Россия Владимира Путина сейчас преследует цель догнать и перегнать Германию, опять-таки в экономической сфере в ближайшем будущем, хотя ее ВВП едва превосходит ВВП Италии. Как и Италия, она с трудом выходит из рецессии, которая в ее случае была стремительной, связанной с длительной и глубокой экономической уязвимостью. Это сближает главную наследницу СССР скорее с неразвитыми странами, чем с наиболее продвинутыми крупными мировыми державами, с которыми она стремится соперничать в любой сфере.

Восстановление после очередного кризиса началось осенью прошлого года с умеренного роста, сразу послужившего основанием для оптимистичных прогнозов. Однако рост начал замедляться, по мере того как сгущались новые тучи, всегда связанные с избыточной зависимостью российской экономики от источников энергии, которыми страна так богата. Соглашение с ОПЕК по сокращению добычи нефти с целью поддержать цены на относительно прибыльном уровне обходится дорогой ценой, а газовый экспорт страдает, как представляется, из-за относительно мягкой зимы, и в перспективе на нем скажется появление электромобилей.

Решительные меры могут включать в себя структурные реформы, необходимость которых осознает и Кремль, и его окружение, что, однако, никак не приводит к принятию каких-либо мер, чему мешают, возможно, волнения политического характера, а также расхождения в чисто экономических вопросах. В конечном итоге, нарушить это промедление предстоит Путину, которого скорее тормозят, чем стимулируют предстоящие выборы, где он выставил свою кандидатуру для переизбрания, учитывая, что краткосрочных решений не существует.

«Новый царь» показал, что он осознает необходимость реформ и в октябре прошлого года публично заявил о возможности продолжить, в частности, при сотрудничестве с Германией, развитие мелкого и среднего бизнеса, который в Германии составляет больше половины ВВП, в то время как в России его присутствие гораздо более маргинально. Говорилось, в частности, о том, что к 2030 году он должен составлять 30-40% ВВП страны.

Речь идет, разумеется, о частных предприятиях, к которым Путин никогда не относился особенно благожелательно, в отличие от различных представителей правительства и других властных структур начиная с премьер-министра Дмитрия Медведева. Он, однако, дал, предположительно, свое согласие на программу приватизации, принятую год назад правительством. В соответствии с этой программой в период с 2017 по 2019 год государство должно предоставить доли участия в крупных промышленных и транспортных предприятиях, финансовых институтах и так далее в общей сложности на 17 миллиардов рублей, что составляет 285 миллионов долларов.

Это относительно скромная цифра, которой могло хватить на изменение направления движения, учитывая, что с 2005 года доля национальной экономики, принадлежащая государству, выросла более чем вдвое: по предварительным оценкам, вместо 35% она составила 75% всей экономики. Действительно, это решение оправдывалось главным образом необходимостью найти средства на заполнение открывшихся после кризиса брешей в федеральном бюджете, что могло быть преувеличено, чтобы подавить опасное сопротивление противников приватизации, которых немало и которые способны на решительные действия.

В результате оказалось, что скептики были правы. Уже первые шаги по осуществлению этой программы делались медленно, нехотя и порой были настолько противоречивы, что самые суровые критики иронизировали над «приватизацией по-русски», которая больше походила на ренационализацию окольными путями. Между противоположными сторонами продолжались оживленные дискуссии, но если бывший министр финансов Алексей Кудрин, нынешний влиятельный советник президента, занимающий либеральные позиции, настаивал на поддержании приватизации всей нефтяной промышленности, открытой в том числе и для иностранного капитала, было ясно, что ветер дул совсем в другом направлении.

Первым симптомом можно считать резкий уход Алексея Улюкаева, министра экономического развития (и бывшего вице-президента Центробанка), приговоренного в декабре прошлого года к восьми годам заключения по обвинению в коррупции. Этот приговор не мог не вызвать серьезных подозрений, что Улюкаев попал в ловушку управляющего Роснефти, государственного нефтяного колосса Игоря Сечина, человека, которого часто называют «всемогущим», в том числе потому, что он — давний и близкий соратник Путина. 

