Причина такой суицидальной идеологии насквозь шкурная - именно такое поведение готовы были оплачивать “наши западные партнёры”. Можно сказать что русофобия - это единственным товар, который коллективный Запад готов приобретать у окраин России. 

Юзеф Пилсудский был одним из первых, кто понял все прелести этого хорошо оплачиваемого товара и всю свою сознательную жизнь носился по всему миру, предлагая за толику малую гадить России много и качественно. Никакими твердыми политическими принципами диктатор Польши себя не ограничивал, вполне удовлетворяясь ненавистью к русским и личными амбициями.

После возвращения из Японии в 1905м Пилсудский встретился со своими соратниками по подполью, которые по привычке использовали обращение «товарищ» в социалистическом стиле и попросили поддержки своего революционизма, однако он отказался, сказав им: «Товарищи, я ехал красным трамваем социализма до остановки „Независимость“, но на ней я сошёл. Вы же можете ехать до конечной остановки, если вам это удастся, но теперь давайте перейдём на „Вы“.

Марксисты и анархисты нужны были Пилсудского для того, чтобы с их помощью распропагандировать и разоружить на территории Польши русские воинские гарнизоны. Далее Главный Поляк собирался действовать по собственному сценарию.

Демагогический лозунг Пилсудского «Вольный с вольным, ровный с ровным…» на деле обернулся концлагерями и арестами для русских чиновников, офицеров и солдат, грабежами и погромами — для мирного населения., но это позже, а пока ..

Границы возрождающегося государства еще предстояло определить, тем не менее, после того как 11 ноября Польша вернула себе столицу и политический центр, сомнений быть не могло — независимая Польша вновь существует.

Пилсудский торжествовал. Его воображение уже рисовало Великую Польшу “от можа до можа”. Вооружив на  деньги "наших западных партнёров" национальные (читай - русофобские) легионы, этот ренегат социалистического движения, став «Начальником Польской Державы», двинул новобразованные войска “дранг нах Остен” - на захват восточных крессов. Польский блицкриг предполагал закрепление за Польшей Вильно, Киева, Минска, Смоленска и (если удастся) Москвы, где Пилсудский мечтал собственноручно начертать на стенах Кремля: «Говорить по-русски запрещается!».

В 1920-м в польском плену оказалось 150 000 солдат и командиров ещё императорской и красной армии. Для них вторая Речь Посполитая создала огромный «архипелаг» из десятков концентрационных лагерей, станций, тюрем и крепостных казематов. Он раскинулся на территории Польши, Белоруссии, Украины и Литвы. 

В битком набитых товарных вагонах пленных повезли в Белостокский пересыльный лагерь. Социал-революционер Селиванов, тоже оказавшийся неправильного происхождения, писал: “В лагере, как правило, пленным хлеб совершенно не выдавался, а о горячей пище и говорить не приходится… Мы явились свидетелями того, как пленные рвали траву из-под проволочных заграждений и кушали ее.

Кроме измора голодом, на другой день после нашего прибытия польские жандармы начали окончательно раздевать пленных, забирая верхнюю одежду и, если у кого было, приличное нательное белье. Взамен выдавали грязное тряпье.”

Из Белостокского лагеря пленных перевезли в Варшаву. Когда арестованных гнали по улицам польской столицы, собравшиеся на тротуарах националисты били их палками и кулаками. Охрана отгоняла пытавшихся передать пленным хлеб. В Варшаве пленных впервые покормили какой-то немыслимой бурдой. Ночь они провели на железнодорожной станции, стоя под проливным дождем. 

Из Варшавы арестованных перевезли в лагерь возле местечка Стшалково (Щелково). Это был самый крупный концентрационный лагерь для русских военнопленных.

Комендантом Стшалковского лагеря был поручик Малиновский, польский помещик из-под Барановичей. К белорусским крестьянам, взбунтовавшимся против пана, он питал особые чувства. Охранники лагеря были вооружены нагайками, постоянно пускавшимися в ход. За малейшую провинность заключенных приговаривали к порке розгами. По воспоминаниям Василия Селиванова, военнопленных пороли и просто так, целыми губерниями: сегодня выводили на экзекуцию уроженцев Могилевщины, завтра — Минской губернии. 

