Мировая энергетика, как показывают события последних месяцев, является отраслью, где подобные процессы идут относительно быстро, что связано с высоким уровнем конкуренции в отрасли и высоким уровнем потенциала разрушения традиционных систем картелирования рынка, прежде всего ОПЕК, и привязки долгосрочных цен на природный газ к ценам на нефть. Важнейшим фактором, обеспечивающим такую привязку, на сегодняшний день, несмотря на множество факторов, действующих на разрушение этой системы, созданной более 40 лет назад применительно к принципиально иным геоэкономическим условиям, является сохранение Ближнего и Среднего Востока в качестве важнейшего источника энергетических углеводородов для наиболее динамично развивающихся центров экономического роста, которыми в настоящее время являются страны Восточной Азии. Устойчивость привычной нам структуры энергетического рынка обуславливается устойчивостью Саудовской Аравии как главного операционного (с точки зрения объемов присутствия на мировом рынке и контроля ресурсов) и институционального (как основы ОПЕК) звена традиционного «энергетического порядка» в мире.

Ситуация в Саудовской Аравии, переходящая в кризис государственности как таковой, вызовет к жизни не только необходимость нового картелирования на рынке нефти, но и целый ряд неочевидных пока макроэкономических и инвестиционных процессов, таких как перестройка энергобалансов в ряде важнейших стран (Китай, Индия) и даже регионах (Юго-Восточная Азия, Европа), а также новый инвестиционный бум на рынке энергосберегающих технологий. 

Один из важнейших выводов, касающихся будущего мировой энергетики, сводится к тому, что катализатором процесса перестройки глобального рынка может быть событие не экономического, а политического или военно-политического характера.

С точки зрения геоэкономического содержания современное состояние в мировой энергетике характеризуется двумя стратегическими тенденциями.

С одной стороны, обострением конкуренции за новые форматы отношений между поставщиками и покупателями энергетических ресурсов, что порождает неопределенность относительно будущих форматов институционализации рынка. Наблюдаемые процессы не исключают и возможности полной хаотизации рынка на определенном этапе и ведения конкуренции не только на уровне коммерческой эффективности, но и с использованием механизмов политического и геоэкономического конструирования. С другой стороны, очевидна деэкономизация энергетического рынка, усиление значения неэкономических факторов в принятии инвестиционных решений, как это, например, стабильно происходит на его европейском сегменте, но постепенно начинает распространяться и на другие пространственно локализованные энергетические рынки. Эта стратегическая неопределенность делает рынок уязвимым для краткосрочных информационных манипуляций с использованием глобализированных каналов коммуникаций, в целом находящихся под контролем США.

Как показывает опыт последнего кризиса вокруг «атаки дронов» на НПЗ в Саудовской Аравии, в среднесрочной перспективе рынок остается более чем устойчивым, что связано с принципиально меньшей ролью Ближнего и Среднего Востока для формирования «пакета поставок» на наиболее емкие и перспективные с точки зрения глобального экономического роста рынки. Но в краткосрочной перспективе колебания рынка таковы, что позволяют осуществлять манипуляции практически любого масштаба.

Можно с высокой долей уверенности говорить, что на среднесрочную перспективу доминирующим фокусом конкуренции в энергетической отрасли будет конкуренция за доминирование на европейском энергетическом рынке, прежде всего с точки зрения определения долгосрочных форматов присутствия, включая и платежные механизмы, и новое соотношение долей присутствия. Это до известной степени сокращает перспективы быстрой регионализации глобального энергетического рынка, возникновения на нем региональных сегментов с особыми условиями взаимоотношений поставщиков и покупателей.

Вероятно, энергетический рынок на обозримую перспективу останется глобальным с точки зрения поставок, но степень его управляемости будет постоянно сокращаться. Но возникновение локальных анклавных энергетических рынков с особыми условиями платежей, условиями поставок и проч., а также с локализованным режимом оборота энергетической ренты нельзя считать уже безусловно фантастической перспективой. 

Важно одновременно иметь в виду, что доминирование в глобальной энергетике, более того — в более узком сегменте углеводородной энергетики, достигаемое в том числе с использованием военно-силовых механизмов, будет на обозримую перспективу одним из наиболее значимых инструментов сохранения США глобального экономического доминирования в том формате, каким его видят правящие группы американской элиты.

Новый радикальный экологизм, нацеленный против углеводородной энергетики, является не столько «черным лебедем», сколько инструментом внутривидовой конкуренции элитных групп в американской элите, ситуативно вышедшим за относительно безопасные рамки.

Это создает для России новую ситуацию, чреватую значительными рисками — не только чисто коммерческими. Ситуация определяется сочетанием двух факторов: с одной стороны, незавершенностью разворота ТЭК на Восток, более того, возникновением в этой связи очевидных проблем как политического, так и операционного характера. Это означает, что европейский рынок будет на обозримую перспективу оставаться для России наиболее важным, несмотря на все заявления о глобальных тенденциях переноса центра энергопотребления в Азию.