Улюкаев, давший какие-то показания, совершил ошибку, жестко выступив против приобретения Роснефтью Башнефти, еще одной нефтяной компании, которая была частной, но впоследствии оказалась ренационализирована. Российское правосудие со своей стороны не может похвастаться железной независимостью от политической власти. Как бы то ни было, на место будущего осужденного немедленно пришел новый 36-летний министр Максим Орешкин, как многие полагают, доверенный человек Сечина.
Неслучайно, стоит сказать, именно Орешкин 7 февраля объявил, что правительство считает необходимым взять паузу на размышления по вопросу приватизации, так как исполнение этой программы уже не является срочной задачей благодаря улучшению экономической ситуации и государственных фондов. А поскольку трудно представить, что действующий глава столь важного государственного ведомства говорил исключительно от себя лично, то можно предположить, что озвученная в феврале опция не была стратегической либо перестала быть таковой.

Если для этого требовалось подтверждение, то оно поступило двумя неделями позже, когда Медведев, демонстрируя в то же время и свою характерную готовность уступать желаниям более сильных, чем он, людей, сделал в Сочи в равной степени противоречивое и неловкое заявление на пленарном заседании российского инвестиционного форума.

Отметив в начале выступления, что многочисленные конкурентоспособные отрасли промышленности остаются под влиянием государственного сектора, что «вероятно, не очень правильно», тем более что «государственный сектор продолжает расширяться в многочисленных сферах», Медведев утверждал, что «на данный момент мало что можно уже приватизировать, потому что российская экономика уже была в значительной сфере приватизирована», хотя еще «остаются проекты приватизации на этот год».

Еще одно очевидное подтверждение превалирующей тенденции поступило, когда второму крупнейшему национальному банку, находящемуся под контролем государства, ВТБ, отошла доля почти в 30% второй по величине сети супермаркетов «Магнит», особенно распространенной в провинции. Ее основатель и фактический владелец Сергей Галицкий, долларовый миллиардер, предпочел продать свою долю (сохранив всего 3%) из-за падения доходов в силу возросшей конкуренции, но главным образом — из-за трудностей, с которыми сталкиваются частные предприятия в финансовой сфере, где прямо или косвенно доминирует государство.

Серьезный бизнесмен никогда не должен жаловаться и просить чего-то у правительства, ему нужна только частная собственность, — сказал Галицкий в одном интервью, добавив, однако, что любовь к родине должна считаться с «полнотой или неполнотой свободы». Широкая торговая сеть до сих пор была исключением в российском пейзаже, в котором произошло значительное сокращение частного капитала из-за расширения государственного сектора. Отсюда возникает вопрос, останется ли дело «Магнита» отдельным случаем или и тут произойдет смена вектора.

У кого нет сомнений, или тот, кто умеет развиваться в таких условиях, является второй политической силой в стране, безмерно подчиненной первой, но все равно важной, в том числе потому, что она связана с не столь отдаленным прошлым, которое в некоторых аспектах остается живо не только в более или менее ностальгических воспоминаниях.

Речь идет о КПРФ, коммунистической партии, наследнице почившей в 1991 году КПСС, или, скорее, о группе ее депутатов, которые на днях представили в Думе предложение «ковровой» национализации: пахотных земель, лесов, горных месторождений, водных ресурсов, а также крупнейших стратегических предприятий во главе с действующими в энергетическом, транспортном и коммуникационном секторе и в области тяжелой промышленности, а также главных банков страны.

Есть множество причин, обосновывающих это предложение: оно позволит избежать рисков масштабных увольнений и краха стратегических предприятий или их фиаско под иностранным управлением, исправить ошибки и нарушения, допущенные во время приватизаций, укрепить национальную безопасность и суверенитет, а также консолидировать экономическую систему и возобновить рост.