«Поручик Малиновский всегда ходил по лагерю в сопровождении нескольких капралов, имевших в руках жгуты-плетки из проволоки и тому, кто ему не нравился, приказывал ложиться в канаву, и капралы били, сколько было приказано. Если битый стонал или просил пощады, пор. Малиновский вынимал револьвер и пристреливал… Если часовые застреливали пленных пор. Малиновский давал им в награду 3 папироски… Неоднократно можно было наблюдать, как группа во главе с пор. Малиновским влезала на пулеметные вышки и оттуда стреляла по беззащитным людям…».

Из расстрелов наиболее известна казнь 199 казаков из 3-го кавалерийского корпуса. Кубанских казаков казнили в отместку за то, что казаки этого корпуса якобы изрубили шашками 99 польских революционеров. Однако впоследствии, помимо мести, в качестве обоснования казней по приказам польских офицеров стал выдвигаться тезис, что все казнённые — «варвары» и были расстреляны за «недостойное поведение»
Всё упомянутое происходило с горячего одобрения польской общественности.

Вот что писала газета «Rzeczpospolita». «…Если в продолжение нескольких лет не будет перемен, то мы будем иметь там (на восточных крессах) всеобщее вооруженное восстание. Если мы не утопим его в крови, оно оторвет от нас несколько провинций… На восстание есть виселица и больше ничего. На всё тамошнее (белорусское) население сверху донизу должен упасть ужас, от которого в его жилах застынет кровь».
В том же году известный польский публицист Адольф Невчинский на страницах газеты «Слово» заявлял, что с русскими нужно вести разговор языком «висельниц и только висельниц... это будет самое правильное разрешение национального вопроса в восточных крессах».

Чувствуя общественную поддержку, польские садисты в Березе-Картузской и Бялой Подляске не церемонились. Если нацисты создавали концентрационные лагеря, как чудовищные фабрики массового уничтожения людей, то в Польше такие лагеря использовались, как средство устрашения непокорных. Приведу примеры.

В Березе-Картузской в небольшие камеры с цементным полом набивали по 40 человек. Чтобы заключённые не садились, пол постоянно поливали водой. В камере им запрещалось даже разговаривать. Людей пытались превратить в бессловесный скот. Режим молчания для заключенных действовал и в больнице. Били за стоны, за зубной скрежет от нестерпимой боли.

Руководство Березы-Картузской цинично называло его «самым спортивным лагерем в Европе». Шагом здесь ходить запрещалось — только бегом. Делалось все по свистку. Даже сон был по такой команде.

Полчаса на левом боку, затем свисток, и сразу же переворачивайся на правый. Кто замешкался или во сне не расслышал свистка, тут же подвергался истязаниям. Перед таким «сном» в помещения, где спали заключенные, для «профилактики», выливалось несколько ведер воды с хлоркой. Нацисты до такого не сумели додуматься.

Ещё более ужасными были условия в карцере. Провинившихся держали там от 5 до 14 суток. Чтобы усилить страдания, на пол карцера выливали несколько ведер фекалий. Параша в карцере не очищалась месяцами. Помещение кишело червями. Помимо этого, в лагере практиковалось такое групповое наказание, как чистка лагерных туалетов стаканами или кружками.

Комендант Берёзы-Картузской Юзеф Камаль-Курганский в ответ на заявления, что заключенные не выдерживают пыточных условий содержания и предпочитают смерть, спокойно заявлял: «Чем больше их здесь передохнет, тем лучше будет жить в моей Польше». 

Вот, собственно, этими словами и надо встречать любые попытки рассказать про дикие польские обиды и историческую вину России вообще и каждого русского в отдельности.

По материалам книги "Переписать сценарий"

Источник
/ Мнение автора может не совпадать с позицией редакции /