Конец ноября и начало декабря были чрезвычайно богаты на весьма знаковые события. Это уничтожение турецкими ВВС нашего фронтового бомбардировщика Су-24 с последующим упорным отказом Анкары признать незаконность агрессии и принести извинения. Санкции со стороны России и опубликование неопровержимых материалов, свидетельствующих о массовых закупках турецкими фирмами нефти у ИГ, связанные с этими фактами маневры американской и европейских элит. Вторжение турецких войск в Ирак, вызвавшее негодование Багдада и его решение обратиться к России с просьбой распространить боевые действий ВКС на территорию страны. Заявленная решимость Ирака нанести удары по войскам агрессора – то есть развернутому в районе Мосула турецкому танковому батальону. Все это происходит на фоне последствий теракта в Париже и гибели российского лайнера над Синаем, начала активных действий французской палубной и британской авиации против запрещенного в России «Исламского государства», безуспешной попытки президента Олланда создать российско-западную антитеррористическую коалицию.

Военная напряженность в регионах, прилегающих к нашим границам, нарастает очень высокими темпами и что самое неприятное – втягивает нашу страну в масштабное вооруженное противостояние с мощнейшими радикальными группировками в зоне Ближнего и Среднего Востока, за спиной которых стоят США, монархии Персидского залива и Турция. А это чревато прямым столкновением со странами НАТО. Россия, принимая вызов, решает нарастить авиационную группировку в Сирии и для этого приступила к ускоренному созданию дополнительной авиабазы южнее Хомса, что позволит увеличить боевой состав нашей авиации в Сирии до ста самолетов, а возможно, и более. Эти силы смогут оказать существенное влияние на ход войны в целом, а не только в отдельных, пусть и очень важных районах. Можно не сомневаться, что ответ на этот шаг со стороны США и их союзников последует в относительно короткие сроки. И он может включать усиленные поставки вооружения и боевой техники боевикам (конечно же, под видом оснащения «умеренной оппозиции»), а также подготовку к прямому вторжению в Сирию группировки сухопутных войск НАТО. Вероятно, появление турецкого танкового батальона в Ираке – своеобразная «разведка боем»: как поведет себя Россия в такой ситуации.

Послание президента нашей страны Федеральному собранию внимательно выслушали все политические и военные аналитики, эксперты, а также значительная часть соотечественников. Столь большое внимание вполне объяснимо: ведь определялась линия поведения нашей страны в весьма критический период. От успешности его преодоления зависит благополучие каждого из нас. Однако судя по достаточно критическим комментариям экспертов и весьма быстрому свертыванию обсуждения послания в СМИ, надежды россиян оправдались не в полной мере.
Если обобщить различные высказывания экспертов и обычных граждан, основной причиной такой реакции можно назвать явное несоответствие между векторами внешней и внутренней политики. В чем оно заключается, надо разобраться.

К восстановлению статуса – на пределе возможностей

Если говорить о внешнеполитическом курсе России, который был четко сформулирован в Послании президента, то он фактически определен как независимый и весьма активный, ориентированный на защиту интересов страны и ее союзников во всех ключевых районах мира, в том числе в горячих точках. Президент предостерег наших «партнеров» от опрометчивых действий, заявив, что ответ может быть не только в экономической сфере. Намек достаточно очевидный, если учесть «утечку» информации по системе «Статус-6» и демонстративное применение российских СКР «Калибр» и Х-101 в Сирии. Бить такими ракетами по партизанским формированиям нецелесообразно – цена израсходованного оружия несопоставимо выше стоимости уничтоженных объектов противника, а это означает, что пуски имели не столько военное значение, сколько политическое: показать Западу, каким оружием располагает Россия. Однако в современном мире любые более или менее заметные военные усилия предполагают их достаточно масштабную материальную поддержку. На этом стоит остановиться особо. А поводов для тревог боевые действия нашей авиационной группировки дают достаточно.

Прежде всего обращает на себя внимание исключительно высокая напряженность использования самолетов авиационной группировки. Судя по данным СМИ, за первые два месяца боевых действий в Сирии интенсивность работы авиации составляет в среднем 1,8–2 вылета на каждую машину в сутки. По опыту войн второй половины прошлого века и первых 15 лет нового при ведении воздушных наступательных операций средняя за четыре-пять дней интенсивность применения авиации не превышала 1,4 вылета в сутки. А в ходе воздушных кампаний, включающих две-три воздушные наступательные операции в течение месяца-полутора, – в среднем 0,8–1,1 самолетовылета тактической авиации. То есть наши ВКС действуют с запредельной интенсивностью.