По правде говоря, неизвестно, насколько это предложение отражает общие ориентиры всей партии. Национализация всегда была частью ее политической программы и являлась ключевым пунктом антикризисного плана, представленного на выборах в Думу 2016 года. Давний лидер КПРФ Геннадий Зюганов до сих пор возглавляет партию, но ходят слухи о том, кто займет его место. При этом его привычное место традиционного кандидата в президенты от партии занял Павел Грудинин, утверждающий, что приватизация крупнейших предприятий — это необходимое условие будущего процветания.

Тот же Зюганов, кроме прочего, недавно подписал неизбежное требование приватизировать бюджетные средства и укрепить ослабленную валюту. Однако он редко (если не никогда) шел против течения, в то время как его более молодой соратник по борьбе, не являющийся даже членом КПРФ, но руководящий крупным сельскохозяйственным предприятием, появившимся еще в советские времена и носящим имя Ленина, кажется, намерен модернизировать партию и реформировать ее привычки и вектор развития. Определенные побочные эффекты могут возникнуть на этом пути в связи с предстоящими президентскими выборами.

Russia, privatizzare o nazionalizzare?

Liberisti e statalisti ai ferri corti e almeno in campo economico Putin stenta a sfoderare il suo ammirato decisionismo

Nel secolo scorso Nikita Krusciov, meno tirannico ma non meno ambizioso successore di Stalin alla guida dell’Unione Sovietica, sognava e programmava di ‘raggiungere e superare’ gli Stati Uniti, con due o tre piani quinquennali ben congegnati, in fatto di potenza economica. Si rivelò un miraggio, e dopo una fase di crescita vigorosa ma ancora insufficiente arrivò la lunga stagnazione sotto Leonid Breznev che contribuì a screditare il regime comunista e a provocare il tracollo dell’URSS.

La Russia di Vladimir Putin, adesso, persegue l’obiettivo di raggiungere e superare la Germania, sempre in termini economici, nel prossimo futuro, benchè il suo Pil stenti ad oltrepassare quello italiano. Come l’Italia, essa sta faticosamente uscendo da una recessione, nel suo caso brusca, attribuibile alla perdurante vulnerabilità economica di fondo, che accomuna la principale erede dell’URSS più ai Paesi sottosviluppati che a quelli più avanzati e alle grandi potenze planetarie con le quali aspira a gareggiare in ogni campo.

La ripresa dall’ennesima crisi è iniziata, nello scorso autunno, con un discreto slancio, che ha subito indotto, appunto, a formulare previsioni ottimistiche ma sembra già attenuarsi mentre si paventano nuovi annuvolamenti sempre riconducibili all’eccessiva dipendenza dalle fonti di energia delle quali la Russia è fin troppo ricca. L’accordo con l’OPEC per ridurre la produzione di petrolio in modo da mantenerne i prezzi a livelli sufficientemente remunerativi costa comunque caro e le esportazioni di gas soffrono, pare, per un inverno relativamente mite e, in prospettiva, per l’avvento dell’auto elettrica.

Rimedi non effimeri a tutto ciò comporterebbero riforme anche di struttura della cui esigenza non sembra mancare una consapevolezza, al Cremlino e dintorni, che tarda tuttavia a tradursi in scelte risolute, forse ostacolate anche da preoccupazioni di ordine politico oltre che da divergenze in materia puramente economica. Rompere gli indugi tocca in ultima analisi a Putin, forse frenato, invece, piuttosto che stimolato, dall’imminente elezione per la sua riconferma in carica, pur tenendo presente che non esistono rimedi a breve scadenza.

Il ‘nuovo zar’ si era mostrato sensibile alla necessità di riforme plaudendo pubblicamente, nello scorso ottobre, all’opportunità di promuovere, in particolare con la collaborazione tedesca, lo sviluppo delle piccole e medie imprese, che in Germania forniscono oltre metà del Pil mentre in Russia la loro presenza è molto più marginale. Si parlava, infatti, di portarla fino a coprire il 30-40% del Pil nazionale entro il 2030.