Конкуренция форматов поставок энергоносителей в Азию в условиях нарастания рисков поставок из стран Ближнего и Среднего Востока на практике повысит востребованность российских энергоносителей как существенно менее зависящих от неэкономических рисков на транзитных участках. Но это же обстоятельство существенно повышает вероятность использования против России неэкономических инструментов конкуренции: санкций, политических манипуляций и даже дестабилизации.

В целом в условиях не просто сохранения, но ужесточения политического и экономического давления на Россию сфера энергетики будет оставаться привлекательным фокусом для враждебных в отношении Москвы действий. Это неминуемо означает, что Россия будет продолжать сталкиваться с конкуренцией со стороны других игроков энергетического рынка, стимулирующей нарастание значения политических факторов и инструментов.

Одним из важнейших элементов и инструментов конкуренции в сфере энергетики может стать формирование обновленных экономических макрорегионов. Безусловно, пока еще это является исключительно отдаленной перспективой, но энергетика и принцип регионализации процессов реинвестирования энергетической ренты становятся вполне разумным «ядром», вокруг которого в ряде случаев могут выстраиваться иные экономические процессы. Это касается не только макрорегионов-производителей, но и макрорегионов-потребителей энергоресурсов. Другой вопрос, что формирование таких регионов становится возможным только при наличии достаточно мощных политических и военно-силовых гарантий неприкосновенности и ресурсов, и ренты. Речь фактически идет о перспективе формирования региональных систем безопасности. Существует только два полноценных кандидата на такое развитие ситуации: Евразия, где гарантом и политической, и военно-силовой неприкосновенности может выступать Россия, и Восточная Азия, в перспективе — часть Юго-Восточной Азии, где такими гарантами могут выступать Россия и Китай. 

Как показывают результаты недавно прошедшей в Москве «Энергетической недели», руководство российского энергетического комплекса вполне осознает возникающие в связи с глобальными трансформациями риски, но пока не смогло обозначить новую стратегию развития отрасли. Отчасти это связано с противоречивыми интересами российских энергетических компаний и относительно большим весом иностранных инвесторов в российском энергетическом секторе и его сервисных сегментах. Пока это не имеет значительных негативных последствий, за исключением попыток отдельных потребителей российской энергии вести манипулятивные действия вокруг вопросов поставок углеводородов на ближайшую перспективу (как это делает украинский «Нафтогаз» в вопросе о газовом транзите в Европу, а отчасти и представители общеевропейских структур в вопросах, связанных с транскаспийским транзитом). Но в дальнейшем ситуация может обостриться.

Для России возникает новая ситуация, одновременно создающая и риски, и возможности. Это связано с неизбежностью переформатирования глобального энергетического рынка и его регионализации. Принципиальным вопросом для России становится обострение конкуренции на европейском рынке при поступательном сокращении по объективным и субъективным причинам возможностей Москвы влиять на принимаемые в этой области решения. Одновременно в силу ряда внутренних причин, главной из которых, вероятно, является распад среднесрочного внутриэкономического консенсуса важнейших экономических игроков, Россия сейчас лишена возможности осуществлять резкую перестройку своей энергетической политики. Россия находится в относительно узком коридоре возможностей, когда трансформации могут осуществляться только эволюционно и только на базе реально создаваемых технологических и экономических возможностей, а не в формате политических деклараций. Нынешний этап в развитии российской энергетической политики вообще целесообразно ориентировать на существенно меньшую публичность, не создавая дополнительных возможностей для манипулирования со стороны внешних сил.

Центральной задачей российской энергетической политики в этих условиях становится выигрыш времени для осуществления технологической и инфраструктурной реконструкции российской энергетики. В этом смысле Россия не заинтересована в форсированном разрушении существующего регулятивного «порядка» в сфере глобальной энергетики, хотя шансы на длительную консервацию существующей ситуации минимальны. Одновременно Россия должна вести диалог о возможных форматах будущей системы отраслевого регулирования, используя наработки, полученные в ходе диалога с ОПЕК, не ограничиваясь только «пулом» поставщиков, а основываясь на понимании неизбежности существенного укрепления влияния «пулов потребителей» на рынках, дабы не допустить возникновения «силой вещей» конфронтационных взаимоотношений с потребителями, как это произошло с потребителями российского природного газа в странах ЕС в последнее десятилетие и что стало основой для эффективного политического манипулирования ситуацией со стороны США.

Обозначим три важнейших обстоятельства, касающихся будущего экономической политики России и на сегодняшний день представляющихся бесспорными.

