ЦБ признал, что предпринятых повышений ключевой ставки достаточно и инфляция вернётся к 4% в первом полугодии 2020 года. Вместе с тем ожидание населением роста цен в два раза больше, чем заявленные Центробанком уровни.

Одна из ключевых причин «успеха» регулятора по снижению инфляции — продолжающееся падение реальных доходов населения, уменьшение покупательной способности и, как следствие, слабый потребительский спрос. Рост ВВП в I квартале замедлился до 0,5%, а значит, с учётом сезонности в квартальном сопоставлении был отрицательным.

Часть экспертов отмечает, что снижение ключевой ставки чревато рисками уже сегодня. Среди них — неопределённость с ценами на бензин, ускорение продовольственной инфляции и розничного кредитования. Кроме того, сохраняется риск обострения торговых конфликтов между США и Китаем, новой волны снижения цен на нефть и усиления давления на рубль, которое спровоцирует отток иностранных инвесторов.

Тем не менее аналитики прогнозируют ещё как минимум одно снижение ключевой ставки в нынешнем году. Такой «сигнал» даёт сама председатель ЦБ.

Денежно-кредитные условия смягчаются. Это происходит под влиянием изменения ожиданий участников финансового рынка, — заявила Эльвира Набиуллина. — Во-первых, пересмотрены ожидания вниз по траектории ключевой ставки Банка России. Во-вторых, скорректировались ожидания и доходности на внешнем финансовом рынке на фоне изменения риторики крупнейших ЦБ. В этих условиях снижаются доходности ОФЗ, что создаёт потенциал для снижения депозитно-кредитных ставок. Принятое решение о снижении ключевой ставки, тот сигнал, который мы дали, закрепит эти тенденции.

Несмотря на это, стоимость денег для предприятий реального сектора российской экономики, считают эксперты, останется очень высокой.

Прокомментировать решение ЦБ мы попросили советника президента России по экономическим вопросам, академика РАН Сергея Глазьева.

— То, что есть намёки Банка России на дальнейшее снижение ключевой ставки, обнадёживает, но не сильно. В принципе, ничего не изменилось. Ключевая ставка по-прежнему выше нормы рентабельности по обрабатывающей промышленности. Это означает, что деньги всё равно из банковской системы в большую часть секторов промышленности идти не будут. Это вопрос уровня: у вас один уровень ниже на 2% или на 5%, жидкость (деньги называют ликвидностью) течёт туда, где выше доходность. А Центральный банк превратился в центр аккумулирования денег. Ключевая ставка сегодня используется не для того, чтобы предоставлять кредиты, как было раньше, а для того, чтобы забирать деньги с рынка.

Ведь главная операция Центрального банка на сегодняшний день — это изъятие денег с рынка. Изъятие профицита ликвидности, который образуется в экономике, потому что из реального сектора деньги утекают в сектор спекулятивный, поскольку реальный сектор не может работать на таких высоких процентных ставках. Кредит теряет смысл как механизм авансирования экономического роста.

И все эти рассуждения про ставку волнуют только спекулянтов. Куда выгоднее отдать деньги Центральному банку, который открывает депозиты и продаёт свои облигации как раз под ключевую ставку. Не рискуешь и получаешь неплохой доход, который в любом случае выше инфляции.

Могу сказать, что мы наблюдаем полный крах этой политики. Ведь её основополагающий тезис был такой: мы снизим инфляцию и за счёт этого улучшим инвестиционный климат. А бизнес, как бы поверив в то, что наступила макроэкономическая стабильность, начнёт инвестировать. Мы все будем расти. Но ничего этого не происходит. Даже у того бизнеса, у которого много денег, прежде всего экспортёров углеводородов и металлов, у которых рентабельность просто зашкаливает. Это те, кто продаёт товары государству, имеют неплохие, стабильные условия извлечения прибыли — фармацевтические компании или естественные монополии. Короче, те, у кого много денег, которым кредиты не нужны, всё равно не инвестируют. Это в полной мере вскрылось на Петербургском экономическом форуме, когда началась перепалка между представителями правительства и бизнесом.

