К началу апреля этого года доля китайской валюты в российских золотовалютных резервах достигла исторического рекорда - 5%, или $23 млрд.

Покупать юани Центробанк начал в середине прошлого года: за второй-третий квартал он вложил в них $3,9 млрд, а в четвертом докупил еще примерно на $8 млрд. Основную же часть сделок по конвертации - на $11 млрд долларов - ЦБ провел в январе - марте, когда курс юаня находился вблизи рекордных за 2 года отметок - между 6,2 и 6,3 юаня за доллар.

Команда Набиуллиной сделала ставку на Китай, но рынок двинулся в противоположную сторону: на фоне торговой войны с США, вызвавшей отток капитала из Поднебесной, юань начал стремительно дешеветь.

За второй квартал он потерял 5,2% стоимости, а к концу третьего упал еще на 3,6%.

Расчеты экспертов свидетельствуют, что в результате суммарно за апрель - сентябрь вложения ЦБ в юани обесценились на 9,4%, что принесло потери на $2,162 млрд.

Более чем странная ситуация. Год еще не закончился, а уже потеряли почти $2,2 млрд. Предыдущий год – убытки $4,5 млрд. И это только на валютных спекуляциях. А если посмотреть итоговый документ за 2017 год, все руководство Банка России должно быть номинировано на Нобелевскую премию в области экономики.

Академик РАН Сергей Глазьев рассказал «Царьграду», почему ЦБ показал отрицательную прибыль, читай, убытки.

Сергей Глазьев. Потому что перестали кредитовать экономику и получать проценты по рефинансированию коммерческих банков. Убытки у них образовались из-за того, что они, вместо того чтобы давать деньги в экономику, уже второй год их изымают. Изымают по операциям депозитным, привлекая деньги на депозит у себя по ставке, близкой к ключевой, и выпускают облигации Банка России. В совокупности они изъяли уже больше 3 трлн рублей. Это, я считаю, нонсенс в области денежной политики, когда Центральный банк вместо того, чтобы давать кредиты, как это во всем мире делается, изымает. Потому что ему кажется, что на рынке, как они выражаются, структурный профицит ликвидности.

Для простого человека могу пояснить, что это означает. Им кажется, что у банков слишком много денег и их надо связать. Зачем, правда, непонятно. Может, они боятся, что эти деньги уйдут на валютный рынок и поучаствуют в спекуляциях против рубля. Во всяком случае, с точки зрения здравого смысла ясно, что если Центральный банк предлагает деньги класть ему на депозит под 6% годовых с лишним, зачем коммерческим банкам вообще искать инвестиционные проекты?

Юрий Пронько. Безрисковый проект. Положил под 6% и получил доходность.

С.Г. Вопрос, за счет чего. За счет денежной эмиссии, той самой, против которой они постоянно возражают. То есть денежную эмиссию делать для того, чтобы занимать деньги, из экономики вынимать, они могут. А для того, чтобы давать – они почему-то не могут. Если бы они этих операций не делали, может быть, многие коммерческие банки начали бы брать на себя риски и вкладывать эти, казалось бы, избыточные деньги в развитие реального сектора экономики. Как это банки должны делать, исходя из так называемого трансмиссионного механизма банковской системы.

Предположим, у нефтяников много денег, может, они не знают, куда их вложить, - они их держат в банках на депозитах. Банки должны эти деньги трансформировать в инвестиции в других секторах экономики.

Ю.П. А этой трансформации не происходит.

С.Г. Нет, конечно. Почему не происходит? Потому что Центральный банк завышает процентную ставку. Потому что, если он привлекает деньги себе на депозиты под 6%, это значит, что меньше, чем 6%, вы не найдете никогда кредит. Зачем кому-то рисковать, если можно просто за 6% отдать Центральному банку?

Ю.П. А что касается валютных манипуляций? Колоссальные убытки. Как можно войти на максимумах и затем не спрогнозировать?

С.Г. За эти четыре года Центральный банк изъял из экономики более 10 трлн. Это деньги, которые должны были работать в экономике. Они их изъяли. И сегодня превратились в нетто-заемщика. Фактически Центральный банк стал одним из главных тормозов для развития экономики. Потому что он блокирует приток денег в те сектора, где ставка процента ниже ключевой.

Поэтому, если у вас объективно диспропорция в экономике, в нефтяном и в химико-металлургическом комплексе зашкаливают доходы, как мы знаем. Потому что эти доходы ушли от обложения экспортными пошлинами, нет платежей за загрязнение. То есть они за счет природной ренты сверхприбыльны. А машиностроение имеет 5% рентабельности. Теоретически банковская система должна была бы эти избыточные деньги в экспортно-ориентированных секторах трансформировать в инвестиции там, где сегодня денег не хватает.