Si tratta naturalmente di imprese private, a favore delle quali, e come tali, Putin non si è mai espresso con particolare calore, a differenza di vari esponenti del governo e di altre massime istituzioni, a cominciare dal premier Dmitrij Medvedev. Aveva comunque dato il suo presumibile assenso al programma di privatizzazioni adottato un anno fa dal governo stesso e in base al quale, nel triennio 2017-2019, lo Stato doveva cedere quote di partecipazione in grandi imprese industriali e dei trasporti, istituti finanziari, ecc. per complessivi 17 miliardi di rubli, pari a 285 milioni di dollari.

Una cifra relativamente modesta, dunque, ma che poteva bastare a promettere un’inversione di rotta, tenuto conto che a partire dal 2005 la porzione dell’economia nazionale in mano statale era più che raddoppiata, secondo le stime prevalenti, salendo dal 35% al 75% del totale. E’ vero che la decisione veniva giustificata soprattutto con l’esigenza di fare cassa per colmare le falle aperte dalla crisi nel bilancio federale, che poteva però apparire enfatizzata per vincere le temibili resistenze dei non pochi né timidi nemici della privatizzazione.

In realtà gli scettici hanno finito con l’avere ragione. Già i primi passi dell’attuazione del programma erano stati lenti, faticosi e talvolta contraddittori al punto da indurre i critici più severi a ironizzare su una ‘privatizzazione alla russa’ somigliante più che altro ad una rinazionalizzazione per vie traverse. Il dibattito tra le opposte fazioni continuava vivace, ma se l’ex ministro delle Finanze Aleksej Kudrin, ora autorevole consigliere del presidente da posizioni liberali, insisteva a caldeggiare una privatizzazione dell’intera industria petrolifera aperta anche al capitale straniero, traspariva chiaramente che il vento soffiava piuttosto nell’altra direzione.

Un primo sintomo era riscontrabile nella drastica giubilazione di Aleksej Uljukaev, ministro dello Sviluppo economico (ed ex vice presidente della Banca centrale) condannato nello scorso dicembre a otto anni di carcere per corruzione non senza forti sospetti di caduta in un tranello tesogli da Igor Sechin, amministratore delegato di Rosneft, il colosso petrolifero statale, un personaggio spesso definito ‘onnipotente’ anche perché vecchio e stretto collaboratore di Putin.

Uljukaev, che qualcosa ha confessato, aveva avuto il torto di osteggiare fermamente l’acquisizione da parte di Rosneft di Bashneft, altra compagnia petrolifera già privata e appositamente rinazionalizzata. La giustizia russa, dal canto suo, non brilla per ferrea indipendenza dal potere politico. Come che sia, il futuro condannato era stato subito rimpiazzato da un nuovo ministro, Maksim Oreshkin, un trentaseienne molto più giovane di lui e generalmente considerato uomo di fiducia di Secin.

Non a caso, si direbbe, è stato proprio Oreshkin ad annunciare, il 7 febbraio, che il governo ritiene opportuno concedersi una pausa di riflessione sulle privatizzazioni non essendo più urgente l’attuazione del relativo programma grazie al miglioramento della situazione economica e dei conti pubblici. E poiché riesce difficile immaginare che l’attuale titolare di un dicastero così importante abbia parlato solo a titolo personale se ne può dedurre che quella del febbraio 2017 non fosse davvero un’opzione strategica, oppure non lo sia più.

Se poi occorreva una conferma essa è arrivata due settimane più tardi, quando Medvedev, confermando al tempo stesso una propria caratteristica arrendevolezza di fronte a voleri più forti del suo, l’ha fornita mediante una dichiarazione sia pure alquanto contraddittoria e imbarazzata fatta a Soci in occasione di una riunione plenaria del Forum russo per gli investimenti.

Dopo avere premesso, infatti, che numerose industrie competitive restano sotto l’influenza del settore pubblico e che «ciò, probabilmente, non va molto bene», tanto più che «il settore pubblico continua ad espandersi in numerosi comparti», ha affermato che ormai «non è rimasto più molto da privatizzare perché l’economia russa è già stata largamente privatizzata», anche se ancora «ci sono dei progetti di privatizzazione per quest’anno».
/ Мнение автора может не совпадать с позицией редакции /