— По-моему, даже Антон Силуанов вышел из себя.

— Он достаточно резко ответил: вы, господа, критикуете, хотя у вас мошна ломится, уже скоро лопнет от избытка прибылей, но вы деньги не инвестируете.

— Он даже пошёл пофамильно, что вообще-то не принято!

— Вы деньги не инвестируете. Почему? Оказывается, ларчик просто открывался: кроме низкой инфляции существует ещё много факторов, которые определяют инвестиционный климат в стране, — доверие к государству в целом, динамика доходов населения опять же. Если население нищает, инвестиции могут оказаться бессмысленными, поскольку нет рынков сбыта. И вообще макроэкономическая стабилизация может перерасти в социально-политическую дестабилизацию, что на самом деле для инвестиционного климата куда более опасно, как это в Бразилии произошло, например, в результате таких же стабилизационных программ. Нет никаких гарантий стабильности курса рубля. А для инвестора в нашей открытой экономике стабильность курса рубля не менее важный фактор, чем низкая инфляция. Видите, Центральный банк по-прежнему все свои прогнозы строит от цен на нефть. Не от того, какая у нас кредитно-денежная политика, а от цен на нефть.

— Это самообман? Или цинизм?

— Я считаю, это глубокое непонимание причинно-следственных связей, которые обеспечивают механизм экономического роста. Они уже много лет блуждают в трёх соснах догматики МВФ, того самого Вашингтонского консенсуса, который был разработан для Африки, где мало компетентных людей, которые способны правильно распоряжаться деньгами. Весь смысл методики МВФ заключался в том, чтобы не дать возможности малограмотным денежным властям печатать деньги для того, чтобы удовлетворять свои текущие нужды.

— Вы проводите прямую аналогию?

— Ну они ведь не занимаются проблематикой роста инвестиций. Денежно-кредитная политика вообще утратила всякую связь с инвестиционной и инновационной активностью. Кредитов для реального сектора нет, кроме сверхприбыльных экспортно-ориентированных сырьевых компаний, механизмов финансирования инвестиций тоже нет, доля инвестиционных кредитов в активах даже государственной банковской системы опустилась до 5%. То есть банки фактически прекратили заниматься инвестированием.

В этом же смысл банковской системы, тем более государственной банковской системы, — она должна работать как институт развития, который обеспечивает трансформацию сбережений в инвестиции. Но получается так, что сбережения у нас уже хронически превышают инвестиции, потому что банкиры не могут найти желающих брать под 15-20%, да ещё с этими залогами, которые недооценены, да ещё с произвольным манипулированием с изменениями условий кредита, чем банки грешат постоянно, искусственно загоняя заёмщика в состояние неплатёжеспособности.

Представители среднего бизнеса, которые сумели вырасти в нулевые годы, к моменту начала этой политики в 2014 году поверили в то, что государство будет стимулировать инвестиции, и вложились в инвестиционные проекты, разорились и потеряли даже свободу. Кредиты резко сократились, условия кредитования на инвестиционные проекты, которые были рассчитаны на 10 лет, пересмотрены, процентная ставка резко подскочила, курс рубля рухнул. Получается, что нарушились все основополагающие условия бизнес-планирования.

Центральный банк фактически взорвал те элементарные условия стабильности, которые сформировались в конце нулевых годов. И бросив курс рубля в свободное плавание, породил неопределённость в базовом параметре связи нашей экономики с внешним миром.

Те, кто занимаются экспортом или зависят от импорта, потеряли почву под ногами. А это подавляющая часть нашей обрабатывающей промышленности. Те самые, кто рассчитывал на длинные кредиты, которые будут рефинансировать. У нас же кредиты редко можно получить больше чем на год, максимум на три, а инвестиционная программа — 5-7 лет. Три года прошли, и банк на тебя смотрит — мы будем продолжать, только ставка будет другой, и залоги мы переоценим, потому что у нас свистопляска на валютно-финансовом рынке.