Но из-за того, что Центральный банк установил минимальную планку по проценту на уровне, который превышает рентабельность обрабатывающей промышленности, эти деньги туда никогда не попадут. Поэтому мы имеем дело с такой стагнирующей ситуацией, с точки зрения углубления диспропорций в экономике. Потому что рыночные механизмы трансформации доходов в прибыльных сферах в малорентабельные, которым нужно расширяться, развиваться и потом уже приносить прибыль, не работают. Государство этим тоже не занимается. Поэтому у нас и такие флюсы. Сырьевая зависимость, в смысле сырьевая гипертрофия экономики, и мы зависим от доходов от сырья.

Потому что обрабатывающая промышленность своя сырье не может переработать, поскольку у них нет даже возможности привлечь кредиты на оборотный капитал, чтобы загрузить имеющиеся мощности. Это фактически такая депрессивная модель управления, при которой богатые богатеют, они не знают, куда девать деньги. А наиболее инновационные отрасли, которым нужны кредиты для внедрения новшеств, для стимулирования научно-технического прогресса, не могут это сделать, потому что кредит для них недоступен.

При такой политике мы лишились сегодня главного инструмента финансирования инноваций и инвестиций – долгосрочных кредитов. Те сферы, в которых деньги есть, они в кредитах не нуждаются, у них денег избыток. А те, с которыми мы связываем научно-технический прогресс, прежде всего машиностроение, наукоемкая промышленность, у них нет доступа к кредиту.

Замечу, что Шон Петер, специалист по научно-техническому прогрессу, которого, к сожалению, эти господа не читают и, может быть, даже не знают, кто это такой, еще в 40-е годы прошлого столетия писал, что процент за кредит – это налог на инновации. Этим все сказано. А что касается проблем в управлении валютными резервами – ну, это признак непрофессионализма просто-напросто. Я бы не делал из этого какой-то трагедии, такие вещи случаются.

Ю.П. Но суммы-то серьезные!

С.Г. Жалко, что уже нет, к сожалению, в строю сегодня тех опытных финансистов, которые работали во Внешэкономбанке СССР. Внешэкономбанк СССР был главным игроком на валютном мировом рынке. И они почему-то все время работали с прибылью. Хотя не имели тех математических возможностей прогнозировать, оценивать риски, которые сегодня можно было бы использовать. Так что здесь остается только развести руками…

Ю.П. Но тем не менее сумма уже весьма солидная. 6,7 млрд рублей, если консолидированно считать 17-18-й годы. Более чем. Это убытки ЦБ.

С.Г. Есть некоторые вещи системные, которые могут не приносить доходов или даже на какой-то момент генерировать убытки. Например, мы сейчас должны избавляться от доллара. Потому что в долларе рискованно держать и активы, и резервы.

Ю.П. У меня такое чувство, что дедолларизация ведет к юанизации, к тому, что евро становится нашей главной валютой. Эти все новости о том, что мехсекциями наличные евро ввозятся в Россию.

С.Г. У нас есть системный риск, связанный с долларами. То есть завтра все доллары могут быть просто американцами обнулены. Технически это легко сделать. И мы не сможем защитить сбережения ни наших граждан, которые в долларах хранятся, ни государственных структур, которые накопили те же нефтяные корпорации, большие объемы денег в долларах. Поэтому мы должны от долларов избавляться как можно быстрее. Потому что риск огромных потерь намного зашкаливает по сравнению с процентной ставкой. Пусть даже доходность долларовых инструментов выше, чем юаневых, предположим.

Но мы должны понимать, что доллар - токсичная валюта сегодня, для нас во всяком случае. И хранить деньги в долларах, даже если они приносят относительно более высокий доход, может оказаться себе многократно дороже.

Ю.П. Сергей Юрьевич, а не получится так, что и евро станет токсичной валютой?

С.Г. Следующий шаг, конечно, европейские страны очень зависимы от США, мы это видим. И они просто повторяют американские санкции. Поэтому переложиться из доллара в евро – только транзитный вариант на буквально короткий срок. Пока волна санкций не докатится до Европы. Это буквально, может быть, от двух-трех недель до полугода. Поскольку в Европе медленнее принимаются коллективные решения.

Ю.П. Может быть, рубль сделать стабильной инвестиционной валютой? Серьезной валютой, а не тем, что мы наблюдаем.

С.Г. Это, безусловно, главная задача Центрального банка по Конституции, делать рубль стабильной валютой.

Ю.П. Это все прописано уже.

С.Г. Что касается юаневых инструментов, то да, юань – это сегодня единственная надежная валюта для нас из состава мировых резервных валют. МВФ, вы знаете, включил в корзину мировых валют юань. Причем это уникальный случай, потому что юань не является свободно конвертируемым по капитальным операциям. А статья 8-я МВФ, на которую наши монетаристы молятся, как на икону, говорит о том, что если валюта полностью не конвертируемая, значит, это вообще не валюта.

Ю.П. Тем не менее в корзину МВФ включает.