- Неизбежность сокращения присутствия России на мировом энергетическом рынке. В складывающихся политических и экономических условиях сохранение Россией нынешнего уровня присутствия на рынке углеводородов выглядит крайне затруднительно и потребует резкого повышения уровня рентабельности отрасли за счет снижения уровня издержек, в том числе ценовых. Конечно, важнейший вопрос будет заключаться в том, насколько длительным будет такое положение и как велико окажется последующее падение цен, когда демпинг в борьбе за долю рынка (в условиях регионализации и внедрения нового поколения энергосберегающих технологий демпинг видится неизбежной реальностью с длительностью 4–7 лет) станет главным инструментом конкурентной борьбы. Приходится признать: Россия не сможет эффективно противостоять спекулятивному давлению на рынок, если будет ставить задачу удержания доли рынка, обрекающую ее на следование краткосрочным колебаниям ценовой и потребительской конъюнктуры. Для России задача состоит в том, чтобы не просто сохранить отрасль, но обеспечить ее консолидацию и технологическую модернизацию. Попытки сохранить существующее положение за счет тактических решений, включая, например, демпинг, не будут эффективными, напротив, создадут ситуацию неэффективного расходования ресурсов без практического результата.

- Среднесрочная приоритетность развития отраслей глубокой переработки нефти и газа как инструмента компенсации утраты объемов присутствия на мировом рынке по сравнению с добычей и экспортом. Задача России заключается в том, чтобы, уйдя от прямого конкурентного противостояния на энергетическом рынке, прежде всего от все более политизированного противостояния на европейском рынке, осуществить новую (вторую) революцию в нефтегазохимии. Для этого складываются как объективные, так и субъективные условия.

Это должно стать крупнейшей национальной инвестиционной программой, сильно зависящей от государственного финансирования, дающего возможность сформировать полноценный инвестиционный цикл не только в ТЭКе, но и в соответствующих направлениях машиностроения, а также сервисных сегментах и специфических направлениях нефтепереработки.

Новая «революция» в нефтехимии, а если быть точным, завершение процесса модернизации отрасли, прерванного событиями 1990-х годов, неизбежно вызовет трансформации отрасли внутри России, связанные с очевидной потребностью в существенном повышении ее эффективности. Отказ от прямой конкуренции за долю рынка и нацеленность на новое качество отрасли дает возможность совместить процессы новой консолидации отрасли и повышения эффективности добычи с задачами ее диверсификации и демонополизации, достижимые только через создание мощного сектора глубокой переработки углеводородов.

- Изменение отношения к сервисному сегменту отрасли, включая принятие системы мер по поощрению инвестиций в развитие сервисной составляющей в нефтяных и газодобывающих компаниях. Ориентация на использование потенциала глобальных сервисных компаний начинает себя окончательно изживать как стратегическая линия, причем это не связано только с возникновением в этой отрасли санкционных ограничений. Это связано с упомянутой выше возможной регионализацией энергетических рынков и обострением конкуренции в сфере технологического их обеспечения.

Американские сервисные компании, остававшиеся ведущими поставщиками сервисных услуг в нефте- и газодобыче и разведке при сохранении нынешней линии, будут сориентированы как за счет политического стимулирования, так и экономически на обслуживание американских нефтегазовых компаний, а не их конкурентов. Исключение, возможно, будет сделано для Китая в случае достижения между Пекином и Вашингтоном стратегического компромисса, если оценивать ситуацию объективно, в энергетической сфере возможного только как компромисс за счет Ирана и России. Ситуация изменится только в случае политической победы «нового зеленого курса», что привет к глобальному энергетическому форс-мажору. 

- В среднесрочной перспективе существуют реальные возможности для формирования новых отраслевых картелей, где Россия сможет удерживать значительное влияние, но это потребует существенной перестройки модели управления интересами в отрасли, включая формирование системы стратегического целеполагания. Эти картели будут пока, вероятно, носить тактический характер, но именно они окажутся инструментом управляемой регионализации наиболее значимых рынков сбыта углеводородов в наиболее динамично в промышленном плане развивающихся регионах.

Стратегической целью России в этом контексте могло бы стать возвращение статуса бесспорного лидера отрасли на период после 2030 года, когда станет понятна структура рынков и когда выявится группа наиболее рентабельных трубопроводных проектов, с которыми будет иметь смысл конкурировать через ценовую политику, а возможно, и договариваться о взаимодействии. 

Но выход на новое картелирование отрасли для России станет возможным только при условии дальнейшей консолидации ресурсных возможностей не только внутри страны, но и в Евразии в целом для минимизации конкуренции в региональном экономическом пространстве, что, вероятно, потребует как минимум частичного отказа от ориентации в торговле углеводородами на принцип максимизации прибыли. Нужна стратегия деликатной и полностью возмездной интеграции потенциалов ТЭК стран Евразии с акцентированием реинвестиционной составляющей.

Условием для реализации такого комплекса мер является постепенная концентрация в руках государства стратегического управления энергетикой и исключения внешнего дестабилизирующего воздействия на нее как на экономическом, так и на технологическом уровне. Принципиальным вопросом становится выработка новой инвестиционной политики для отрасли, способная — сохраняя учет интересов частных инвесторов и общий высокий уровень отраслевой инвестиционной привлекательности — сформировать единый среднесрочный вектор развития, позволяющий выйти на роль доминирующей силы в глобальной энергетике не позднее 2032 года, а желательно и несколько раньше, но на принципиально новом технологическом уровне.

Источник
/ Мнение автора может не совпадать с позицией редакции /