Резкий, взрывной рост количества обанкротившихся предприятий, заёмщиков, в том числе у государственных банков, — результат этой политики. Никакой стабильности нет. Формально инфляция как бы снизилась, но это краткосрочный эффект.

Когда инфляция снижается за счёт сжатия денег, первой жертвой становится падение инвестиций, второй жертвой — снижение доходов населения. Мы эти эффекты уже получили.

В результате кратковременное снижение спроса влечёт падение инфляции. Инфляция снижается, потому что спрос падает. Но дальше быстрее всего падает инвестиционный спрос, предприятия сворачивают инвестиционные программы. Платой за эту временную стабилизацию является технологическое основание. Нет модернизации, из-за этого снижается конкурентоспособность. А снижение конкурентоспособности компенсируется только одним — девальвацией валюты, падением курса. А падение курса вызывает новую инфляционную волну. И так мы, наверное, проходим пятый круг за последнюю четверть века.

Меня больше всего удивляет какая-то странная догма, которой они придерживаются, что плавающий курс рубля — это некий стабилизатор шоков внешнего рынка. Хотя всё прямо наоборот. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: если у вас курс плавает и Центральный банк не отвечает за его стабильность, значит, курс находится в руках у спекулянтов. И спекулянты могут курс разгонять как угодно далеко от точки равновесия, пользуясь любой информацией. Даже цены на нефть меняются на 10%, а курс меняется на 30%.

Свободное плавание курса рубля даёт возможность спекулянтам любой внешний шок усилить в несколько раз.

— И заработать на этом.

— Заработать ценой обесценивания рублёвых доходов и сбережений.

— Есть ещё одна персона, которая заочно оппонирует Сергею Глазьеву. Я имею в виду Антона Силуанова, который на днях заявил следующее:

У нас достаточно предсказуемая инфляция, у нас созданы резервы, которые выше объема госдолга. Бюджет профицитный. Казалось бы, что ещё нужно? Но мы видим, что экономика растёт, но растёт низкими темпами, недостаточно для того, чтобы темпы роста росли и были выше мировых.

Министр финансов посетовал, что бизнес не хочет вкладывать в реальный сектор, а ведь именно прямые инвестиции могут разогнать нашу экономику.

К нам идут финансовые инвестиции, наши государственные бумаги, бумаги наших крупных эмитентов пользуются большим спросом у иностранцев. Мы видим, что иностранные инвесторы возвращаются на финансовый рынок, но пока не идут на рынок реальный. А экономика, конечно, растёт от реальных вложений, прямых инвестиций, — указал господин Силуанов.

— Наконец Антон Германович дошёл до сути в конце выступления о том, что экономический рост зависит от инвестиций в реальный сектор экономики.

— Он хвастает, что спекулянты идут и скупают наши долговые бумаги.

— Как раз здесь и зарыта собака, что называется. Если у вас Центробанк искусственно держит высокую норму прибыли спекулянтов за счёт операций по депозитам и облигациям, это минимальная цена денег, — получается, что наше государство выходит на рынок со своими облигациями уже заведомо по ставке выше ключевой.

— Глупо не воспользоваться!

— Что это означает? Чем выше ключевая ставка, тем дороже нам обходится обслуживание государственного долга. И то, что к нам приходят иностранные инвесторы покупать облигации с доходностью 8%, что здесь удивительного? Мы просто как дойная корова для них. Где они ещё найдут желающих под 8% занимать сегодня денег? У нашего бюджета гигантский профицит, зачем мы занимаем деньги на рынке, если у нас своих денег сверхмерно? Мы свои деньги вкладываем в иностранные облигации с доходностью в три раза меньше, чем доходность наших облигаций, под которые мы занимаем деньги. Это абсурдная картина для принятия решений, которые понимают только финансовые спекулянты.

— То есть Силуанов работает на глобальных спекулянтов?

— Нет, я бы не стал так характеризовать деятельность министра финансов.

— А как?