С.Г. Могущество Китая было косвенно подтверждено тем, что юань стал мировой резервной валютой, не будучи свободно конвертируемым по капитальным операциям. МВФ, по сути, вынужден был наступить на горло собственной песне. Не знаю, как это произошло, но это факт. Из всех мировых резервных валют доллар токсичен абсолютно. Это просто безумие сегодня держать резервы в долларах, какие бы они не приносили доходы. Евро токсично косвенно. Потому что санкции…

Ю.П. В любой момент ситуация может усугубиться.

С.Г. Фунт такой же токсичный практически, как и доллар. Тем более что в Лондоне, как вы знаете, не только могут деньги отобрать, но и недвижимость сегодня просто так, решением какого-нибудь бюрократа.

Ю.П. Издеваетесь над российским оффшорным олигархатом?

С.Г. Да, куда бедному олигарху податься? Япония остается. Но Япония тоже находится под зонтиком США, и если американцы нажмут, мы не знаем, что будет.

Ю.П. То есть вы, в общем-то, соглашаетесь с командой Набиуллиной, когда она стала перекладываться в китайские юани?

С.Г. Фактически, кроме китайского юаня, из мировых резервных валют больше у нас надежной гавани сегодня нет.

Ю.П. Золото?

С.Г. Золото, разумеется. Один из главных сегодня структурных посылов – это увеличение золотовалютных резервов. Европейские страны держат до 55% своих резервов в золоте. У нас эта доля более чем в 2 раза ниже. Поэтому, конечно, главным направлением увеличения валютных резервов или изменения структуры валютных резервов, с моей точки зрения, должно быть увеличение доли золота.

Но имейте в виду, что с точки зрения бухгалтерской калькуляции золото в цене колеблется. И вообще говоря, увеличение вовсе не всегда обязано давать прибыль. Это может обернуться, с точки зрения таких калькуляций, тоже убытками. Скажем, цена на золото может упасть, и она действительно падала какое-то время. И вложения в золото были намного менее выгодны, чем вложения в доллары в краткосрочном горизонте. Но в долгосрочном нам, конечно, нужно увеличивать долю золота.

Все остальные валюты сегодня токсичны, кроме юаня, а юань не свободно конвертируемый. Вопрос не просто ведь вложиться в юань, а вопрос, в какие активы в юанях вы вкладываетесь. Можно вложиться в облигации, панда-бонды, которые находятся внутри Китая. Есть, правда, риск, если вы вложитесь в панда-бонды, вам потом не сразу удастся деньги вывести, если потребуется. Нужно будет разрешение китайских монетарных властей. Но, тем не менее, можно диверсифицировать этот портфель: что-то держать в наличной форме, а что-то вложить в китайские облигации, которые, между прочим, 6-7% дадут, гораздо выше, чем американские.

Поэтому получить убытки здесь уже невозможно, это наверняка будет прибыльное вложение, причем рисков нет. Потому что это китайские суверенные бумаги. Единственный риск, что эти резервы в ликвидную форму, может быть, не так легко будет, как доллар, сразу превратить. Иными словами, сегодня нет одновременно и надежных, и выгодных на 100% источников инвестирования резервов.

Вообще избыточные резервы, знаете, это как горб на теле. У нас объем резервов примерно равен объему денежной базы. Зачем? У нас с точки зрения блокирования спекулятивных атак против рубля резервов выше крыши. Но Центральный банк ими не пользуется. Он отдал курс рубля валютным спекулянтам, хотя имеет возможность сам формировать курс, и ни один спекулянт против ЦБ, у которого резервы больше, чем денег в экономике, не попрет. Почему Центральный банк с таким объемом резервов удаляется с рынка, я просто не могу понять.

Например, в свое время, когда я отвечал за формирование валютного рынка, у нас в стране вообще не было валютных резервов. И мы, тем не менее, как-то пытались через обязательную продажу валютной выручки курс стабилизировать. Это один момент. Второй момент. Есть правило трехмесячного импорта. У вас резервов должно быть не меньше, чем объем трехмесячного импорта. Мало ли чего. Чтобы могли критический импорт три года финансировать за счет резервов, если вдруг сломаются механизмы международной торговли. Ну, полгода.

То есть у нас резервов раза в два-три больше, чем положено, исходя из представления экономической науки. Это означает, что у нас рублей в экономике мало. Под такой объем резервов количество рублей в экономике могло бы быть в три раза больше.

Ю.П. После этих слов опять появятся заголовки: «Глазьев предлагает эмиссию!», «Глазьев предлагает раскрутить инфляцию» и т.д. Сергей Юрьевич, мы это проходили, и неоднократно.

С.Г. Эта логика оппонентов наших – она проста, как грабли, на которые они наступают каждый раз. Бьют в лоб, к сожалению, не себя, а нашу экономику и страну в целом.
/ Мнение автора может не совпадать с позицией редакции /