Надо откровенно признать, что нас вынудили расчехлить стволы. Запад планомерно раскачивал ближневосточный регион, подрывал локальными конфликтами, вторжениями, насильственными демократизациями. США и Саудовская Аравия старательно пестовали человеконенавистническое «Исламское государство», запрещенное в России, лишь обозначая желание покончить с террористами. Режиму Башара Асада оставалось недолго. После его крушения ИГ получило бы выход к морю и полноценный плацдарм с нефтью, транзитными путями, многомиллионным населением. Настоящее террористическое государство, а не одно только название. Удовлетворились бы экстремисты новыми границами? Безусловно, нет. И тут впору напомнить, что от иракских баз ИГ до крайней точки российского Северного Кавказа расстояние меньше, чем от Москвы до Петербурга. Вызревают социальные бунты в государствах Средней Азии — местная деклассированная молодежь давно ожидает денег и идеологического импульса от Халифата. А следом — беженцы, хаос, разруха на южных рубежах России. В общем, вопрос не в том, участвовать ли нам в войне или не участвовать, вопрос в том, когда и на каких рубежах.

Конечно, в этом решении существен геополитический вектор, и его не надо стыдиться. Мы добились очень важной дипломатической победы: если ИГ — абсолютное зло, то какие могут быть санкции к стране, которая тратит силы на борьбу с ним?

Нам удалось сместить акценты в отношениях с миром с украинской тематики, и вот уже Петр Порошенко бегает по всему зданию ООН, чтобы хоть на секунду пересечься с Бараком Обамой. Поздно, дорогие украинцы, пора уже реально оценивать свой статус и значение для мировой политики.

Участие в сирийской кампании, кроме прочего, позволяет подвести сущностную основу под коалицию, которая начала складываться вокруг России, базируясь изначально на мировоззренческой философии равных правил игры. В мюнхенской речи 2007 года Путин предлагал избавиться от группировок и коалиций в межгосударственных отношениях. Украинский переворот и западное давление вынудили нас искать союзников и группировать страны, несогласные с американской доминантой. Но даже при развороте на Восток мы подчеркивали: речь не идет о блокировании с Китаем, мы просто сошлись интересами. И вот наконец Россия сформировала действенный военно-политический союз. И пусть в нем сегодня лишь Сирия, Иран, Ирак, с оговорками Китай, но в перспективе концептуальная альтернатива Западу способна расширить свои ряды за счет стран, зависимых от ситуации на Ближнем Востоке (Индия, Пакистан, африканские и европейские государства). Но для этого нужно победить в войне с ИГ и не допустить нарастания неизбежных рисков.

В случае успеха операции на Ближнем Востоке Россия получит имидж государства, которое способно стать альтернативным арбитром в разрешении региональных споров. В таком случае мы сможем претендовать на роль одного из ключевых полюсов будущего многополярного мира. Российская операция в Сирии — своего рода тест на соответствие статусу великой державы. И, держа в голове этот сценарий, как ни странно, уже сегодня стоит приниматься за разработку плана С — послевоенного устройства дестабилизированных ближневосточных территорий. Россия должна стать инициатором новых Ялтинских соглашений для региона и получить свои бонусы от затраченных усилий — как политические, так и экономические.
/ Мнение автора может не совпадать с позицией редакции /