— Во-первых, эта политика достаточно распространённая. Раньше было то же самое. Просто спекулянтам важны маячки. Государство всё время выходит на финансовый рынок, занимает деньги, которые государству не нужны, для того чтобы спекулянты имели маячок, который говорит им о минимальной цене денег для заёмщиков в России. Тем самым правительство и Центральный банк отсекают от финансового рынка тот самый реальный сектор, который обеспечивает экономический рост.

Парадокс заключается в том, что чем больше инвестиции в покупку государственных бумаг, тем меньше денег остаётся для реального сектора. А деньги, которые вкладываются в покупку государственных бумаг, будь то облигации правительства или Банка России, они в реальный сектор автоматически не попадают. Банк России их просто изымает из экономики.

Но главная беда этих рассуждений заключается в том, что традиционно специалисты по макроэкономической стабилизации, начиная от Джеффри Сакса, рассматривают экономику как чёрный ящик. Они не хотят заглянуть внутрь него и посмотреть, как же там работают винтики и механизмы, обеспечивающие экономический рост. Им трудно об этом думать, так как это сложные материи с точки зрения управления.

А так поменял сигнал на вход с чёрного ящика — инфляция снизилась, курс стабилизировался. Мы, правда, не знаем насколько, но эти два параметра пошли на чёрный ящик. Они думают, что он ответит экономическим ростом. А у него другие механизмы. Для того чтобы был экономический рост, внутри экономики нужен технический прогресс. А для того чтобы иметь инновации и инвестиции в инновации, нужно иметь низкие процентные ставки. Эти благоприятные сигналы на чёрный ящик, которые они сегодня дают, достигаются за счёт завышения процентной ставки и чрезвычайного удорожания денег. А это, в свою очередь, блокирует весь трансмиссионный механизм банковской системы.

В этом чёрном ящике под названием «российская экономика» заблокирован главный трансмиссионный механизм, обеспечивающий экономический рост. А именно финансирование инвестиций за счёт расширения банковского кредита и стимулирования научно-технического прогресса с помощью большого количества финансовых инструментов, включая венчурные фонды, налоговые стимулы, многоэшелонную систему поддержки инвестиционной активности за счёт субсидирования расходов на НИОКРы.

Если бы правительство поставило задачу залезть внутрь чёрного ящика, посмотреть, как устроена работа нашей экономики, они бы поняли, что они сами заблокировали экономический рост.

— Есть ещё важный момент в этой истории. Произносить как мантру «макроэкономическая стабилизация», при этом упуская те формы и методы, которыми она была достигнута, но и всё-таки нежелание брать на себя ответственность. Кстати, участники «Примаковских чтений» согласны, что у федерального правительства нет сегодня стратегии развития страны. На что Антон Силуанов заявил, что это какие-то госплановские предложения, нам они не нужны. Мол, у нас есть специальные экономические зоны. Сергей Юрьевич, чем ответите?

— Насчёт пространственных точек — поезжайте посмотрите, кто находится в этих точках роста в особых экономических зонах, где льготы созданы для инвесторов. Сплошь предприятия с иностранным капиталом. Вроде бы хорошо — прямые иностранные инвестиции. Но почему они там находятся? Потому что корпорации планируют свою деятельность на многие годы вперёд, и они когда приземляются на какую-то почву, у них есть план и понимание того, что эти инвестиции через 10 лет окупятся.

Но для того, чтобы наши предприятия могли пользоваться такими же инструментами долгосрочного планирования, как любые западные корпорации, необходимо иметь стабильный доступ к кредиту. В современной экономике уже лет 150, наверное, главным источником расширения инвестиций в реальный сектор является увеличение кредита. Пока мы блуждаем в трёх соснах макроэкономической стабилизации, объём инвестиций в экономике упал по сравнению с советским периодом, на который косвенно Антон Германович ссылается, на 1/3. Мы до сих пор не вышли на тот уровень инвестиций, который был в РСФСР. Не говоря уже о структуре, которая у нас стремительно деградировала.