Аналогичная картина и с объемом огневых задач, решаемых одним бортом. Согласно опыту для поражения одиночного малоразмерного объекта назначается не менее пары самолетов. Если же этот объект прикрыт системой ПВО или имеет хорошую конструктивную защиту, оборудован в фортификационном отношении, количество ударных самолетов возрастает до звена или более. То есть за вылет на одну машину должно приходиться 0,5 и менее огневых задач. Российские самолеты в Сирии за вылет решают две и более огневых задач. При этом до гибели Су-24М наши машины действовали одиночно, что существенно повышает риск потери машин от огня ПВО и осложняет решение ими задач поражения назначенных целей. Сопоставляя объем решенных нашей авиационной группировкой огневых задач за период ведения ею боевых действий в Сирии с потребным составом сил при их использовании с нормальным напряжением, можно констатировать, что наша группировка полкового масштаба действовала с интенсивностью дивизии.

Это свидетельствует об одном: возможностей недостаточно. Что же мешает нарастить численность группировки? Можно предположить отсутствие достаточной оперативной емкости аэродромной сети. Однако времени для того, чтобы расширить тот же Хмеймим, было достаточно. Подсказка лежит в ограниченном использовании дальней авиации. После нескольких ударов групп Ту-22м3 с применением бомб свободного падения по площадным целям их использование прекратилось. Вероятная причина состоит в том, что нужно добиваться высокоточного поражения целей. А это возможно только с ВТО либо с СВП-24, позволяющей применять с исключительной точностью бомбы свободного падения. Высокоточного оружия у России недостаточно, а самолеты с СВП-24 все уже в Сирии. Вероятно, именно потому, что за прошедшие два месяца появились дополнительно оборудованные подсистемой машины, стало возможным нарастить численность нашей авиационной группировки.

Другая возможная причина – недостаток подготовленных пилотов. Во всяком случае это основное препятствие для привлечения к боевым действиям в Сирии нашего авианосца. Его возможности весьма ограничены в решении задач поражения наземных объектов, но дополнительный прирост боевых возможностей нашей группировки в 15–20 процентов был бы очень кстати.

Однако основной вклад в разгром иррегулярных формирований вносят сухопутные войска. Соответственно главный «инструмент» огневого поражения – полевая артиллерия. Именно она, подавляя или уничтожая противника, способна обеспечить прорыв глубокоэшелонированной обороны. Начавшаяся 7 октября наступательная операция сирийской армии шла в первые сутки с невиданным темпом – 50–70 километров, и основной вклад в это был внесен именно полевой артиллерией, организовавшей «огневой вал». Однако расход боеприпасов при этом огромный. Так, если установка «Град» сделает за сутки всего два залпа, она выпустит 80 снарядов. Самоходная (буксируемая) артиллерийская установка имеет боекомплект от 40 до 50 снарядов, которые она способна выпустить за 7–12 минут. Соответственно за период выполнения задач огневой поддержки (от 20–40 минут и более) она может выпустить 1,5–2 боекомплекта, то есть 60–100 снарядов. Даже в годы Великой Отечественной войны (начиная с конца 1942-го) для прорыва обороны противника создавались плотности артиллерии не менее 100–120 стволов на километр, а на особо важных направлениях этот показатель доходил до 300 и более. То есть при наступлении в полосе около 10 километров количество артиллерийских систем должно быть как минимум порядка тысячи и за сутки наступления они выпустят около 100 тысяч снарядов. Много это или мало? Тут стоит вспомнить статьи в «ВПК» крупного российского специалиста в области производства боеприпасов Юрия Шабалина, который, сетуя на печальное положение дел в этой отрасли, говорил, что нам надо иметь возможность выпускать минимум миллион снарядов в год. То есть на один день ведения операции на участке всего 10 километров потребуется более чем месячная норма производства боеприпасов. Но ведь 10 километров лишь малый фрагмент полосы наступления группировки армейского масштаба да и операция такого рода продолжается минимум пять – семь суток.

