... Но, одновременно, «стираются», теряют свою силу и моральные императивы»;
• «Знать своё государство мы не хотим» (всё, что связано с государством, вызывает психотравму и «вытесняется»).

Расслоение сознания русских на архетипический и рефлексивный слои сознания и «их взаимное поедание»:
 

• «все социальные институты нашего общества как бы двоятся: «извне они задаются государством и государственной идеологией,... изнутри они «стоят» нашими этническими моделями поведения, не имеющими к этой последней никакого отношения».
• «Такое постоянное столкновение друг с другом в сфере личности не проходит бесследно и для архетипов, которые постепенно разрушаются, не получая поддержки со стороны сознания, и для вербальных систем, которые... постепенно теряют статус социальной реальность». 

Комментарий: по всей видимости, часть этих задач по созданию национальных институтов сознания, которые, по В. Чесноковой, не являются «черносотенными», начал решать современный режим, хотя в целом он остался в рамках прежней модели раздвоения. Оно в какой-то мере даже усилилось.

Выводы

В.Ф. Чесноковой удалось создать работающую социальную и психологическую модель русской личности, обладающей рядом ярких структурных и поведенческих особенностей по сравнению с западной моделью, и другими, «восточными», или азиатскими, или первобытными, моделями.

Данная модель может быть с оговорками взята за основу русской ментальной карты по ряду ключевых позиций: 1) структуры личности; 2) типа, формирующего личность группового общения и отношений со значимыми другими; 2) психологического типа; 3) ценностно-рациональной ориентации: не на достижения, а на ценности; 4) ценностного типа лидерства.

Концепцию русской характера В.Ф. Чесноковой можно определить как персоналистский коллективизм, в которой личность рассматривается как автономная производная коллективной невербализованной культуры, обладающей обязательностью для человека – социального архетипа. В основе архетипа лежат ценности Православия, общества, справедливого миропорядка.

В качестве самостоятельной единицы в концепции личность не существует. Более того, рассматривается вариант коллективной, групповой – «соборной личности». Большую роль в концепции играет фрейдистская «репрессия» – подавление самости со стороны Сверх-я, под которым понимаются православные и альтруистически-социальные ценности.

Несмотря на перекос в сторону традиционного для описаний русского характера коллективизма и идеализма, концепция В.Чесноковой может считаться сбалансированной из-за концепции личностного общения.

В.Ф. Чесноковой удалось удовлетворительно решить вопрос двойственности государства – народного архетипа (общества). Они выведены ей в параллельные дополняющие друг друга пространства, что, в общем верно.

Однако государство и бюрократия у неё выполняют роль как особой, отдельной от народа системы, так и антисистемы (малого народа), – это не верно, несмотря на то, что государство в России пользуется чужой, заёмной идеологией и технологиями, западной, но всё же состоит в основном из людей русской культуры и русского психотипа, которые вынуждены играть по несколько другим правилам, но всё же, сущность-существо своё показывают.

Модель русской личности В.Ф. Чесноковой можно также считать архаичным базовым типом для всего славянского ареала, а также для ранних индоевропейцев, не прошедших процесс рационализации по западному типу. Данная личность может считаться также «осевой», поскольку она характерна для осевого времени, пребывает в нём, и верна его традиции, в то время, как западный находится в череде трансформаций и распада, провоцируемых различного рода рациональными технологиями, утратив привязку к оси истории. Именно по этому пути ведут трансгуманисты, а ранее «просветители» к ликвидации личности как субъекта.

Концепция В.Ф. Чесноковой обладает и рядом недостатков, которые необходимо указать:

Во-первых, на мой взгляд, В.Ф. Чесноковой не удалось решить поставленную ею же самой сверхзадачу работы, – достаточно внятно раскрыть русский «социальный архетип», на котором должна строиться адекватная государственно-идеологическая надстройка русской нации, которая и позволит завершить её формирование и повернуть вспять деструктивные процессы в народе. 
Не понятно, что именно в него входит, кроме ссылок на Православие, бескорыстие и приоритет интересов общества, и почему он так живуч вопреки государству и западным ценностям?

Сама концепция социального архетипа вызывает сомнения в его существовании.            Причина в том, что этот концепт, обладающий свойствами симулякра и эвфемизма, сложно операционализировать, то есть сопоставить с конкретными явлениями и механизмами личности, общества, группы. Это как бы ссылка на то, что невыразимо. У Юнга архетипы – это действующие прообразы мистических сверхъестественных существ, которые встроены в личность человека. Это правильный, на мой взгляд путь, но уже другая тема.