Все инвестиции — это, по сути, экспортно ориентированный сырьевой сектор. А в Китае, например, где есть стратегическое планирование и есть рыночная экономика, выросли гиганты частного сектора, такие как Huawei например, и многие другие корпорации, которые с нуля построили люди своим энтузиазмом.

Хочу привести сравнение. У нас инвестиции по-прежнему ниже, чем в РСФСР, а в Китае за это время объём инвестиций вырос в 30 раз, что позволило ему увеличить объём производства в 10 раз.

При этом объём кредита в реальный сектор экономики вырос в 15 раз. Особенно важен рост кредита, когда у предприятия нет своего «жирка», что называется, когда у них нет сверхприбылей, которые они могли бы тратить на инвестиции.

А у нас из-за того, что уже 5 лет идёт вымывание денег из реального сектора, деньги из реального сектора утекают, предприятия проедают амортизацию, у них не то что прибыли нет, у них нет даже денег на простое воспроизводство с точки зрения обновления производственных фондов. Поэтому, к сожалению, уже много лет люди, которые у нас отвечают за макроэкономическую политику, не хотят заглянуть внутрь того чёрного ящика экономики, где есть промышленность и сельское хозяйство.

Евгений Максимович Примаков, памяти которого посвящены эти чтения, не затруднял себя заглядыванием внутрь этого ящика. Я помню, как после финансового коллапса, дефолта нашей финансовой системы, где тоже была достигнута макроэкономическая стабильность, инфляция тогда упала, курс стабилизировался, а потом всё рухнуло моментально. Специалистам было понятно, что это финансовый пузырь, который втянул на себя избыток ликвидности, по их выражению. Он лопнул, потому что бюджет сам себя съел.

Занимали всё больше и больше денег, чтобы оплачивать ранее взятые на себя обязательства. Вот за счёт чего они будут оплачивать эти бонды, которые размещает правительство, особенно евробонды. Это же вычет из будущих доходов. Я сейчас не хочу подвергать сомнению, что макроэкономическая стабильность достигнута. Она достигнута. Но в чёрном ящике экономики не работают механизмы роста ни промышленного производства, ни высокотехнологической продукции.

Потому что для этого нужны инструменты кредитования тех самых предприятий реального сектора, строительства заводов, которые строятся не за один день, как на финансовом рынке спекуляции спекулянты совершают. У них однодневный горизонт планирования, а люди, занимающиеся промышленностью, имеют горизонт планирования в 10-15 лет. Им нужны долгосрочные кредиты на 10 лет. От того, что Центробанк снизил ставку на четверть процента, ничего принципиально не поменялось, кредитов, доступных для предприятий реального сектора экономики, как не было, так и нет.

Поскольку это «Примаковские чтения», мне кажется, интереснее было бы вспомнить то экономическое чудо, которое Примаков, Маслюков, Геращенко обеспечили после чудовищного дефолта и банкротства государства, к чему привела политика, сегодня снова реализующаяся. Только, слава богу, нет финансовой пирамиды.

— Соглашусь, важно вспомнить, какими способами Примаков и Маслюков выходили из дефолта.

— Я участвовал в этой работе. Евгений Максимович каждый день с утра собирал экспертов вместе с членами правительства. И мы примерно 5 часов анализировали ситуацию в каждой конкретной отрасли экономики, разбирая, какие предприятия могут дать повышение выпуска продукции, почему кто-то оказался на грани банкротства, что нужно сделать, чтобы не было резкого повышения цен, особенно в секторе услуг естественных монополий.

Потому что был риск, что после трёхкратного обвала курса рубля монополисты взвинтят тарифы. Были приняты меры, которые запретили взвинчивать монополистам тарифы, всё это просчитывалось, и премьер-министр вместе с председателем Центрального банка занимались вопросами, как довести кредит до реального сектора экономики. Тогда целевое кредитование впервые заработало, и мы получили чудо — рост промышленности на 1% в месяц. Сейчас мы и за год не можем 1% получить.

Источник