Но помимо полевой артиллерии снаряды нужны для противотанковых средств, танков, пехоты. То есть для ведения более или менее серьезного военного конфликта с подготовленным противником нам потребуются миллионы единиц боеприпасов в месячный или даже более короткий промежуток времени. Их надо произвести. А мощностей для этого в России сегодня нет, судя по мнению упомянутого эксперта.
Однако дело не только в снарядах. Ракетное оружие производится теми же недостаточными темпами. Судя по интервалу между первым и вторым ракетными ударами, объемы производства такого оружия в России почти на два порядка меньше, чем в США. А еще надо производить в существенно больших объемах собственно боевую технику для ВКС, СВ и ВМФ. Наша страна остается зависимой по базовой промышленной продукции для ОПК, в частности микроэлектронике. Прекращение поставок из-за рубежа остановит выпуск высокотехнологичной ПВН. Восстановлению мощностей для производства тех же снарядов препятствует отсутствие современного станочного парка собственного производства, в частности многошпиндельных станков, которые во времена СССР производились у нас в достаточном объеме.

Производство по инерции

Можно констатировать, что без масштабной реставрации на новом технологическом уровне промышленного потенциала нашей страны с воссозданием фактически с нуля целых отраслей поддержать намеченный президентом в его Послании внешнеполитический курс невозможно. Для этого необходимы консолидация общества на идее восстановления страны, привлечение к управлению людей, способных организовать столь масштабную работу и обеспечить четко согласованное функционирование всех сфер жизнедеятельности. Именно это мечтали услышать патриоты России в Послании нашего президента. Однако внутриполитическая часть документа носила выраженный либеральный характер.
Вряд ли будет способствовать уничтожению реальной коррупции декриминализация предпринимательской сферы путем перевода ряда экономических преступлений из разряда уголовных в административные. И это вряд ли спасет законопослушных коммерсантов от преследования корыстных чиновников.

Мало надежд на то, что «амнистированные» капиталы за полгода вернутся в Россию. Ведь те из них, на которых не висит тяжких уголовных статей, уже возвратились. Другие и не вернутся по той причине, что за ними стоят преступления 90-х годов. А вот сомнение в том, что наше руководство хотя бы в минимальной мере думает о социальной справедливости, посеяно будет основательное. Потому что возврат таких капиталов означает: их собственники прощены. Это вряд ли поспособствует консолидации народа вокруг власти, скорее наоборот, особенно, если учесть, что само понятие «социальная справедливость» в Послании не прозвучало ни разу.

Не предлагались и реальные меры для изменения ситуации в экономике. Здесь необходимо как минимум наличие четкого плана согласованной деятельности различных отраслей нашего хозяйства, сориентированного на возрождение упомянутых ключевых направлений производства. Но о воссоздании госплана в какой-либо форме речь не шла. Вместо этого ставилась задача всемерного содействия реализации различных проектов, как государственных, так и частных. Это, безусловно, будет способствовать развитию экономики, однако не позволит в приемлемые сроки возродить промышленную базу. Тем более не говорилось о национализации стратегических отраслей, без чего принципиально невозможно возродить суверенную экономику, вывести страну из сырьевой зависимости. Особенно тревожно в этом отношении прозвучало мнение о целесообразности дальнейших приватизационных мероприятий.

Недоумение вызвала высокая оценка, данная в Послании реформе образования и науки, о негативных последствиях которой постоянно говорит общественность. Не прозвучал призыв вывести эти сферы из-под иностранного контроля. Ведь хорошо известно, что ведущими российскими научными центрами часто руководят граждане иных государств, порой проводящих враждебную по отношению к России политику.
Не предложено реальных мер по замещению «эффективных менеджеров» реальными организаторами производства – специалистами в соответствующих областях производственной деятельности. Акцент на частно-государственное партнерство, на АСИ как ключевой инструмент отбора и продвижения перспективных проектов и кадров оставляет мало надежд на возрождение промышленного потенциала страны. Не случайно в последние несколько месяцев и тематика импортозамещения в промышленности отошла на второй план, во всяком случае в СМИ.
В итоге векторы внешней и внутренней политики диаметрально противоположны. В истории России такая ситуация уже была и закончилась весьма печально.
 
/ Мнение автора может не совпадать с позицией редакции /