Фрейдистская схема, вытекающая из используемой методологии и методики, не может считаться удовлетворительной основой для русского «социального архетипа». А именно схема: «изначальный русский эпилептоид – привнесённые православные ценности – репрессия – двойная матрица официального и неформального».

Православие рассматривается как источник внешних, групповых ценностей, или как Сверх-я, призванное ограничить своеволие человека, хотя, на самом деле, оно является источником внутреннего духа «Я», воли человека.

В.Ф. Чесноковой удалось лишь продемонстрировать, указать, как социальный архетип может проявляться в поведении и выглядеть на примерах; где он «живёт» (в малых группах диффузного общения); как на него реагирует государство, образованный класс, описать симптомы и синдромы его выдавливания. Всё это лишь приближения, некие рамки описания.

Во-вторых, понимание работы «О русском национальном характере» существенно затрудняют многочисленные цитаты из западных, российских, восточноевропейских авторов, не всегда прямо связанные с логикой изложения и построением теоретических инструментов, хотя и не лишённые содержания и некоторого вспомогательного смысла. Справиться со всем теоретическим и историческим контекстом не вполне удалось, хотя общую линию и некоторые узловые точки В. Чеснокова наметила весьма удачно. Прослеживается зависимость от западной матрицы, с которой она как раз борется, и от культурных стереотипов, насаждаемых советским государством. (Сказалась советская схема раздувания теоретико-методологической части, когда сам предмет исследуется в конце раздела или работы, в то время как он-то и является самым важным и реальным).

В-третьих, занижена роль личности и самосознания в пользу коллективных структур: групп, ценностей, общения, институтов, вымышленной коллективной личности. Личности отведена вторичная роль своего рода элемента социальной структуры как в официальной, так и неформальной (народной) среде.

Получается несколько запутанная схема раздвоения и даже «троения» исследуемого предмета: Согласно В. Чесноковой, русская национальная (этническая) ценностно-коллективистская культура противостоит как индивиду-эпилепотоиду-индивидуалисту (его «Оно» и «Я»), так и вестернизированному государству и его идеологии. При этом сама она ещё является невербализованной и слабосознанной, но при том же стабильно выращиваемой в малых группах и присущей самому индивиду, которого она «репрессирует». Получается сложный клубок антиномий в одном предмете, который подаётся как эмпирический. Сам индивид теряет целостность личности и делится на этажи сознательного, бессознательного, сверхсознательного (по Фрейду?), которые сталкиваются друг с другом.

В сухом остатке можно включить в структуру русской ментальной карты следующие положения В.Ф. Чесноковой:

1) ведущую роль личностно-ориентированного, диффузного общения как формирующего личность и её первичный коллектив в противоположность целерациональному общению;

2) малой группы межличностного общения как первичной социальной ячейки русского общества, являющейся источником его динамики и стабильности;

3) эпилептоидный тип личности в качестве базового, преобладающего психотипа русских с его следующими чертами: терпением, взрывной энергией, последовательностью, упорством в достижении цели, базовой русской целерациональностью, внутренней сосредоточенностью, уверенностью в своей правоте;

4) теорию о лидере – авторитете, – носителе высокого неформального социального статуса, приобретаемого благодаря самооотверженной реализации базовых православных и социальных ценностей; изначально через малую группу и сеть малых групп; на базе этого лидерства сформулировать понятие народной интеллигенции и информационных лидеров будущего;

5) о русском социальном архетипе как наборе подсознательных социальных чувств, идей и реакций, воспроизводимых обществом (но содержание архетипа придётся доформулировать самостоятельно);

6) о параллельном существовании официальной и неофициальной русских культур (государства и почвы), о раздвоении или «двоении» социальных институтов на формальный и неформальный срезы, о разных языках народа и бюрократии;

7) о ценностно-рациональном действии как ведущей форме реализации русской личности (действия ради высших ценностей);

8) о важной роли ритуалов в традиционной русской культуре и жизни индивидов, их групп;

9) о синдроме угнетения первичных ценностных систем русского человека в современном обществе потребления и избавлении от этого угнетения как механизме актуализации и внедрения русской ментальной карты.

Ну и, конечно, целесообразно также использование методов и методик, которые были опробированы В.Ф. Чесноковой, в новых полевых исследованиях русской ментальной карты.

 
/ Мнение автора может не совпадать с позицией редакции /